– Не трать время, ничего интересного ты в ней не найдешь. – Господин Клаус остался равнодушен ко всем ее уколам. – Обычная провинциалка, не обремененная интеллектом.

– Возможно, – легко согласилась дама, которая, судя по всему, приходилась ему сестрой, – но надо отдать ей должное, нелепые ситуации она создает мастерски.

Какие черствые неприветливые люди эти промышленники! Подслушивать разговор дальше было неприятно, и я решила удалиться, не преминув между делом звонко опустить половник в чашу для пунша, так что злоязычные сплетники просто обязаны были обернуться и раскаяться в своих словах.

После этого маленького происшествия я выловила Алисию между двумя танцами и четырьмя кавалерами и под осуждающие мужские взгляды полностью завладела ее вниманием:

– Расскажи мне про сестру фабриканта.

– Про какую?

– А их несколько? Про ту, которая сегодня соревнуется со мной в эпатаже – не люблю конкуренции.

– О, это леди Филиппа. Два раза была замужем: первый муж умер, со вторым она развелась сама. Сейчас хозяйничает в доме брата. И можешь даже не пытаться соревноваться с ней в эпатаже – победить не удастся. А что, она уже сказала нечто шокирующее по твоему поводу?

– Да нет, по сравнению со словами брата ее высказывание можно расценивать как комплимент. А другая сестра?

– Во-он та маленькая кокетка. Даже твой Ефим однажды при мне назвал ее пустоголовой – а это что-то да значит. – Алисия указала мне на тоненькую девушку лет шестнадцати, разряженную в пух и прах.

Ну что ж, мы тоже можем быть злоязычными, но у меня, по крайней мере, обычно имеются для этого оправдания.

– А появились ли за время моего отсутствия еще какие-то новые лица?

Алисия задумчиво оглядела зал:

– Разве что новый доктор. Как ты его находишь? – Она указала на сэра Мэверина, который танцам предпочел сладкий сон на стуле рядом с моей троюродной теткой.

– Ну мне его манеры показались слишком изящными для доктора, хоть и шутит он на грани приличия.

– Так вы знакомы? Сложно поверить, что сын старшего лорда сам решил стать врачом, не правда ли? Но, похоже, у него не было выбора. Я слышала, что сэр Мэверин – самый младший из сыновей в очень большой семье, так что может добывать средства к существованию только собственным трудом.

– И, к несчастью, ленится прилагать к этому усилия.

– С чего ты взяла?

– Судя по разговору, он далеко не глуп и мог бы добиться большего, чем практика в таком захолустном местечке, как наше, но вместо этого предпочитает похрапывать подле моей тетушки. Ей семьдесят пять, ему не больше двадцати семи, а свой досуг они проводят одинаково, и это крайне прискорбно.

Алисия коварно улыбнулась:

– Кажется, ты заботишься о нем больше, чем о ком-либо еще из наших знакомых молодых людей.

– И не думай, – необходимо было немедленно опровергнуть все скрытые намеки подруги. – Я всю жизнь с кем-нибудь нянчусь: с братьями, с матушкой, а порой и с собственным отцом. Если мне придется нянчить еще и мужа – я этого не переживу.

– Пусть так, но пойдем, по крайней мере, заставим его танцевать, пока он не свалился со стула на колени к твоей тетке – то-то будет переполоху.

От нечего делать я согласилась совершить акт милосердия.

Подойдя к доктору, Алисия легонько постучала его по плечу, и, когда разбуженный раскрыл слегка затуманенные глаза, мы с ней хором пожелали ему доброго утра.

– Сэр Мэверин, почему вы не танцуете? – бойко спросила моя подруга. – Вы с Николеттой сегодня два самых достойных сожаления существа в зале – ни разу не видела вас на паркете.

Я бросила сердитый взгляд на болтушку, которая, судя по всему, таким бесхитростным способом старалась найти для меня кавалера. Но доктора было не так-то легко пронять:

– Потому что мне лень: столько телодвижений, и все они не приведут к хоть сколько-нибудь стоящему результату. – Он потянулся. – К тому же я слушал весьма занимательную историю о молодости этой пожилой дамы, но, поскольку она постоянно путалась с датами, деталями и действующими лицами, в очередной перерыв между ее воспоминаниями мы вместе заснули. Нет ничего более целебного, чем краткий сон под хорошую музыку.

Теперь я бросила на подругу уже многозначительный взгляд. И этого человека она рассматривала как чьего-либо потенциального мужа? Но та даже не думала сдаваться:

– Как же в таком случае вы намереваетесь искать себе спутницу жизни?

О боги! Как будто танцы в этих поисках обязательный элемент. Алисия, ты рискуешь превратиться в пустую кокетку!

– Я вовсе не собираюсь ее искать, – как бы по секрету шепнул нам доктор, но по искрам в его глазах я поняла, что в данном случае он все же больше шутит, чем говорит всерьез. – Брак – это так утомительно. Одно исполнение супружеского долга чего стоит: сначала ты раздеваешься, потом одеваешься…

Алисия начала неудержимо краснеть, и, воспользовавшись паузой, я извинилась, подхватила ее под локоток и утащила на другой конец зала, где нас уже поджидали более галантные поклонники.

Через некоторое время, находясь в гуще толпы, я по неосторожности снова встретилась глазами с леди Радой. Та со своего почетного места стала делать мне такие явные сигналы подойти, что проигнорировать их показалось бы первостатейной грубостью. Ну что ж, на этот раз я приготовилась отбиваться от всех ее атак.

Пожилая дама была не одна: рядом с ней примостилась хрупкая деликатная девушка – старшая дочка нашего мэра. Неужели очередная жертва? Тогда, как ни жаль мне это легковесное создание, я безумно счастлива, что поучения леди Рады наконец-то нашли адресата.

Но мое видение ситуации было ошибочным. Мучительницей в этой паре оказалась отнюдь не моя незваная покровительница, а скорее ее хрупкая соседка.

– Леди Рада, принести вам пунша? А может быть, скамеечку для ног? Давайте я прикрою окно, а то сквозняки так коварны. Вы снимаете шаль, позвольте мне ее подержать. Вам, должно быть, жарко. – Девушка махала на пожилую даму своим веером с такими усилиями, каких никак нельзя было ожидать от человека столь деликатной конституции. – Может, смочить вам виски холодной водой?

– Не нужно, Сабэль, не нужно. – Леди Рада начала отбиваться от веера девушки. – Обо мне прекрасно позаботится леди Николетта. Идите лучше к своему отцу, он уже полчаса зачем-то одобрительно кивает вам с того конца зала.

Такого прямого повеления девушка не могла ослушаться и, бросив на меня ревнивый взгляд, удалилась.

– Вот лиса! Так и ластится! Все хочет подобраться поближе к моему дорогому мальчику! А сама-то тоща!

Я бы не сказала, что Сабэль тощая: просто вид у нее был настолько хрупкий и кроткий, что каждому невольно хотелось ее защитить и найти в комнате место потеплее, чем коварная девушка постоянно пользовалась.

– Но мы не дадим его в обиду, правда, душечка? – все не могла успокоиться леди Рада. – Только надеюсь, вы не собираетесь махать на меня своим веером и тереть мне виски мокрым платком. По совести говоря, вам давно пора заменить эти аксессуары – такие, как у вас, здесь не в моде… кх-м… как и ваше платье, впрочем.

Так, я, кажется, начинала потихоньку понимать, отчего эта пожилая дама воспылала ко мне симпатией. Бьюсь об заклад, не пройдет и месяца, она сделает мне предложение руки и сердца (от имени своего сына конечно же). Но боюсь, к тому моменту я буду, равно как и сейчас, даже не в курсе того, как выглядит потенциальный жених.

Мои губы растянулись в абсолютно безумной улыбке, что вызвало к жизни шедевральную речь леди Рады по поводу часто улыбающихся девиц и случающихся с ними из-за этого неприятностей, которую, впрочем, я здесь приводить не буду. Поберегу ваши и свои нервы.

Есть немало признаков, по которым можно определить, что городской бал подходит к концу. Во-первых, предводитель общественного собрания (да-да, тот самый, который самоизбрал себя мэром Кладезя) через каждые десять минут начинает толкать проникновенные речи о славе нашего города и добродетелях его жителей. Причем чем дальше, тем ярче слава и добродетельнее жители. Так что будьте уверены: первое же предложение поставить кому-нибудь памятник на главной площади – явный сигнал того, что пора уходить. Если памятник собираются поставить вам – это не просто сигнал, это пожарная тревога, оповещающая о том, что вы непростительно задержались. Во-вторых, обратите внимание на музыкантов: с приближением вышеуказанного времени они начинают играть все медленнее, пока не скатываются на колыбельную, под которую дружно засыпают все ваши тетушки и двоюродные бабушки. Танцы прекращаются сами собой, и в середине зала порой можно увидеть только две-три очень настойчивые пары, один из партнеров в которых страстно хочет замуж (или жениться, но это реже), а другой недостаточно решителен, чтобы прекратить сие безобразие. Ну и в-третьих, если отец Алисии, сэр Гвидон, грузно выходя из-за стола и складывая руки поверх живота как на полку, разочарованно заявляет, что угощение было ни к лешему – это еще один из верных признаков того, что бал подходит к концу.

Хочу сказать, что задерживаться на балу дольше всех у нас считалось неприличным, а в моем случае это было просто опасно. Поэтому, увидев, как один из скрипачей уронил смычок прямо в жерло тубы соседа, я поняла, что пора уходить, пока со мной не случилось очередного казуса, и отправилась собирать братьев по залу.

Лас по моему личному недосмотру присоединился к толпе обожателей Алисии и рассеянно держал в руках ее веер, хотя другие много отдали бы за такую честь. Брата же оторвать от этого занятия было несложно, потому что и тут он оказался несерьезен, как бывал несерьезным во всем – к моей подруге его скорее всего прибило густой волной прочих ухажеров. С гораздо большими трудами пришлось вытаскивать Ивара: тот под непрестанное кивание знакомой старушки пересказывал какую-то проповедь, причем, похоже, в лицах и с такими эмоциями, что бедная девушка (при ближайшем рассмотрении – младшая сестра печально известного нам господина Клауса), ставшая его слушательницей, все никак не могла найти благовидного предлога, чтобы ускользнуть.

– Извините, что вмешиваюсь в вашу беседу, но мне надо переговорить с братом. – Я схватила оратора за локоть и потащила к выходу.

– …и сказал он: мудрость моя с тобой, но не ищи во мне силы… Николетта, мне же совсем немного дорассказать осталось, – вещал Ивар, уже пятясь за мной. Потом он отчаялся и произнес повышенным тоном последнюю строчку, – ибо вся сила в Тебе!

Но его молоденькую слушательницу уже как ветром сдуло с места, хотя старушка все так же продолжала сидеть и кивать.

На улице даже сквозь ночной мрак были видны сгустившиеся тучи, а к тому моменту, когда слуга подал наш экипаж, зарядил дождь. Многие сказали бы, что дело пустяковое, если есть своя карета. Но как раз в карете-то и крылась вся проблема…

Видимо, дождь был крайне очистительным, поскольку под его воздействием стала вылезать столь тщательно скрывавшаяся правда. В момент, когда на дверце проступили буквы «легкий путь на небо», у Ивара задергался левый глаз, а Лас стал беспокойно оглядываться. Я же поспешила запихнуть обоих в экипаж, не дожидаясь удовольствия лицезреть «Тимофея и сыновей» с их бюро ритуальных услуг.

Наконец мы остались одни. И сейчас меня гораздо больше, чем наш экипаж и очередные проделки Оськи, беспокоила деловая жилка моей матушки.

– Лас, что за договор заключила мама с этим фабрикантом?

Надеюсь, это не что-то кабальное, благодаря чему все ее потомки до седьмого колена будут работать у господина Клауса на фабрике. Я мысленно скрестила пальцы на удачу.

– Хм, не уверен. – Старший сын и наследник всего состояния наших родителей беспечно пожал плечами. – Что-то о выращивании какой-то травы. Матушка рассказывала, но мне было не очень интересно. Ты видела? В городе до сих пор цветут астры, а наши уже облетели. Может, сорт не тот?

Если бы не теснота кареты, я едва ли смогла бы подавить в себе желание дать ему подзатыльник. Не интересно!

О боги, сколько раз я уже сокрушалась – еще один раз вы выдержите. Ну почему, почему первым на свет появился именно Лас, а не Оська или Ерем к примеру? Да и Ефим справлялся бы с ролью старшего сына гораздо лучше! Было даже как-то мелочно со стороны родителей переживать по поводу разного рода завихрений в головах остальных детей, когда настоящую проблему представлял именно их обожаемый тихий и смирный наследник.

Большинство людей уверено, что деятельные энергичные характеры – это прекрасно. К сожалению, я не вхожу в это большинство, потому что буквально с первых минут жизни познакомилась с двумя такими деятельными натурами – моими родителями. Так что с авторитетом специалиста с двадцатилетним стажем могу заявить: энергичность энергичности рознь. Для начала возьмем моего отца: оказавшись перед какой-либо задачей, он прикладывал все усилия, чтобы решить проблему, добивался невероятных успехов, но потом довольно долго мог почивать на лаврах, не видя необходимости в том, чтобы рваться куда-то еще и ставить для себя другие цели. Моя матушка, наоборот – хваталась за все новые идеи, ввязывалась в сомнительные авантюры, но быстро к ним остывала, переключаясь на что-то другое. Вместе они замечательная пара, именно их счастливая встреча в юности принесла нашей семье титул младших лордов, а отцу должность управляющего королевским дворцом. Но вот по отдельности… это просто какая-то беда!

Поэтому на следующее утро первым делом (после завтрака, конечно) я пошла в кабинет отца с целью найти злосчастный договор, который даже приснился мне несколько раз за ночь в разных вариантах. Помню только, что в последнем сновидении господин Клаус на фоне алых языков пламени потрясал роковой бумажкой у меня перед носом и заходился в инфернальном хохоте. Только очень восторженный оптимист может сказать, что это хороший знак. Я предпочитала партию суровых реалистов, поэтому бойко застучала ящиками массивного письменного стола. Кажется, в последнее время кабинет использовался для чего угодно, только не для работы, поскольку в первую очередь мною были обнаружены две мышеловки, недовязанный носок, засохший кусок пирога и дамский башмачок со сломанным каблуком. Когда я дошла до шмеля, приколотого булавкой к какой-то картонке, в кабинет просунул вихрастую голову Оська:

– Николетта…

– Кыш отсюда! Я с тобой не разговариваю!

Надеюсь, что общественное порицание (старших братьев и сестры, которые вынуждены были наслаждаться позором в облезшей карете) когда-нибудь возымеет на него действие. Хотя для усиления воспитательного эффекта я еще добавила лишение сладостей на неделю с возможностью продления срока наказания.

– Значит, и читать письмо от маменьки не будешь? – Паршивец скрылся за створкой двери.

Я обогнула стол и в три прыжка достигла порога. К счастью, Оська помнил о вероятности того, что не встретится со сладким еще неделю, поэтому и не думал убегать, а смирно ждал в коридоре. Я умилилась. Интересно, если ему теперь после каждого хорошего поступка давать сахарок, это поспособствует дальнейшему воспитанию? Или все же участь комнатной собачки его возмутит?

– Вот. – Он протянул мне конверт.

Я выхватила послание:

– Все равно не разговариваю, и не подлизывайся. Иди проси сначала прощения у братьев.

– Лас уже простил, а Ивар сказал: «Боги простят».

Нет, что-то явно шло не так в образовании нашего будущего церковника.

– Читай ему его любимые проповеди, пока не простит, а до этого на глаза мне не показывайся.

– Так-то ты со мной не разговариваешь… – проворчал Оська.

Я промолчала в ответ, чтобы хоть немного исправиться и не быть голословной.

Пора было вскрывать послание.

Моя матушка не любительница писать письма: взяться за перо ее могли заставить либо большая новость, либо очередная сумасшедшая идея. Поэтому перед вскрытием конверта следовало приготовиться хотя бы морально. Я выдохнула и, сломав сургуч, развернула письмо.

«Николетта, ты, наверное, удивишься, получив от меня письмо так скоро после отъезда. Но боюсь, что в суматохе сборов у меня не было возможности в подробностях рассказать тебе о делах в имении».

Да уж, конечно. Скорее я была поражена тем, что в этой суматохе она успела со мной поздороваться.

«Я посветила во все детали Ласа, но не уверена, что он достаточно внимательно меня слушал».

Отчего же? Надо доверять своему чутью и говорить прямо: он совсем не слушал тебя, мама.

«Мы лишились контракта на поставку продовольствия для полка. К сожалению, здравый смысл и долголетнее сотрудничество меркнут перед родственными связями с командиром полка и личной выгодой некоторых снабженцев».

Так, значит, это правда. Да, здравый смысл и впрямь нынче не в чести. Я бы могла попробовать написать министру финансов или министру вооруженных сил, если бы не видела, каким образом обходятся в их секретариате с подобными посланиями.

«Возможно, я смогу воспользоваться своим пребыванием при дворе, чтобы решить данный вопрос, но ты понимаешь, что произойдет это нескоро. А тут еще выпал шанс выкупить кусочек земли лорда Гордия, примыкающий к нашим владениям… В общем, я была вынуждена заключить договор с господином Клаусом на поставку мари в следующем году и взять у него в качестве предоплаты сумму, необходимую для покупки. Так что, если он будет спрашивать обо мне, – заверь его, что уговор в силе».

Час от часу не легче! А этот господин Клаус, выходит, не такой уж и прожженный делец, раз выдал предоплату за еще даже не посеянный урожай. Тем более – выдал моей маменьке, которая через несколько месяцев может и не вспомнить, что подписывала с кем-то какой-то договор.

«Если тебе захочется взглянуть на документы, то они в нижнем ящике секретера или в моей прикроватной тумбочке, а если и там нет, посмотри за сервизом в буфете…»

Я уже догадалась, что они могут быть где угодно, только не в предназначенном для подобных бумаг сейфе.