Подобное решение ему и в голову не приходило, но было в нем нечто лучезарное. Брать королька в столь опасное и дальнее паломничество, разумеется, никак нельзя, но помечтать о плавании с Дженни в Иерусалим, а главное, из Иерусалима, когда он станет на ноги, – почему бы нет? Мечты о паломничестве вдвоем – это что-то вроде путешествия в Реальности, только куда безопаснее. И они принялись вдвоем фантазировать о том, как поплывут в Иерусалим, что возьмут с собой в плаванье и что будут делать в пути. В этих мечтах даже Патти занял свое место на палубе катамарана.

Ланселот быстро шел на поправку. Теперь он больше времени проводил на воздухе, а кашлял все меньше. И вот наконец они решили устроить пикник и втроем отправились на катамаране на один из соседних лесистых островов.

Это был низкий островок, поросший веселым смешанным лесом. На его опушках розовели подушки вереска, огромные гранитные валуны были с южной стороны покрыты нежно-лиловым тимьяном, а солнечные поляны в лесу поросли удивительно зеленой, какая бывает только на островах, и уже довольно высокой травой. И конечно, весь остров был покрыт весенними цветами: мелким желтым чистотелом, белыми и синими анемонами, первоцветом, ветреницей, мать-и-мачехой. Ланселот знал, что позже появятся и морошка на маленьком болотце, и земляника на прогретых каменистых пригорках, и малина по краям лесной дороги, а потом пойдут и грибы. Может быть, Дженни все это еще увидит.

Они прошли по лесной дорожке в глубь леса, где Ланселот с детства знал раскинувшуюся среди прозрачного березняка большую поляну с особенно густой и сочной травой, и там они пустили счастливого Патти пастись на воле. Дженни расстелила на траве плед и поставила в центре корзинку с припасами для пикника. Ей пришлось помочь Ланселоту перебраться из коляски на плед, и она сделала это, не дожидаясь просьбы. Она только покраснела при этом ужасно. Ланселот это заметил и усмехнулся. Потом они сидели каждый на своем краю пледа, пили чай из термоса и ели бутерброды, разговаривали и наслаждались теплым деньком.

Им повезло: сквозь обычную дымку ненадолго проглянуло солнце.

– Как я соскучилась по солнышку! – сказала Дженни, сняв свитер и оставшись в майке из натуральной ткани, выгоревшей и заштопанной во многих местах: Ланселот узнал свою старую майку, и ему было приятно, что она нашла ее, привела в порядок и носит, но вслух он ничего не сказал.

– Поскорее бы нам отправиться в Иерусалим, – сказала вдруг Дженни.

– Милый мой королек, я не надеюсь до августа заработать деньги на исцеление. Боюсь, придется все отложить до будущего года. Тебе к тому времени пора будет возвращаться домой, и ты не сможешь сопровождать меня в это паломничество, – сказал Ланселот, а про себя подумал: не слишком ли они с Дженни увлеклись фантазиями о совместном путешествии? Девочка, кажется, начинает принимать их всерьез.

– Ланс, выслушай меня, пожалуйста! Мы должны отправиться в путь сразу же, как только позволит доктор Вергеланн. Мой брат, тот, который нас с Патти сюда доставил, по секрету сказал мне очень важную вещь: среди военных ходят слухи, что вотвот начнется война с Россией. Планета, конечно, победит, но возможно, что из-за военных действий все передвижения будут запрещены. Он сказал еще, что между бывшей Европой и Скандинавией вотвот установят кордон. Так что тянуть и рисковать не стоит.

– Твой брат, похоже, добрый и отважный человек, Дженни, и он так любит тебя…

Она хихикнула.

– Мой брат настоящий Макферсон и больше всего на свете любит армию, свою карьеру и деньги! Он совсем не добрый, но зато теперь он богатый. У нас был состоятельный дедушка, которого я совсем не помню. Он давно умер и оставил всем своим внукам наследство: братьям больше, мне меньше, но всем с условием, что мы вступаем в права владения только в двадцать один год. Братья уже давно получили свои доли, оставалась я одна. Вот я и передала брату свои права на дедушкино наследство – за то, что он устроил мне маленькое путешествие в Норвегию и положил на мой счет небольшую сумму. От наследства осталось у меня только это, – она подняла руку с браслетом. – Это бабушкин браслет, и он тоже был указан в завещании, но ношу я его с детства. Теперь у нас есть деньги на исцеление, Ланселот, и мы можем хоть сегодня перевести их на счет ММ. К сожалению, мне не удалось получить с него больше, а то ты мог бы лететь на вертолете.

– И за сколько же ты продала свое наследство, Дженни?

– За двести планет.

– А велико было наследство?

– Лучше не спрашивай, Ланс.

– И все-таки?

– Две тысячи двести планет.

– Да, твой брат провел недурную финансовую операцию!

– Представь себе, Ланс, мы с ним еще торговались! Пришлось мне рассказать ему, на что мне срочно нужны деньги.

– И он согласился доставить тебя к незнакомому человеку и оставить у него?

– Как раз это ему было безразлично. Зато он решил, что у тебя, как у инвалида, совсем нет денег, а то бы мне не удалось вырвать у него даже эти двести планет. Если бы он знал, что у тебя уже есть половина взноса, он бы со мной не так торговался! Но я пожадничала и схитрила – я ведь тоже из семьи Макферсонов. Я решила, что нам самим деньги пригодятся в дороге, ведь придется останавливаться в гостиницах и питаться в ресторанах.

«Нам», – сказала она, и опять у Ланселота не хватило духа признаться Дженни, что он никогда не принимал всерьез ее решения отправиться с ним в Иерусалим.

– Есть еще одна новость, которую ты проболел, – продолжала девушка, – теперь батарейки Тэсла уже не выдаются бесплатно, а стоят пять планет штука.

– У меня есть в запасе четыре батарейки.

– Ты думаешь, этого хватит на дорогу в Иерусалим?

– Не уверен. Обычно в год катамаран сжигает одну батарейку, но ведь в море я выходил не каждый день и ходил на катамаране самое большое пять часов. Ладно, на батарейки хватит. А насчет гостиниц и ресторанов, это ты, королек, зарвалась. Спать придется в каюте катамарана, а еду готовить на камбузе. Еще какие расходы предусмотрел мой королек?

– Самые важные. Непредвиденные.

– Да, обычно эти расходы как раз и оказываются самыми крупными. Ну что ж, мое королевское величество, я беру у тебя в долг твои тысячу двести планет в расчете на исцеление. Ну а уж как долго я тебе буду их выплачивать, этого я пока не могу тебе сказать.

– Надеюсь, что очень долго.

– ?

– Видишь ли, мне нравится твой остров, и я не покину его, пока ты не вернешь мне полностью дедушкино наследство.

– Это почему?

– Потому что я – из Макферсонов, а они все жадные, хитрые и очень осторожные. Я буду свирепым кредитором и постараюсь глаз с тебя не спускать. Знаешь, Ланс, я всегда так тосковала, когда тебя не было в Камелоте!

– Дженни! Я не хочу больше ни единого слова слышать от тебя ни о Реальности, ни о Камелоте! С Реальностью покончено, ты меня слышишь, Дженни?

– Да слышу я, слышу… Пойду-ка я лучше вместе с Патти цветы собирать, а то ты на меня кричишь. Ты пока подремли на солнышке.

Ланселот так и сделал и даже уснул.

Разбудила его Дженни, сунув ему в лицо нагретые солнцем цветы.

– Понюхай, сэр Ланселот, как они пахнут! В Логрисе таких не было!

Ланселот чихнул и похвалил цветы. Дженни бросила всю охапку на одеяло, села рядом и принялась их разбирать.

– Знаешь, моя мать не разрешает держать дома живые цветы ни в горшках, ни в вазах. Считает, что это негигиенично. Но зато у нас полон дом искусственных цветов. Перед Днем Месса и Хэллоуином все эти букеты отдают в химическую чистку.

– Что такое «химическая чистка», Дженни?

– Это такое особое предприятие в сфере обслуживания Семьи. Те, кому разрешено носить свободную одежду и пользоваться коврами, мехами и прочими старинными вещами, могут сдать туда эти вещи, чтобы их почистили.

– Дженни, так твоя семья имеет отношение к Семье?

– Разве я не говорила? Все мои старшие братья – члены третьего круга Семьи, как и все офицеры, а мать как дочь генерала входит даже во второй круг и имеет еще больше привилегий.

– А ты, Дженни?

– Я обыкновенная планетянка, но с некоторыми привилегиями, положенными мне как члену семьи членов Семьи… Фу, заговорилась!

– Не мудрено. Довольно запутанная иерархия.

– Угу… Мне разрешено носить любую одежду и длинные волосы, пользоваться косметикой и не пользоваться едальником. Ты пробовал еду из Центра питания? Это такая гадость! Но все это уже не имеет значения, потому что теперь все планетяне должны сами себя обеспечивать и едой, и одеждой, и бесплатное удаление волос упразднили, так что все планетяне начинают постепенно обзаводиться прическами… Ланс, ты случайно не умеешь плести венки? Я хочу сплести веночек, но у меня ничего не получается. Оказывается, это гораздо труднее, чем вязать на спицах.

– Когда-то мы плели венки с матушкой. Отбери цветы с гибкими длинными стеблями, одуванчики, например.

Ланселот не сразу, но все-таки вспомнил, как плетутся венки, и показал Дженни. Она очень старалась, и через полчаса венок был готов.

– Что это он у тебя такой растрепанный? – спросил Ланселот.

– Такой фасон.

– Впрочем, твоим буйным кудрям именно такой и подходит, другой в них просто потеряется.

Надев венок, Дженни спросила Ланселота:

– Хороша ли я, сэр Ланселот Озерный?

– Ослепительна!

– Теперь я больше похожа на принцессу, чем на короля, не правда ли, сэр Ланселот?

– Скорее на пейзанку.

– А это еще кто такое?

– Пейзанка – это на куртуазном языке значит крестьянка.

– А что такое «куртуазный язык»?

– Это тот язык, на котором рыцарям приличествует разговаривать с прекрасными дамами.

– А кто не разрешает мне вспоминать о Реальности?

– Дженни, ты же не думаешь всерьез, что рыцарство существует только в Реальности? Оно и на самом деле существовало.

– Все-то ты знаешь, Ланс.

– Не все, но многое мне известно.

– Задавака. А вот знаешь ли ты, что будешь делать, когда вернешься исцеленный из Иерусалима?

– Знаю. Сделаю тебе предложение.

– Я согласна!

– Ну, Дженни, ты покладиста, как настоящая пейзанка! К чему такая спешка? Мы же говорим о будущем.

– Мы говорим о том, что ты собираешься сделать мне предложение. Могу я заранее дать свое согласие, чтобы потом не было недоразумений? Или нет?

– Можешь, конечно.

– Значит, с этого дня мы можем считаться женихом и невестой?

– Считайся, пожалуйста. Можешь даже сказать доктору Вергеланну, что мы обручились. Но учти, я верну тебе слово, если мое исцеление не состоится.

Дженни резким движением убрала руки назад.

– Ну уж нет! Я свое слово назад не возьму, мое слово – королевское!

– Ребенок ты, а не король. И знаешь, что я тебе скажу, невеста? Пора нам собираться и увозить отсюда Патти, а то как бы он у нас не лопнул. Ты погляди, какое он себе пузо наел!

Патти и вправду стоял, свесив крепко набитое брюшко между расставленными точеными ножками, и травкой похрупывал больше из принципа, чем от голода. Он задумчиво жевал, а длинные стебли травы и цветов свисали по бокам его хитрой морды, чрезвычайно ее украшая.

– Тиран ты и деспот, сэр Ланселот. Тут так хорошо, и солнышко нет-нет да выглянет, и Патти так доволен жизнью, и я хотела еще травок лекарственных пособирать, а ты хочешь нас загнать домой…

– Скоро похолодает, и я могу простудиться.

– Ты нашел сногсшибательный аргумент! Собираемся.

Дженни помогала Ланселоту забраться в коляску, явно даже не вспомнив о «правиле вытянутых рук». «Это она уже чувствует себя невестой!» – подумал он. Потом она сложила плед и корзинку с остатками еды в сетку, прикрепленную под сиденьем коляски, и они отправились по лесной тропе к берегу. Цветы она несла в руках, а Патти шел за нею и время от времени через плечо поворовывал из ее букета цветочек-другой.