Нам же они передали картину мира и свои способы жизни в этом мире, адаптации к нему в виде тех мыслей, убеждений, приемов, привычек, слов и выражений, которые помогли им выжить.

Обе мои бабушки пережили две больших войны, гражданскую и вторую мировую, и еще одну маленькую – финскую. От болезней у них умерли первые дети, они с трудом вырастили последних, уже после смерти их отцов. Они выжили и спасли детей только потому, что приняли свои несчастья как должное, сочли их естественным ходом событий, обыденностью человеческой судьбы. Они выработали в себе привычку жить и выживать в большом общем несчастье, как бездомные люди вырабатывают способы жить в холоде и грязи.

Мои родители сильно голодали в детстве, в войну. В четырнадцать лет отец попал в воркутинские шахты, он поступил в Горный техникум в Воркуте, там их спускали в забой, практиковаться. Поднимаясь как-то в клети на поверхность вместе с «политическим», уже «доходягой», одним из тех, у кого в приговоре были страшные слова «без права переписки», он взял у него письмо, и опустил по его просьбе в почтовый ящик. Знал ли отец, чем рисковал? Еще как знал! Пересыльный лагерь в его северной деревне располагался прямо в церкви. Мимо окон его дома шли колонны измученных, голодных людей. Моя бабушка кидала им хлеб и рисковала получить от конвоира удар прикладом в грудь, коль не успеет увернуться. Это мимо моего отца, тогда семилетнего мальчика, в начале зимы 1939-го провезли польских офицеров. В летних шинелях, на тракторных санях. Весной 1940-го в лесу дети нашли их белые обглоданные зверями кости. Они замерзли заживо. Выживали только те, кто в лютый мороз, выброшенные в снег, смогли развести костер, пережить ночь, построить шалаш, выкопать землянку, соорудить очаг.

Продолжать? Думаю, не стоит. Почти каждая семья, только приоткрой ящик воспоминаний, вспомнит то, что постаралась забыть.

Отец и его односельчане выработали в себе привычку наблюдать бесчеловечность и посильно сопротивляться ей, кидая хлеб в колонны зэков, а их письма – в почтовый ящик. Но за эту привычку они заплатили очень дорого – они едва не потеряли свою веру в справедливость, по крайней мере, изрядную ее часть. Недостаток этой веры ослабляет жизненные силы, перекрывает потоки душевной энергии, размывает жизненные цели. Наше умение переживать перманентное горе означает его ожидание, согласие с его постоянным присутствием в ближнем кругу жизни. Если горе случается, натренированные на него люди выживают легче и быстрее, чем остальные. Не мучаясь вопросом «за что?», они привычно хранят сухими спички и разжигают костры. Горести и невзгоды уже вписаны в повседневный график их жизни, как чистка зубов. Когда несчастья и катаклизмы проходят, они переключаются в режим их ожидания, держат сухари и топоры наготове, а потому зачастую живут не в полную силу и невесело. Свое недоверие к себе и к жизни они передают детям. «Люди простят тебе любую подлость, но они никогда не простят тебе двух вещей – таланта и успеха», – любил говаривать мой отец. «Он был грустный человек», – сказал про отца его близкий друг на его похоронах.

Ваша семья, скорее всего, тоже предпочла многое забыть. Но почти наверняка учла уроки былых невзгод в процессе воспитания детей. То есть —вас.

Когда мы гордимся подвигом своих родителей, мы автоматически запускаем в себе программу его повторения, совершения подобного же подвига. Даже если это не подвиг, а всего лишь сопротивление неблагоприятным обстоятельствам. И даже если их жизнь вовсе не была ни хорошей, ни честной, если они страдали вследствие своих неблаговидных поступков, мы все равно идеализируем ее, как и самих родителей, особенно, если с ними мало общались. Причем, если условий для повторения поступков родителей объективно не возникает, мы их ищем или пытаемся создать сами.

Ибо один из самых простых механизмов нашего мышления и, вслед за ним, поведения – повторение. В данном случае – повторение жизни, прожитой родителями и другими значимыми для нас и уважаемыми взрослыми. Они выжили – и это прекрасно! Природе больше ничего не нужно. У выжившей бабушки родилась не только дочка, но и внучка – это грандиозно! Это подтверждает истинность и ценность их взглядов на мир.

Конрад Лоренц, австрийский биолог, этолог и философ, открыл явление импринтинга, впечатывания в мозг информации об окружающем мире. Эта способность есть у детенышей всех развитых существ, включая человека.

Дети не осмысляют жизнь, их мозг еще слишком несовершенен, чтобы прослеживать причинно-следственные связи и делать выводы. Они запоминают жизнь и то, как в ней надо действовать, и это становится их априорным знанием, то есть знанием, полученным вне опыта, истинным и совершенным. Знанием выживших. «В нашем поведении, служащем сохранению общества или вредящем ему, многое зависит от благословения или проклятия, которое запечатлела в нас в раннем детстве более или менее проницательная, ответственная и, прежде всего, эмоционально здоровая родительская чета. Столь же многое, если не большее, обусловлено генетически»².

Ваши дети запоминают вашу жизнь и будут стремиться повторить ее во всех ее деталях, в том числе не самых удачных.

Эрик Берн, американский психиатр, назвал это жизненным сценарием, формирование которого он подробно описал в книгах «Игры, в которые играют люди» и «Люди, которые играют в игры». Его последователи лечат людей методами сценарного психоанализа, анализируя человеческое поведение через призму запечатленного в детстве сюжета. Он формируется в возрасте до шести лет и впоследствии может быть либо реализован, либо отвергнут полностью, будучи превращен в новый сценарий-антипод, антисценарий. Для того чтобы освободиться от прежнего сюжета навсегда, нужны либо какие-то особые обстоятельства, либо квалифицированная сторонняя помощь.

Невесело…

Как быть в таких случаях? К психоаналитику в России ходят только особо продвинутые люди, к коучу – смелые новаторы. Массы предпочитают самопомощь. Идя навстречу пожеланиям масс, предлагаю проделать мой вариант классического коучингового упражнения³.

 
Упражнение 2. «Разрешение на счастье»
 

Если бы все ваши бабушки и дедушки вкупе с прабабушками и прадедушками были бы живы и собрались на семейный совет по поводу вашей судьбы, то, как вы думаете, что бы они вам пожелали? Неужели они бы напутствовали вас словами: «Живи вяло и болей, как только впереди забрезжит успех?» или: «Гуляй напропалую, чтобы пропустить любовь всей твоей жизни и умереть в одиночестве»? Поверьте, что бы они ни говорили, даже если кричали вам: «Принесешь в подоле в пятнадцать лет!», «Сопьешься, как твой отец!» или: «Кончишь плохо, как твой дядя!», – они хотели вам добра. Они стремились, как умели, оградить вас от ошибок. Как в свое время учили их самих. Если бы они были живы, они были бы с вами, они объяснили бы вам, что все их слова не надо воспринимать буквально, и что теперь вы свободны от любых указаний, ведущих вас к нелюбви к себе.

Сядьте. Успокойтесь. Представьте, что вы находитесь в спокойном, безопасном месте, в котором вас никто не может побеспокоить. В полном одиночестве.

Позовите их. Они придут. Еще никто не доказал, что их нет в ином мире и мира этого тоже нет. Они навсегда живы в наших сердцах. И в наших головах. Объясните им, что с вами происходит, чего вы хотите добиться, к чему приблизиться, и что вам мешает. Спросите их, что вам делать с тем, что они вам говорили при жизни, что вам думать об их жизни, что будет с вами, если вы сойдете с пути, которым шли они. Спросите их, что вам делать в конкретном случае, решение по которому вам надо принять сейчас.

Если с формулировкой вопроса есть трудности, обозначьте проблему, которую надо решить и попросите совета. Точного, конкретного и исполнимого совета, разрешения на успешное и результативное действие. Испросите и получите Разрешение на Счастье.

Когда они уйдут, вы увидите Старуху, которая стоит к вам спиной, долго не оборачивается, дергает правым плечом, резко наклоняет голову влево, потом делает странное движение правой рукой, как будто сбрасывает кого-то с локтя. Внезапно она поворачивается, и мы с вами пугаемся суровости ее лица. Ее глаза похожи на две черные дыры, настолько расширился зрачок. Она смотрит на нас, и мы уже не осознаем, кто к кому подходит, то ли она идет прямо на нас, то ли мы, под воздействием ее взгляда, идем к ней в руки.

Скользящим движением она легко хлопает основанием ладони по вашему лбу, потом берет вашу голову в свои руки, мягко придавливая уши. Вам кажется, что все четыре ее длинных пальца входят прямо вглубь вашей головы. Ее большие пальцы обрамляют ваше лицо. Вам уже не вырваться.

Она смотрит вам в глаза. Ее дыхание становится более шумным, в нем есть какие-то отдельные звуки, почти стоны. Ее глаза наполняются слезами и вдруг, неожиданно для меня и для вас, сковывавший нас страх внезапно исчезает, нам становится легко и весело…

Она улыбается, с ироническим вздохом наклоняет голову в сторону, слегка приподняв подбородок, потом прижимает ваше лицо к своей груди. Вам в нос бьет сильный запах травы и леса, вы хотите вырваться из него, но уже не можете и пропадаете в нем…

Вам снится, как что-то серое, склизкое, липкое, пахнущее болотной тиной, поднимается из нутра и выходит горлом. Оно заполняет рот, залепляет нос, вы задыхаетесь, в рвотном позыве резко сгибаетесь и падаете, уже пустые, чистые и легкие… Я здесь, рядом, держу вашу голову.

Когда мы приходим в себя, Ведьма довольно далеко и уходит от нас. Спиной почувствовав наши взгляды, не поворачиваясь, она машет нам рукой, широко отставив сухой локоть.

Теперь вы свободны от ваших страхов. Она вытащила их из вас и унесла с собой. Их остатки превратились в вашу мудрость, края вашего бессилия превратились в осторожность, охвостья депрессии стали прозорливостью, лень обернулась терпением…

На одном из юбилеев МХАТА, когда Немирович-Данченко со сцены попросил собравшихся поприветствовать человека, который сделал для театра так много, как никто другой, публика, уверенная в том, что речь идет о Сталине, сидевшем в правительственной ложе, уже готова была чествовать вождя громом аплодисментов. Но Немирович-Данченко закончил фразу другим именем: Савва Морозов. Публика обомлела и притихла. В звенящей тишине Сталин встал и сказал: «Если бы Савва был жив, он был бы с нами», – и начал аплодировать первым. Эту историю нам, студентам ГИТИСа рассказывал Матвей Абрамович Ошеровский, наш профессор, который в юности учился в одной из МХАТовских студий и подрабатывал в великом театре рабочим сцены.

Так вот, если бы ваша прабабушка была жива, сегодня она была бы с вами, на стороне Революции вашей жизни, которую вы готовите.