– Вот это благодать! – блаженно вздыхая, сказал Гайна, когда они лежали на тюфяках, укрывшись легкими покрывалами. – М-м, какой воздух! Жаль только, что орехи еще не поспели.
– Зато поспела мушмула…
– Утречком проверим… Лишь бы не было дождя и москитов.
– Знаешь, Гайна, я думаю, что нам тут даже и дождь не страшен, – уже сонным голосом ответил Аларих. – А о москитах не беспокойся: под ореховыми деревьями москиты не летают, их отпугивает запах листьев.
– В самом деле? Ну тогда спокойной ночи, друг!
– Хороших снов на новом месте, Гайна!
– Как твои гости, голубка? – спросил в воскресенье Мар Евлогий Софию. – Не докучают они вам?
– Мы их и не видим, владыко: уходят они в казармы на рассвете и возвращаются поздно вечером, а то и ночью, когда мы уже давно спим, ведь они оба офицеры. Выходных у воинов, похоже, не бывает, так что мы живем спокойно, слава Богу. Даже Фотиния больше не требует, чтобы калитка, ведущая в сад, была заколочена. Наступили жаркие дни, и она сама с удовольствием проводит время в саду вместе с Евфимией и даже разрешает ей купаться в пруду. Правда, сама в это время стоит на страже и следит, чтобы никто не проник в сад.
– Вот и прекрасно. Дай Бог, чтобы так и дальше продолжалось: готфы не шастали бы по городу, персы не приближались к нему, а варвары-эфталиты отошли от него подальше.
Тревожно стало жить в христианской многоцерковной Эдессе, осиянной и по сию пору спасаемой чудотворным Спасом-на-убрусе: угнетенные и перепуганные жители часто собирались у Западных ворот и молились Христу, чей Образ некогда освящал именно эти ворота. И пусть чудесная святыня пребывала где-то под спудом, спрятанная некогда самими жителями от язычников, эдесситы верили, что она и оттуда, из тайного места, охраняет их город, и взывали на этом, священном для них месте, к Спасителю, прося Его о помощи.
Эфталиты пока к городу не приближались, поджидая основное персидское войско, застрявшее на восточном берегу Евфрата, но они засели в окружающих Эдессу холмах, и вечерами белесый дым их костров был особенно заметен на фоне темно-синего, усыпанного яркими звездами неба. Эта угроза пугала жителей и раздражала воинов, и тогда военным советом решено было начать ночные вылазки. Как и следовало ожидать, этим занялись не регулярные войска, и уж тем более не малочисленный постоянный гарнизон Эдессы, а отряды готфов, чьим военным ремеслом как раз и была разведка. Они стали небольшими группами уходить в сумерках и возвращаться глубокой ночью, несколько раз приводя с собой захваченных в плен эфталитских воинов.
Однажды, вернувшись из такой вылазки уже под утро, Аларих и Гайна, сдав захваченных пленных начальству, отпросились отоспаться и больше в этот день в казармы не возвращаться, что и было им разрешено.
Они крепко спали в тени ореховой кроны на крыше садового домика, когда Гайна проснулся, разбуженный, как он подумал спросонья, птичьим пением: только вот птицы почему-то, как он понял, прислушавшись, мелодию сопровождали словами! А пели они, как ни странно, что-то очень знакомое.
Гайна подполз к Алариху и потряс его за плечо:
– Тс-с-с! Проснись, но не шуми! Ты погляди, друг, какие к нам птички прилетели! Только осторожно, не вспугни…
Они оба приподнялись и осторожно раздвинули густые и ароматные ветви ореха.
На берегу пруда, под невысокой, но тенистой ивой, свесившей светло-зеленые пряди листвы в воду, на коврике расположились трое. Две девушки, это были Евфимия и ее подруга Мариам, сидели и пели, причем Евфимия подыгрывала на самбуке[41], а рядом с ними, свернувшись калачиком, дремала или спала под сладкую музыку нянюшка Фотиния.
Девушки пели:
…Встану я, обойду-ка я город
по улицам и переулкам,
поищу любимого сердцем.
Я искала его, не находила.
Повстречала тут меня стража,
обходящая город:
«Вы любимого сердцем не видали ль?»
Едва лишь я их миновала,
как нашла любимого сердцем.
Я схватила его, не отпустила,
привела его в дом материнский,
в горницу родимой.
Заклинаю вас, девушки Иерусалима,
газелями и оленями степными: —
не будите, не пробуждайте
любовь, пока не проснется[42].
– Песнь песней! – узнал наконец Гайна.
– Ну до чего же хороша! – прошептал Аларих.
– Песня?
– Да нет, девушка!
– Полненькая?
– Да нет! Та, что с самбукой… Она прекрасна, как утренний сон… И мне почему-то кажется, что где-то я ее уже видел. Неужели и правда во сне? Ты веришь в вещие сны, друг?
Гайна захихикал, прикрывая рот рукой.
– Эх ты, а еще знаменитый в легионе разведчик! Мы же их обеих видели на стене, когда входили в город! И старушка тоже была с ними…
– А ведь верно! Как же я ее сразу не узнал?
– Старушку? – ехидно уточнил Гайна и получил несильный, но вразумляющий тычок. Он уткнулся лицом в подголовный валик, чтобы заглушить смех.
К сидевшим девушкам подбежал паренек с корзинкой спелой мушмулы.
– Нянюшка, просыпайся! Саул набрал нам мушмулы: смотри, какая спелая! – сказала Евфимия, отложив в сторону самбуку.
– Подумаешь, мушмула! – недовольно сказала старушка, садясь и заглядывая в корзинку. – Мне бы, старенькой, хотя бы крохотный кусочек мяска пожевать…
– Мне тоже так мяса хочется, что зубы чешутся! – пожаловалась Мариам.
– Надо терпеть, где же теперь взять мяса? – рассудительно проговорила Евфимия. – Крестьяне больше не заходят в город, боятся персов и эфталитов: те могут появиться под стенами города совсем неожиданно, как это бывает на войне. Пока они, слава Богу, не приступают вплотную к Эдессе. Хорошо, что у нас есть хотя бы рыба.
– Из языческих прудов, посвященных идолу, демонице Иштар, – проворчала старушка. – Пойдемте, девушки, в дом, а то уже припекать начало!
Девушки поднялись, старушка свернула коврик и вручила его племяннику. Гуськом они отправились к стене, отделяющей дом от сада, отворили калитку и скрылись за ней.
– И под лучами жаркого солнца, словно сон, растаяло прекрасное видение! – с пафосом произнес Гайна, снова привольно раскидываясь на постели.
– Давай в воскресенье пойдем на службу в городской храм? – предложил вдруг Аларих.
– Чем это тебе наша церковь в крепости не угодила? – удивился Гайна.
– Хор не нравится. В кафедральном соборе, слышал я, поют девушки, а наша хозяйка служит в нем диакониссой…
– Ну, все понятно! – засмеялся Гайна. – Что ж, я не против.
В воскресенье оба готфа явились в кафедральный собор, скромно встали в сторонке, отстояли всю службу и причастились со всеми. Но на трапезу их почему-то никто не догадался пригласить, так что они вдвоем покинули храм и вернулись в свой садовый домик. На столе их ждал поднос, на нем горшок каши, две большие лепешки и кувшин с фруктовым напитком – их обычный завтрак, доставляемый Саулом. Надо сказать, что не все хозяева, у которых стояли на постое воины-готфы, отличались таким же хлебосольством: большинство из них ограничивалось положенными по указу лепешкой в день да кувшином воды. Похвалив щедрость хозяйки, Гайна, насытившись, улегся отдыхать на топчан.
– Ты чего опять разлегся? – спросил его Аларих. – Вставай! Я придумал, как нам познакомиться с девушками, и даже нашел путь к сердцу их бдительной и отнюдь не беззубой церберши!
– Да ну?
– Представь себе. Но нам придется совершить небольшую тайную вылазку в окрестные леса.
– На разведку?
– На охоту.
В тот же день, ближе к вечеру, Аларих и Гайна, пропотевшие, запыленные и усталые, каждый с холщевым мешком за спиной и луком на плече, постучали в калитку дома Софии. Им открыл сторож, но внутрь их не впустил.
– Хозяйки нет дома. Что угодно достойным воинам? – спросил он, встав в проеме калитки с весьма негостеприимным видом и упершись руками в столбы.
Но готфы и не собирались прорываться внутрь с боем: они опустили перед ним оба мешка и сказали:
– Передай это своей хозяйке и скажи, что архонты Аларих и Гайна благодарят ее за постой.
После чего развернулись и бодро удалились. Удивленный сторож на всякий случай развязал мешки и заглянул в них: в одном лежало несколько фазанов, а в другом – завернутые в листья куски мяса, судя по виду, дикой козы или лани. Ликуя, он подхватил мешки и помчался к дому, не забыв, однако, перед тем накрепко запереть калитку.
Когда совсем стемнело, в садовый домик постучался Саул.
– Госпожа София приглашает вас на ужин, – сказал он выглянувшему Гайне. – Можете идти прямо за мной, мы пойдем через внутреннюю калитку!
А вот этого приглашения Аларих и Гайна как будто ожидали: оба уже успели искупаться в пруду и даже вымыть свои короткие светлые волосы, отчего те завились у обоих блестящими крутыми кудрями, и переодеться в чистые туники и легкие плащи, явно предназначенные не для боя, а для парадных случаев; панцири и шлемы они, конечно же, тоже надели, предварительно начистив их до полного сияния.
Готфы сразу же последовали за Саулом.
В атриуме, где уже стояли накрытый к ужину стол и кушетки вокруг него, их встретили София и специально приглашенный на ужин родственник, дядюшка Софии, купец Леонтий. София поблагодарила постояльцев за щедрый дар, а купец поинтересовался, как им удалось раздобыть мясо и дичь в такое голодное время.
– Разве варвары не обложили город? – спросил он, глядя на них из-под лохматых седых бровей.
– Обложить-то они его обложили, но пока не подступают к самым стенам, так что при известном умении и везении можно и выйти из Эдессы, и вернуться обратно, – ответил Аларих.
Ни Евфимии, ни подружки ее Мариам за ужином, конечно, не было, но готфы, казалось, этим ничуть не были огорчены, будто и не надеялись на встречу с девушками. А вот старая нянька за столом присутствовала.
Готфы чинно беседовали с купцом и хозяйкой, коротко и без всякого хвастовства рассказали о своей охоте, а затем перешли к новостям. Персы еще не подошли к городу вплотную, стояли за Евфратом, но эфталиты, поджидая их, таились за ближними холмами, и вот их-то и следовало опасаться в первую очередь.
– Расскажите нам что-нибудь про эфталитов, – попросила София. – По городу о них такие странные и страшные ходят слухи, что просто оторопь берет!
– Да что о них особенно рассказывать? Дикари… – пожал плечами Гайна.
– Ну не скажи, друг Гайна! Эфталиты, конечно, настоящие дикари, но даже самые опытные наши воины с подобными дикарями пока не встречались. Во-первых, толком даже неизвестно, откуда они появились.
– Это верно, друг Аларих! – согласился Гайна. – Пришли они в эти края вместе с персами, а вот откуда – сие покрыто мраком неизвестности.
– Вот вы и отогнали бы их обратно в этот самый мрак неизвестности, и век бы про них не знать! – вдруг сердито вступила в разговор старая Фотиния. – Жуть такую про этих самых эфталитов рассказывают: будто они берут в поход своих женщин, а ежели приходится им голодать, так они сначала съедают своих жен, а уж потом лошадей!
– Ну что ты, матушка, – засмеялся Гайна, – эфталитские жены такие фурии, что сами хоть кого загрызут, в том числе и собственных мужей.
– Коих у них бывает до четырех, – заметил Аларих.
– Свят, свят, свят! – испуганно закрестилась нянька. – Да ты шутишь, поди, над старой, ведь ты сам басурман!
– Да как бы я посмел, матушка Фотиния? Да и не басурмане мы вовсе, а такие же христиане, как и вы.
– Так вы же готфы!
– Ну и что? Сказано же в Писании, что в христианстве «несть ни эллина, ни готфа, ни иудея», – важно сказал Гайна, потягивая разбавленное вино из серебряной чаши.
– Нешто вот прямо так в Писании сказано, Софиюшка?
– Так и сказано, нянюшка, – улыбаясь, ответила диаконисса. – Разве что про готфов не упомянуто.
– А я о чем твержу!
– В Писании упомянуты те народы, коим было проповедано Евангелие самими святыми апостолами, – важно сказал купец Леонтий, оглаживая бороду. – Про готфов тогда не слыхали, и уж тем более про эфталитов. Но теперь доподлинно известно, что готфы христиане. Как и то, что у эфталитских женщин и вправду бывает до четырех мужей.
– Да как же это – четыре мужа? – запричитала Фотиния. – Да за что же их, бедняжек, так наказали?
– И не наказание это вовсе для них, – продолжал купец, – а гордятся они друг перед дружкой тем, у кого мужей больше. Они даже носят шапки с рогами по числу своих супругов.
– Да тьфу на них, срамниц! И слушать-то про такое противно, не то что видеть!
– А мы постараемся их прогнать поскорей, матушка Фотиния, вот ты и не увидишь эфталиток в рогатых шапках, – ласково сказал старушке Аларих.
– А ты сам-то их видал?
– Приходилось.
– Ну так гоните вы их скорее прочь от нашего города, коли вы сами не басурмане!
– И в самом деле, даже не верится, что бывает такое на свете, – вздохнула София.
– Всякое на свете водится, – продолжал дядюшка Леонтий, – вот у серских чиновников до четырех жен бывает нередко.
– И то и другое, надо думать, одинаковая мерзость перед Господом, – сказала София. – У нас и вдовы-то редко выходят второй раз замуж, хоть им это и не запрещено законом.
– Милая, ты живешь в первом на земле государстве Христа, а жители Сереса о Христе еще ничего и не слыхали, они пока язычники.
Старая Фотиния вдруг резво встала с обеденной кушетки и крадучись подошла к лестнице, ведущей в верхние комнаты.
– Девочки! Вы там чем заняты? – негромко спросила она. Ей никто не ответил, и она, успокоившись, вернулась на место. Но Гайне, сидевшему ближе к лестнице, показалось, что наверху, на галерее, мелькнули и исчезли две белые фигурки и сверкнули чьи-то черные любопытные глаза. Алариху он сказал об этом только дома, когда они вернулись с ужина у хозяев, – причем вернулись опять через внутреннюю калитку, которую сразу же запер за ними бойкий нянюшкин племянник.
О проекте
О подписке