Глава 3

У Павла Ивановича Орлова была привычка бегать для здоровья не только по утрам, но и перед сном. Вернувшись с концерта и поужинав, он отправился на свою обычную вечернюю пробежку.

Мокрый снег все валил и валил, и никто его, конечно, не убирал и даже не думал убирать до утра – а может, и до следующего понедельника. Он лежал толстым покровом на всем пути Павла Ивановича, бежать по глубокому снегу было трудно и жарко, и вскоре он скинул на бегу куртку, а затем и свитер, и бежал теперь по пояс голый, но все равно пар от него так и валил.

А потом ему вдруг захотелось бежать не к усадьбе Белосельских-Белозерских, как он всегда бегал, а почему-то как раз в другую сторону – к гостинице, носившей незамысловатое название «Крестовский остров». И Павел Иванович, послушавшись внутреннего голоса, изменил привычный маршрут.

«Внутренним голосом» Павла Ивановича был, конечно, голос его Ангела Хранителя. Павел Иванович в него верил, молился ему каждый день дважды, а перед причастием специальный «Канон Ангелу Хранителю» читал, но по простоте своей думал, что слушается не Ангела, а своего внутреннего голоса. Впрочем, так ведь и многие думают. Но Ангел Павлос на него совсем не обижался: он очень любил своего добродушного, крепкого в вере и мужественного подопечного.

Пробегая по набережной в том месте, где река Средняя Невка омывает сразу три острова – Крестовский, Елагин и Каменный – Павел Иванович вдруг заметил на скамеечке сгорбившуюся, почти занесенную снегом фигуру. «Бомж или пьяный, – подумал он. – Замерзнет, не дай Бог, насмерть, бедняга… Придется будить и поднимать!» Он перешел на шаг, приблизился к скамье и тронул замерзающего бомжа за плечо.

А это был вовсе и не бомж, и уж тем более не пьяный, а бедная девушка Александра, сидевшая в ожидании часа, когда можно будет вернуться к тетушке. Она сидела, сидела и задремала… А потом и вовсе уснула!

А рядом с нею стоял как на часах недремлющий Ангел Александрос.

– Приветствую тебя, брат Александрос! – раздался с неба бодрый и веселый голос. – Вот и свиделись мы, и даже раньше, чем ожидалось!

– Брат Павлос! Откуда ты взялся?

– Искал вас – и нашел. Сейчас мы с тобой будем наших подопечных знакомить.

– Вот хорошо-то! Спасибо тебе, брат!

– Давай стараться, чтобы они сразу подружились.

– Давай, брат!

– Эй, друг! А ну проснись! – произнес над Александрой грубый мужской бас.

Александра разлепила намокшие ресницы, поглядела и ужаснулась: перед нею стоял страшный полуголый громила, а его огромная горячая лапища лежала у нее на плече. Но тут же она сама себя успокоила: «Это мне снится. Не ходят в метель по островам полуголые бандиты…» – Она немного повозилась, устраиваясь поуютнее, и снова зажмурила глаза.

– Эй, парень, не спи! Так и замерзнуть недолго!

– Кончай мне сниться, обормот противный и голый! – пробормотала Александра, не размыкая глаз.

– Э, да это ж девчонка! – воскликнул Павел Иванович и еще сильнее затряс ее за плечо. – Просыпайся сейчас же, глупая, замерзнешь!

Пришлось Александре проснуться совсем.

– Ну что вы меня трясете? Чего вам от меня надо?

– Мне от тебя ровным счетом ничего не надо, а спать на улице я тебе не позволю. Ты что, пьяненькая?

– С чего это вы взяли?

– Ну, спишь тут, на скамейке… Непонятно!

– А вы голый в метель по улицам ходите – это что, по-вашему, очень понятно?

– Так у меня пробежка!

– А у меня – прогулка!

– Так, ясно. А ну вставай и давай прогуливаться вместе в сторону твоего дома! Ты где живешь-то?

– В данный момент – здесь.

– Я тебя серьезно спрашиваю: адрес у тебя какой, куда тебя проводить?

Не отвечая ему, Александра сдвинула рукав куртки и край варежки, чтобы взглянуть на часы.

– У тебя что, адрес на часах записан?

– Да нет. Просто я смотрю, можно ли мне уже домой идти или еще рано.

Павел Иванович не особенно удивился – мало ли какие бывают семейные обстоятельства.

– Ну так что? Можно тебе уже идти домой?

– Можно. Если не слишком торопиться.

– Ладно, давай не спеша поторапливаться! – И Павел Иванович стал натягивать на себя свитер и куртку.

– А вы чего одеваетесь? Вы же голый бегаете!

– Бегаю. Но если не бежать – замерзну. Мы же вместе пойдем.

– Это еще зачем – вместе? – подозрительно спросила Александра.

– Провожать тебя пойду. Вставай давай!

– Нечего меня провожать, я и так дойду…

– Ты давно на нашем острове живешь?

– Да не живу я тут. Я случайно на острове вашем оказалась. А в чем дело?

– Дело в том, что по этому острову молодым девушкам ночью гулять не положено.

– Так еще не ночь!

– Для тебя – ночь! Несовершеннолетним не рекомендуется гулять по улицам после двадцати одного часа.

– Так это несовершеннолетним. А я сама учу несовершеннолетних. Я, между прочим, педагог.

– Да ну? Серьезно?

– Серьезней некуда, – вздохнула Александра. – Позвольте представиться: безработный и бездомный преподаватель русского языка и литературы при дипломе с отличием Александра Николаевна Берсенева.

Павел Иванович удивленно присвистнул. «Так все-таки она – бомж! Молодой и образованный бомж. Вот какая жизнь в стране настала!» – сокрушенно подумал он, а вслух сказал:

– Давай, рассказывай!

– Чего рассказывать? – не поняла Александра, притоптывая на месте изрядно промерзшими ногами.

– Как ты дошла до жизни такой, вот чего! Пошли, ноги на ходу разойдутся и согреются. И по дороге ты мне расскажешь, как это ты вдруг оказалась «безработным и бездомным преподавателем русского языка и литературы при дипломе с отличием».

Александра разок-другой глянула на него исподлобья черными глазищами и вдруг решила, что дядечка этот совсем не опасен, а как раз наоборот: если вот такому все про себя рассказать, то он непременно посоветует что-нибудь основательное и разумное. Такой уж вид был у Павла Ивановича.

Ну и Ангел Александрос о том же ей на ушко нашептывал.

Когда они дошли до метро, Александра уже почти все ему и рассказала. Тут бы им и расстаться, но упрямый Павел Иванович захотел поехать вместе с нею на метро и проводить ее до самого тетушкиного дома, поскольку тот находился в еще более опасном, чем Крестовский остров, месте, а именно – на Сенной площади. Так он и проводил Александру до самого дома на углу Екатерининского канала и Сенной, дал ей номер своего мобильного телефона и ее телефон домашний спросил, тетушкин то есть, и обещал позвонить, если вдруг узнает что-нибудь о подходящей работе для молодого педагога-филолога. Александра не очень-то надеялась на его обещания. А с другой стороны, у нее что, было еще на кого надеяться? В общем, записала она телефон Павла Ивановича и свой номер ему тоже продиктовала.

Очень довольные Ангелы Хранители тоже попрощались и разлетелись. Они-то были уверены в том, что Павел Иванович обязательно Александре поможет! Ангелы, они такие – прозорливые.

На другой день за завтраком Жанна вдруг задумчиво сказала:

– Знаешь, Митя, у всех приличных девочек в возрасте Юлианн есть гувернантки.

Сестры насторожились, а Дмитрий Сергеевич очень удивился.

– Зачем им гувернантка? Тебе что, надоело за ними присматривать?

– Да нет, что ты! Но все же… Ты часто в командировки летаешь, ну и я хотела бы иногда вместе с тобой путешествовать. Не оставлять же их одних в наше отсутствие?

Сестрицы тут же подхватили мысль.

– А что, пап, у нашей Гули уже есть гувернантка! – сказала Юлька.

– Можно нашу Екатерину Ивановну из домоправительниц в гувернантки перевести, она ведь бывший директор школы, – предложила Аннушка.

– Ну нет! – заявила Жанна. – Без Екатерины Ивановны все хозяйство в доме пойдет наперекосяк. Да и гувернантка должна быть молодая, современная, чтобы девочкам с нею не скучно было. Можно подать объявление в нашу островную газету и выбрать подходящую кандидатуру.

– Соглашайся, Митенька! Ничего худого из этой затеи для наших девочек не будет! – шепнул Дмитрию Сергеевичу Ангел Димитриус.

И Дмитрий Сергеевич послушался своего, как он думал, внутреннего голоса.

– Неплохая мысль. Акопчик, напиши, пожалуйста, текст объявления и отправь в газту. «Требуется молодая и образованная гувернантка к двум девочкам двенадцати лет».

– Надо бы указать, что желательно с педагогическим образованием, – сказал Павел Иванович.

– И cо знанием иностранных языков, – предложил Акоп Спартакович.

– С веселым характером и спортивную! – крикнула Юлька.

– И обязательно православную, – тихо добавила Аннушка.

К удивлению присутствующих, Жанна даже на это ничего не возразила.

– Хорошо, – кивнул Дмитрий Сергеевич. – Дадим объявление. Ты составь, Акоп, и покажи Жанне. А ты, Жанна, потом сама отберешь подходящую кандидатуру, если кто явится по объявлению.

– Как скажешь, Митенька, – сказала чрезвычайно довольная Жанна: все складывалось по задуманному плану!

Все присутствующие Ангелы тоже довольно переглянулись, ведь и у них уже был свой ангельский план относительно найма гувернантки.

Уже на другой день местная крестовская газетка вышла с объявлением, приглашающим на работу молодую гувернантку с педагогическим образованием, со знанием иностранных языков и обязательно православную.

– Блин! Блин! Да блин же! – закричала Александра, топая ногой и швыряя в угол последние колготки, на которых дыра оказалась на самом видном месте, прямо под коленкой – а ведь юбка ее делового костюма была выше колен!

Ангел Александрос, услышав пакостное словечко, двинулся было к подопечной, чтобы сделать ей выговор, но что-то его удержало, какой-то знак ему был дан… И Ангел остался стоять на месте, за дверью комнаты Александры, ожидая, когда она оденется и будет готова к выходу. Только головой покачал укоризненно.

– Александра! Ты опять позволяешь себе выражаться эвфемизмами? – раздался за дверью голос тети Муси. – И вообще, что это ты ни свет ни заря поднялась? Меня разбудила, выражаешься на весь дом…

– Я больше не буду, тетечка, честное слово! – Александра сама не знала, как и где она исхитрилась все-таки заразиться выпечкой словесных «блинов». Ну в самом деле, негоже филологу с образованием, школьной учительнице, пусть даже со стажем в одно полугодие, допускать в речи мусорные полупристойности! Конечно, Александра прекрасно знала происхождение словечка «блин»; им еще на первом курсе объяснили, что слово «блин» русские мужчины употребляли вместо крайне нецензурного слова, когда находились в присутствии женщин – из уважения к ним. Это в филологии называется «эвфемизмом». И уж конечно, сегодня ей употреблять эвфемизмы никак нельзя, ведь она идет наниматься гувернанткой в приличный дом, к православным детям! К тем самым чудесным двум девочкам, что танцевали в лицее на Каменном острове «Танец с зеркалом», к Юлианнам Мишиным.

«Не ляпнуть бы такое у Мишиных!» – подумала Александра и озабоченно поглядела в сторону гладильной доски, на которой были разложены ее единственные джинсы. Она только что прошлась по ним раскаленным утюгом, от них шел пар, но было совершенно ясно, что за оставшееся до собеседования с нанимателем время она их не высушит. Ей бы только успеть доехать до Крестовского и отыскать дом Мишиных. «Опять я опаздываю! – горько подумала она. – И чего это, скажите на милость, мне вздумалось вчера на ночь глядя стирать единственные джинсы?» То есть джинсы были не совсем единственные, имелись еще одни – сплошь в цветочных аппликациях, в которых она щеголяла летом.

– Придется что-то другое надевать, – сказала Александра, хватая с гладильной доски джинсы и неся их на веревку в ванную комнату – досушивать.

Ангел вздохнул. Это ведь именно он шепнул ей вчера, когда она уже спать улеглась, что надо бы встать и постирать джинсы. И он же, да простит его подопечная, нанес непоправимый урон ее последним целым колготкам, чтобы она не могла пойти устраиваться на работу в короткой юбке. То есть он не рвал ее колготок, конечно, а просто подсказал Александре присесть на минуточку в кресло, из обивки которого торчал маленький гвоздик, и в результате – безнадежно порванные колготки. Бедный Ангел Хранитель, как не любил он огорчать Александру! Даже когда это было для ее же пользы.

Александра вернулась из ванной и еще раз оглядела убогий свой гардероб – пяток «плечиков» да две полки. Подумала и решила, что единственный выход – надеть черную шелковую юбку, длинную и довольно широкую, а под эту юбку все-таки натянуть джинсы – для тепла, те самые, с цветочками. Сказано – сделано. Осталось последнее, без чего никак нельзя было выйти из дома. Александра подошла к высокой этажерке, на которой сверху стояла темная, уже почти не различимая, икона Божией Матери – единственное наследство от ее давно скончавшейся бабушки.

– Пресвятая Богородица, спаси, сохрани и благослови! – и через минуту она выскочила из дома и понеслась к станции метро.

В вагон одновременно сели две чем-то похожие на монахинь девушки: обе в длинных черных юбках и черных шапочках, надвинутых на самые брови, и в черных спортивных куртках. Вот только прически торчали у них из-под шапочек вовсе не монашеские: у одной кудри черные, крутыми кольцами, а у другой и вовсе буйные, но зато рыжие. И вышли девушки на одной и той же остановке метро, на станции «Крестовский остров», и обе двинулись по направлению к Вязовой улице. Дошли и свернули на нее, и одна пошла по левой стороне улицы, вторая – по правой. Они уже и поглядывать друг на дружку через улицу стали с некоторым подозрением: уж не в одно ли место они обе направляются?

Но тут диспозиция вдруг резко изменилась. На улицу выехал серебристый джип, поравнялся с черноволосой девушкой, замедлил ход и остановился в трех шагах перед нею. Водитель распахнул дверцу со стороны пассажирского сиденья.

– Александра! Это ты?

– Я, Павел Иванович! Здравствуйте!

– Садись в машину!

Александра подхватила подол и неловко забралась на сиденье.

– А я встречал тебя у метро. Но, видно, пропустил, не узнал тебя в этом наряде. С чего это ты монашкой вырядилась?

– Монашкой?! – удивилась Александра. – Да бросьте вы, кто же меня за монашку примет!

– А вот как бы наша Жанна не приняла.

– Это мачеха будущая, что ли?

– Типун тебе на язык, Александра! Мы все в доме надеемся, что Бог не попустит такого безобразия.

– А хозяин дома что по этому поводу думает?

– Ну… Он, скажем так, что-то тянет с женитьбой. Видно, не определился еще.

– Поня-ятно. А юбку поверх джинсов я надела для солидности: что это за гувернантка в джинсиках?

– Лучше бы какой-нибудь строгий костюм… Или у тебя нет такого?

– Да есть, есть у меня деловой костюм! Английский, между прочим! Ну, по фасону английский, а шила мне его мама, специально для школы. Я его хотела надеть, но перед самым выходом вдруг выяснилось, что у меня все колготки продрались… Ой! – Запоздало смутившись, Александра прикрыла рот ладошкой.

– Да, это жуткое дело, когда колготки рвутся! Это страшно почти как война!

– Смеетесь, да?

– Ни чуточки. У меня, Александра, в доме полно женщин: жена, сестра, теща и почти взрослая дочь. Так вот, когда в доме у кого-то неожиданно рвутся колготки, это заставляет меня вспоминать афганскую войну: точно так же я вздрагивал, когда неподалеку рвались снаряды.

– Поня-ятно! Это вы так шутите, да?

– Ну, уж как умею, извини! Я ведь человек в прошлом военный. А сейчас, Александра, мне надо позвонить, и ты мне поможешь. Достань у меня из кармана куртки мобильник и набери номер, который я тебе продиктую, а потом дай трубку мне. – Зажав мобильный телефон между плечом и ухом, он сказал в него: – Жанна? Тут у ворот я встретил девушку, которая говорит, что пришла по объявлению наниматься в гувернантки. Провести ее к тебе или ты ей назначишь другое время?… Не надо ничего откладывать? Тогда встречай!

Они подкатили к дому и въехали в моментально открывшиеся ворота. Дом и сад Александра не разглядела: во-первых, еще было темновато, а во-вторых – не до того было. Она поднялась вслед за Павлом Ивановичем на крыльцо, элегантно приподнимая юбку на единственно возможную, хорошо рассчитанную высоту – чтобы и не споткнуться, и джинсы не показать. Но в холле оказалась еще одна лестница, на площадке которой, этажом выше, она увидела целое общество: высокую красивую женщину в красном шелковом халате и двух сестер-близняшек в джинсах и свитерках.

Начав подниматься по ступеням, Александра на этот раз не сумела справиться с юбкой, запуталась в ней, споткнулась и с громким возгласом «Блин!» одной рукой ухватилась за перила, а другой вздернула край юбки гораздо выше щиколотки, продемонстрировав всем желающим свои джинсы с цветочками. На миг она растерялась и остановилась.

Ангел вздохнул с облегчением: он знал, это был последний раз, когда из уст Александры вылетело поганое словечко. Уж больше она его никогда не произнесет, он за этим присмотрит! Как и все Ангелы, Александрос с благоговением относился к слову и следил, чтобы речь его подопечной была чиста, не осквернялась ни грязными словами, ни мусором словесным. Тем более что она «филолог», то есть, в переводе с греческого – «любящий слово».

– Ах, да не смущайтесь вы! Поднимайтесь, поднимайтесь, мы уже ждем вас! – приветливо пропела высокая женщина и ободряюще Александре улыбнулась.

Девочки переглянулись и тоже заулыбались.

Александра поднялась на площадку и остановилась.

– Вы, наверное, хозяйка? – спросила она черноволосую красавицу в красном.

– Совершенно верно. Зовут меня Жанна. А вас?

– Александра. А это Юлианны! – весело сказала она, вспомнив чудный «Танец с зеркалом» на лицейской сцене.

– Ну, вообще-то они…

Юлька шагнула вперед и протянула Александре руку.

– По-настоящему меня зовут Юлия, а это моя сестра Аннушка. А откуда вы знаете, что нас прозвали Юлианнами?

– Я была в лицее на рождественском концерте и видела ваш танец. Девочка, которая его объявляла, так и сказала: «Исполняет Юлианна Мишина!»

– Это была Кира, наша подружка, – сказала Аннушка. – Она очень красивая, правда?

– А танец вам понравился? – перебила сестру Юлька.

– Очень! Но я чуть не заплакала, когда вы расставались. Так приятно видеть, что на самом деле вы вместе и даже не думаете расставаться.

– Спасибо, – сказала Аннушка. – Жанна, можно мы отведем Александру в нашу комнату и все ей там покажем?

– Да-да, идите! Вам следует познакомиться поближе. Жаль, что папа уже уехал в офис. Ну, ничего, я сама ему позвоню… И что же мы скажем вашему папочке, девочки?

– Скажем, что нам нравится наша гувернантка! – заявила Юлька. – Классная гувернантка!

Аннушка вслух ничего не сказала, только улыбнулась застенчиво и кивнула, соглашаясь с Юлькой.

Жанна оставила девочек и Александру на площадке, а сама, щелкая каблучками домашних туфель, прошла в свои апартаменты, бывшие когда-то комнатами Дмитрия Сергеевича. Там она первым делом крутанулась вокруг себя, любимой, и громко сказала:

– Все сработало, Жанчик! Гувернантка матушки Ахинеи уже в доме!

– Гламурненькая? – осведомился Жан.