История первая,

рассказанная биологом Ларисой и представляющая собой просто-напросто анекдот

Я вам расскажу анекдот, который мне кажется ключом, открывающим психологическую основу всех историй о соблазненных и покинутых. Согласны?

– Давай, Лариса!

– Ну, слушайте. Лежат двое на травке в лесу. Он ее соблазняет, она осторожничает, но помаленьку поддается.

– Ты меня любишь. Ваня?

– Люблю, люблю!

– А женишься на мне?

– Женюсь, женюсь!

– Не оставишь с ребеночком?

– Не оставлю, не оставлю!

– А шубку купишь?

– Куплю, куплю!

– А в кооператив вступишь?

– Вступлю, вступлю!

– И на курорты будешь меня возить?

– Буду, буду!

– А зонтик подаришь?

…

– Уф-ф… А зачем тебе зонтик?

Женщины посмеялись над анекдотом, а несостоявшаяся «фрау» Ольга Зайцева заметила:

– Очень жизненный анекдот!

Бичиха Зина, чья очередь была рассказывать за Ларисой, сказала:

– Это точно, в жизни все так и есть. Я, девки, прямо с этого анекдота могла бы свою байку начать, но уж коли Лариса его первая выдала, так я начну издаля…

История вторая,

рассказанная Бичихой Зиной, как две капли воды похожая на историю ее собственной первой любви, из чего можно заключить, что солдатская любовь – дело непрочное и ненадежное. Впрочем, мы имеем в виду только любовь солдата к девушке, но отнюдь не к родине, коммунистической партии или идеалам интернационализма, так что обвинить нас в клевете на советскую армию никак нельзя, поскольку измена невесте и измена родине – две большие разницы, как говорят в Одессе

У нас в деревне жила такая Клавка. Ох, и бедовая была девка! За этой Клавкой солдатня наперебой ухаживала, но она себя блюла: чуть что – в морду и тикать. Приданого-то у нее одна целка и была, отец пропойца, а мать инвалидка. Вот она за целку свою обоймя руками и держалась. А чтоб не снасильничал кто, она после танцев или кина не провожалась, а шла домой с подружками, за которыми никто не ухаживал. Но, как говорится, чему быть – того не миновать. Приглянулась она старшине-сверхсрочнику из хохлов, и решил он своего добиться. С подходцем начал: дескать, вот мамаша у меня старенькая на Украине живет, сад и дом хороший имеет, а годы уже не те, помощница нужна… На это Клавка уши развесила, как трико на веревке. Позволила она старшине провожать себя опосля танцев. Но в кустья с ним не шла, остерегалась. Так он ее хитрее заполучил, на мягкой родительской перине. Взял он и посватался к ней. Клавка рада, родители пуще – в сытые места девка едет, на юга. Выложились до крайности, последнюю овцу зарезали, кабанчика продали, в долг набрали деньгами и водкой, а свадьбу справили дочери по-людски. Расписываться старшина предложил дома, на Украине; мол, чего ж в солдатскую книжку штамп ставить, все одно ее сдавать – паспорт крепче будет. Клавка и сама знает, чем эти расписки по солдатским книжкам кончаются: дембиль вышел – ни книжки, ни мужика.

Отгуляли свадьбу, стал наш старшина с молодой женой к матери своей собираться. Чемоданов накупил: какое ни есть, приданое Клавке собрали. Ходит он по дому и выглядывает, что бы еще в новые-то чемоданы прибрать: «Вы, мамаша, нам это вот отдайте да то, в молодом хозяйстве все пригодится!». Иконку со стены и ту прибрал: «А это у нас будет ваше родительское благословение!» Отправил добро малой скоростью поездом, взял себе с Клавкой билеты не в какой-нибудь, а в купейный вагон, и отправились наши молодые на счастливую новую жизнь. Мы, девки, Клавку провожаючи, завидовали: «Молодец девка! Не нам чета, раззявам».

Одначе рано мы ей позавидовали. Дня через два получает Клавкина мамаша телеграмму: «Мама, вышли денег и спроси в части адрес Михаила, дорогой потерялся». Хохот поднялся в деревне, как Клавкина мать стала телеграмму показывать. Но в части ей адрес матери Михаила дали, пожалели девку. Денег уж не знаю где она нашла, Клавкина мать, они ж с этой свадьбой как есть голые остались.

И приходит через месяц от нашей хитрой Клавки последнее письмо. Пишет она, что нашла село, где жил Михаил, и дом его ей добрые люди показали. Только из дома-то встречать ее вышла молодка с двухлетним пацанчиком на руках. Клавка наша заревела и давай ей рассказывать, как обманул ее Михаил, а та, как только взяла в толк, кто перед ней, ребенка – на травку, а сама хвать грабли да и погнала Клавку со двора!

Вот такая была, как вы тут говорите, «соблазненная и подкинутая» в нашей деревне. И где она теперь, никто у нас не ведает. Может, как я, по кривой дорожке пошла да в бичах теперь кантуется, баланды вдосталь нахлебавшись. А может, и вовсе сгинула, мне про то неизвестно.

Тут подошла очередь рассказывать Наташе, и она начала с предупреждения:

– История, которую я вам расскажу, очень похожа на Зинину, но конец у нее другой, счастливый. Только я прошу вас заметить, милые женщины, что для того, чтобы история моей соблазненной и покинутой обернулась хорошей стороной, нужно было невероятное стечение обстоятельств.

История третья,

рассказанная инженером Наташей, в которой все кончается свадьбой, но для этого нужно было случиться, чтобы великая доверчивость встретилась со столь же великой мудростью

Работала у нас в конструкторском бюро девочка-чертежница Света Парамонова. Девочка прехорошенькая, но наивная до невозможности. Верила, что конфеты «Птичье молоко» и вправду делают из молока птиц. Над нею так и подшучивали: «Девочка Светочка, птичьим молоком вскормленная».

Однажды прислали к нам в командировку симпатичного парня из Армении, из Еревана. Стал он за нашей Светочкой ухаживать и. смотрим, не без успеха. А пара – загляденье! Светочка вся беленькая, как одуванчик в пуху, а он красавец-горец с томными черными глазами. Ухаживал, ревновал смертельно, так глазами и сверкал на всех, а потом наобещал дурочке, что едет мать с отцом предупредить, чтобы к свадьбе готовились, – и уехал, оставив нашу девочку с пузиком. Светочка ждет-пождет: ну как же, Рафик сказал, что вернется, значит, надо терпеливо ждать. Мало ли, говорит, какие у них там долгие переговоры с родителями идут, какая длительная подготовка к свадьбе. Словом, пока Рафик «к свадьбе готовился», Светочка наша благополучно родила мальчика. Только чуть окрепла, стала в дорогу собираться. Мы ей: «Не дури! Ты уже мать, нельзя тебе быть такой доверчивой, ты же не за одну себя отвечаешь. Куда ты с ребенком попрешься?» Ничего слышать не хочет: «А вдруг он заболел или еще что-нибудь нехорошее случилось?» Поехала в Ереван, даже не зная адреса. А через месяц получаем мы свадебную фотографию: сияют оба с Рафиком, будто так и надо, будто так эта свадьба и планировалась. «Надо же! – говорят у нас в отделе. – Неужели наша Светочка была хитрее, чем нам казалось? Как она сумела этого парня прижать?»

Летом кто-то из наших поехал отдыхать в Армению, взял да и заехал к Светочке. Тогда-то все и выяснилось.

Оказывается, эта дурочка со своим малышом заявилась прямо к родителям своего Рафика и спрашивает, где он. Ей отвечают, что Рафик в командировке в Москве.

– А вы кто?

– А я его жена, а вот это маленький Рафик, его сын. Здравствуйте! А вы наша бабушка, а вы – дедушка, да?

Старики растерялись. А Светочка – ни капельки.

– Я так рада, что нашла вас! А что было с Рафиком? Его что, в такую долгую командировку услали или он болел? Почему он не смог приехать за нами?

Мать этого Рафика умницей оказалась. Она взяла внука, понесла в дом, незваную невестку накормила, а за ужином все, слово за словом, у нее выспросила. Поняла она, что за дитя перед нею, и старику рассказала.

Через месяц возвращается Рафик, а в саду у них столы расставлены, гости сидят, ждут.

– Что это, мама? Свадьба сестры, что ли?

– Нет, это твоя свадьба, сыночек.

Тут из дома выходит отец и выводит к нему счастливую Светочку. Кинулась к нему наша дурочка, обнимает и кричит: «Что же ты не написал про свои бесконечные болезни и командировки, я же так волновалась! Еще бы немножко, и я бы стала в тебе сомневаться!»

Старик на эти слова погрозил Рафику кулаком и грозно сверкнул очами: смотри, мол, сам, какого ребенка хотел обмануть! Рафик послушно кивнул ему – и свадьба пошла своим чередом.

Так наша девочка Светочка и не узнала никогда, что была и соблазненной и покинутой. Счастливый человек!

После Наташи должна была рассказывать Валентина, которую женщины успели за глаза окрестить Номенклатурщицей. Все обернулись к ней с некоторой опаской: неужто опять начнет читать лекцию на моральную тему? Но опасения их оказались напрасными.

История четвертая,

рассказанная Номенклатурщицей Валентиной. Это одна из фантастических «выездных» историй, хотя надо сказать, что вся история эмиграции из Советского Союза – сплошная фантастика

Есть, знаете ли, в ведении депутатов трудящихся порой такие дела, о которых даже мало кто слышал, так редко они в жизни встречаются. Например, установление отцовства: если человек был женат, имел детей, но умер, а какая-то женщина пытается доказать, что она после его смерти родила от него ребенка. Дела такие бывают в нашей практике редко и почти всегда остаются без удовлетворения, даже если их через суд пытаются разрешить. Тут все так трудно доказуемо, что и суды в тупик становятся. На Западе, говорят, такие вопросы решает научная экспертиза, но у нас этого пока нет. Но вот однажды одно такое дело было решено и положительно, и очень скоро.

Приходит к нам старая женщина и говорит: «У меня женатый сын погиб в автокатастрофе, а от него сейчас вот должен родиться ребенок у студентки филологического факультета университета. Мы бы хотели, чтобы наш внук носил имя сына и был зарегистрирован. Можно это сделать?» Отвечаем, что можно, но если есть вдова, то она должна подтвердить, что покойный муж изменял ей именно с этой женщиной и что она не возражает, если пенсию за него будет получать еще один ребенок.

На другой день приходит молодая дама и говорит: «Да, я знаю, что это ребенок от моего мужа. Не возражаю, если ему будет дана та же фамилия, что и мои дети носят». Удивились все наши работники такому благородству, но потребовали еще свидетелей. Появились свидетели – жильцы квартиры, в которой жил покойный. Да, подтверждают, водил он гражданку такую-то в отсутствие жены и при всех нас как-то на кухне обещал ей развестись и жениться на ней. Видели, мол, как деньги ей давал и как она ему однажды в коробке принесла подарок – было, значит, и общее имущество. Ну, когда и дворник того дома к нам явился, подтвердил, что ходил, носил и так далее, пришлось оформлять отцовство. Тут как раз и ребенок родился. Студенточка-мама была еврейкой, мальчик родился черненький, а предполагаемый папа и вся его семья – белокурые, как большинство ленинградцев. Так что внешних доказательств и не было, одни свидетельства.

Оформили мы все как полагается, а сами удивляемся возросшему благородству советских людей. Вот человек соблазнил и так трагически покинул соблазненную им женщину, а она родила сына и дала ему отцовское имя, пенсию будет получать на ребенка хорошую, а не пять рублей как мать-одиночка. И все только потому, что кругом оказались такие хорошие, честные, настоящие советские люди.

А через месяц мы узнали, что вся орава новоиспеченных родственников «соблазненной и покинутой» выехала вместе с нею в Израиль: оказывается, она накануне родов получила разрешение на выезд, вот тут-то они все и оформили! И вправду ли ребенок был у нее от покойного или нет – этого мы уж теперь никогда не узнаем. Пытались мы потом притянуть за лжесвидетельство и дворника, и соседей – но поди докажи! Так и улизнули все от ответственности, А нам об этом случае часто напоминают, чтобы мы не теряли бдительности.

Не успела Валентина закончить, как на нее налетела Галина, Диссидентская жена или просто Диссидентка, как ее успели прозвать женщины. Она вообще поглядывала на Валентину косо, недоверчиво.

– Позвольте. Валентина, – воскликнула она, – а какие у вас основания подозревать, что ребенок не был сыном покойного?

– Да я же вам говорю, что они все в Израиль укатили!

– А что в этом плохого?

– А то, что они к ребенку и к этой «соблазненной и покинутой» прицепились, как вагоны к паровозу!

– Значит, они хотели выехать, но просто поставить визу и паспорт, купить билет на самолет и улететь они не могли?

– Если бы им дали разрешение – пожалуйста, никто не держит!

– А вы думаете, Израиль им не дал бы разрешения на въезд?

– При чем здесь Израиль? А у нас могли не дать по соображениям государственной безопасности.

– Спасибо вам, Валентна, замечательную вы историю рассказали, хоть и насквозь антисоветскую.

Все улыбнулись такому неожиданному выводу. Но о политике говорить никому не хотелось, поэтому попросили начать рассказ Алину, чья была теперь очередь.

История пятая,

рассказанная стюардессой Алиной и представляющая собой советский вариант «Лолиты»

Для начала Алина обернулась к Диссидентке Галине и спросили:

– Вот вы, Галя, читали такой запрещенный роман писателя Набокова «Лолита»?

– Читала. Только он не запрещенный, а просто напечатан на Западе. И автор давным-давно на Западе.

– А надо бы запретить!

– Ну. Алина, от вас ли слышу? Неужели вас смущает в книгах то, чем вы занимаетесь в жизни?

– В жизни меня ничем не смутишь, это верно. А книжку эту я бы за вранье запретила, а не за секс. В этой книжке, девочки, один здоровый мудак со смаком пишет про то, как он у девчонки мать убил, чтобы не мешала ему ею наслаждаться, и как он самой девчонке жизнь испакостил и тоже убил под конец.

– Алина, что вы такое говорите! Не убивал герой ни матери, ни дочери. Любовника Лолиты он убил из ревности, а мать и дочь погибли: одна под машину попала, а другая при родах умерла.

– Это он так пишет, а вы верите, наивные. Между строк читать надо! Он же матери нарочно свой дневник подсунул, в котором писал, что на девчонку нацелился и для этого на старой дуре женился. А мать прочла и бросилась под машину. Я думаю, Галина, что этот тип заранее все на десять ходов просчитывал. Он ведь и утопить ее хотел, да не вышло.

– Ну, предположим. А сама Лолита? Разве она не при родах умерла?

– Да что вы такая непонятливая, Галя! Вы сколько часов рожали?

– Не считала. Часа три-четыре, наверное. А что?

– А то, что если бы вас с десяти лет толкли толстой вонючей палкой, все бы вам внутри перекорежили, так вы бы так легко не отделались. Из меня мою девку трое суток тащили, уже хотели кесарево делать. Моя б воля, я бы и этому вашему Набокову, и всем мужикам, которые на детей лезут, раскаленными щипцами все их половое устройство повырывала! А первому – тому гаду, который со мной в Лолиту эту когда-то сыграл. Ненавижу!

Лицо Алины покраснело и сделалось уродливым, слезы брызнули из глаз, смывая тушь и тени. Галя бросилась к ней, присела на ее кровать, обняла.

– Успокойтесь. Алиночка! Молоко может пропасть, не надо так переживать. И не стоит ничего рассказывать, если вам тяжело вспоминать.

– Чего уж не вспоминать… Умирать буду, вспомню и прокляну!

А история-то короткая, почти нечего и рассказывать. Этот Набоков деньгу, видно, зашибить хотел покрупней, вот и рассусолил пакости свои на целую книжку, размазал сопли по страницам. А вы, интеллектуёвые дурочки, вздыхаете, будто там медом намазано. Слышала я ваши разговорчики, бывала я в культурном обществе. А в жизни все это так просто бывает, что и рассказывать нечего, а только взять да повеситься от злости.

Алина высморкалась, вытерла глаза, отдышалась и принялась за рассказ.

Мать у меня тоже дура была, вроде той, Лолитиной. Отец нас бросил, и жили мы вдвоем на ее зарплату. Жили под Ленинградом, около Луги, в поселке Толмачево. Мать учительницей работала.

Я хорошенькая росла, просто ужас! По улице с мамой идем – все заглядываются, пристают. А нам нравилось. Как я теперь понимаю, у матери радости только и было, что дочка такая куколка. В школе я первые годы хорошо училась, при маме-то. Потом уж все под откос пошло, но это дальше…