– Не звонил. Я знаю код. Так-то обычно я им не пользуюсь, но совершенно не хотел перебудить весь народ.

– То есть, когда вы поднялись в квартиру, все спали?

– Все уже разбрелись по комнатам, правильнее будет так сказать… Чем они там занимались, понятия не имею… Катрин сидела на кухне одна и пила. Надеюсь, вы избавите меня от необходимости описывать то, чем мы занимались?

– Мы в курсе… более или менее… – хмыкнул Глинский. Почему-то ему не хотелось признаваться в том, что беседа с Катрин оказалась неудачной.

– Более или менее? – недоуменно посмотрел на него Орлов и пробормотал: – Понятно.

– Тогда вы тут единственный, кому хоть что-то понятно, – рявкнул на него Зубов. – Моя бы воля – вы бы не здесь сейчас сидели. Покажете, что у вас на плече?

Орлов помрачнел:

– Что? Вы о чем говорите?

– Нам известно, у вас на плече синяк – очень подозрительный. Покажете?

– У меня есть выбор? – произнес Орлов чуть слышно.

– Есть, – легко согласился майор. – Можем подождать постановления суда.

Оно вам надо?

Орлов, не ответив, расстегнул рубашку и чуть спустил рукав с правого плеча:

– Вам это хотелось увидеть?

– Н-да, – майор привстал, чтобы получше рассмотреть след от укуса. – И кто это вас так?

– Взбесившаяся лисица по имени Катрин, – Орлову показалось, что майор ухмыльнулся. – Довольны?

– О том, насколько я доволен, вы узнаете чуть позже, – Зубов опустился на место. – И причем, первый из всей вашей компании.

Орлов на его угрозу отреагировал вяло, только спросил, вытирая пот со лба:

– Вам что, тот извращенец все рассказал? Кстати, кто он? Я так и не разглядел.

– Извращенец?.. Вы о ком?

– Как о ком? О том придурке, который наблюдал за нами.

Опера переглянулись. Они опросили почти всех, всю компанию, кроме рыженькой медсестры – и никто даже и не заикнулся о том, что видел эту парочку, выяснявшую отношения на кухне – да еще, судя по всему, весьма экспрессивно. Итак, был некто, кто их видел. Интересно.

– Кого вы имеете в виду? – спросил капитан. – Астахова ни о чем таком не упоминала.

– О-о, – с некоторой натяжкой рассмеялся Орлов, – неужели она упустила такую пикантную подробность?

– Нельзя ли пояснить? – попросил Зубов.

– Когда мы занимались любовью, я краем глаза увидел силуэт человека за дверью. Сколько времени он подсматривал за нами, я не знаю. Точно, маньяк.

– Пардон, – Глинский осторожно подбирал слова, – вы говорите „он“ – значит ли это, что там стоял именно мужчина?

– Да, мужчина, – убежденно проговорил Орлов и задумался.

– Пытаетесь вспомнить, кто именно? – догадался Глинский.

– Пытаюсь… – Орлов наморщил лоб, вызывая в памяти ночной призрак. – Нет… Не могу сказать. На кухне свет горел. А в холле нет. Один из них, больше-то некому.

– Фигура высокая? – попытался помочь ему Глинский.

– Трудно сказать… Я его не разглядывал, рявкнул на него, чтобы убирался.

– И он убрался? – спросил Зубов

– Еще бы, – кивнул Орлов. – Но сразу или нет, кто его разберет – когда я повернул голову в следующий раз, за дверью уже никого не было.

– А Астахова видела этого зрителя? – спросил Глинский.

Орлов снова кивнул.

– Она сможет его опознать?

Орлов пожал плечами, а потом с сомнением заметил:

– Не думаю. Она не могла его разглядеть – не до этого ей было.

– Ладно, с этим мы еще разберемся, – сказал Зубов. – И последний вопрос – это вы затерли кровь на полу на кухне? Отпираться бессмысленно – кроме вас некому.

Орлов побледнел, и в первый раз наглая усмешка сползла с его лица.

– Я вас спрашиваю! – повысил голос Зубов.

– Ну а если я, то что? Арестуете меня?

– Когда вы это сделали?

– Господи, – Орлов обхватил голову руками. – Какая разница. Когда Катрин заснула. К тому времени уже рассвело. Пошел на кухню, взял бумажные полотенца, протер пол. Иначе с утра Анна бы.

– Ясно, – оборвал его Зубов. – Когда вы ходили, э-э. подтирать за собой, вы никого не видели?

– Нет, – пробормотал Орлов. – Нет. только этого сукина сына за дверью, часом раньше.

– Интересно все же, кто это, – пробормотал Зубов.

– Это важно?.. – спросил Орлов.

– Посмотрим, – Зубов внезапно замолчал, словно что-то обдумывал, а потом потребовал: – А покажите-ка мне ваш мобильный телефон!

– Зачем? – завелся Орлов. – Вы не имеете права!

– Вам про постановление суда напомнить? – ухмыльнулся майор.

Орлов достал из заднего кармана джинсов телефон и бросил его на стол перед Зубовым. Несколько мгновений майор копался в нем.

– Что это? – спросил он, сунув Орлову под нос его телефон. – Кому вы звонили без десяти семь?

Орлов наморщил лоб:

– Не помню. В семь я уже был у Антона. Мы ждали Катрин.

– Не морочьте мне голову! – повысил голос майор. – Я вас про сегодняшнее утро спрашиваю! Кому вы звонили без десяти семь утра?!

– Никому не звонил, – Орлов тупо глядел на экран, – я вообще мобилу на кухне забыл!

– Как удачно, – усмехнулся майор.

– Бред какой-то! – прошептал Орлов побелевшими губами.

– А вам этот номер знаком? – поинтересовался майор.

– Смеетесь? Много номеров вы вот так, на память, знаете?

– Но ведь это не я, а вы его набрали!

– Ложь! – взвился Орлов.

– Мобильники не лгут, – Зубов покачал головой. – Только люди…

– Офигеть! – воскликнул Зубов, когда разговор с Орловым был закончен, и тот вышел из кабинета. – Никто не признался в том, что лично видел, как эта парочка занималась любовью в таком нестандартном месте. Если то, что происходило, можно назвать любовью…

– Ну да! – кивнул Глинский. – На глазах у одного из этих… м-мм… молодых людей насилуют женщину, и не кого-нибудь, а их подругу, которую, по их словам, они все уважают и любят. А он и пальцем не шевельнул, чтобы защитить ее. Повернулся и ушел. А может, не ушел, а продолжал наблюдать. И что там он себе думал – одному Богу известно.

– Либо он в глубине души считает, что Астахова получила по заслугам, либо же решил, что это событие сыграет ему на руку, – закончил его мысль Зубов.

– Может быть, он молчит из деликатности? – возразил Глинский. – Не хочет, чтобы Астахова оказалась вынуждена давать объяснения по такому щекотливому поводу?

– И что это за деликатный урод такой? – злобно произнес майор. – Сначала деликатно смотрит, как женщину насилуют, а потом деликатно молчит? Чушь! Как бы то ни было, увиденная сцена его потрясла…

– Она любого бы потрясла… – криво усмехнулся Глинский.

– Ты не учитываешь больную психику убийцы, – возразил Зубов. – Подобное зрелище вполне могло спровоцировать его на убийство, а уж тем более на изнасилование! А это значит…

– А это значит, что подозреваемых у нас не так уж много… – задумчиво договорил Глинский. – Хотя, если принять за версию, что привидение за дверью и есть убийца, то двоих мы отсекли – Орлова, потому что он был по другую сторону двери и Рыкова, потому что у него алиби по времени, правда, еще не подтвержденное. Но мы знаем совершенно точно, что Орлов способен на насилие. И что получается?..

– Да ерунда получается. Астахова с пеной у рта утверждает, что Орлов не мог подняться с постели без того, чтобы она не проснулась. Но при этом она ни слова не сказала о том, что он вставал и выходил из спальни. Знать, зачем, Астахова не может, но какого лешего она скрывает, что ее любовник вставал в пятом часу? К убийству это отношения не имеет, прямого, во всяком случае. Подведем итог – ни хрена она не слышала, и он мог в любое время выйти из комнаты. Хоть в пять, хоть в шесть, хоть в восемь. Да еще звонил кому – то. Это она тоже не слышала?

– И зачем она его покрывает?

– Любит, – вздохнул Зубов. – Любит, мать ее…

Алену Булгаков нашел на том же месте, подле спящей Катрин. Она отрешенно буравила взглядом стенку над кроватью.

– Тебя зовут, детка. – Она словно очнулась от его голоса.

– Я не хочу туда идти, Сережа, – жалобно произнесла она. – Я не знаю, что мне говорить. Я боюсь сказать что-то не то, а врать я не умею – совсем.

– Что за глупости, – потрепал он ее по щеке. – Говори правду, только правду и ничего кроме правды.

– Я же ничего не знаю… – робко пролепетала девушка, и с надеждой взглянула на Катрин. – А может им сказать, что я нужна здесь?

– Ерунда, – ответил он и подтолкнул ее, все еще упиравшуюся, к двери. – Итак, правду, но в разумных пределах. Например, не стоит особо распространяться о том, чего ты, по идее, не знаешь и не должна знать. Например, ты можешь быть не в курсе отношений Орлова и Катрин, поэтому делай удивленные глаза – вот так, как сейчас. И молчи про то, что он с ней сделал. Ты ведь этого не видела, правда? И Катрин об этом не рассказывала. Как-то так.

Алена со вздохом вышла из спальни. Булгаков занял ее место у изголовья спящей женщины. Откинул упавшие ей на лицо длинные каштановые волосы, погладил по нежной щеке, дотронулся до распухших губ. Катрин, Катрин…

– Итак, Елена Евгеньевна Кутепова, сколько вам лет? – спросил Зубов, рассматривая девушку. Ясно, что она моложе всех в этом доме. И правда, Алена выглядит совсем юной – белокожая, какими бывают только рыжие, с большими зелеными глазами, в которых мечется отчаянный страх. Она не так красива, как Анна Королева, нет в ней магнетизма Екатерины Астаховой – она еще слишком молода. Но когда-нибудь станет настоящей красавицей – лет через семь-восемь, подумал Зубов.

– Двадцать один. почти, – пробормотала Алена. Она старалась сидеть прямо – чтобы эти люди не заметили ее неуверенность и робость. Пот холодной струйкой стекал меж лопаток – то ли от жары, то ли от страха. А скорее всего – от мысли, что Сергей остался там, в спальне – с той порочной женщиной наедине. Поэтому она едва слышала, что ей говорил Зубов.

– Что вы знаете о происшедшем?

– Ничего. Я знаю, что убита девушка – и все.

– Расскажите, как вы провели это утро.

– К нам зашла Анна около одиннадцати. Она попросила Сережу съездить за хлебом. Я поехала с ним. Больше я ничего не знаю.

– Вы слышали, как ваш друг Сергей Булгаков вставал около восьми?

– Он не вставал, – удивилась Алена. – С чего вы взяли?

– Вы можете сказать с уверенностью, что Булгаков никуда не отлучался утром? Вы же спали! – удивился Зубов.

Алена вспыхнула:

– Мы не спали.

– То есть?.. – Глинскому стало смешно.

– Ну… – девушка смутилась. Ее белая прозрачная кожа стала пунцовой. Она краснела так, как краснеют только рыжие женщины – всем телом сразу, включая уши и пальцы ног…

– Дело в том… Дело в том, что мы… проснулись рано, – выдавила она.

– Вы проснулись рано? Во сколько? Чем же вы занимались? – Глинскому нравилось смущать ее, но тут ему показалось, что она сейчас заплачет.

– И вы ничего не слышали? – Зубов решил прекратить это безобразие, но девушка уже испугалась до такой степени, что словно окаменела на стуле. Только губы дрожали. Она не знала, что им сказать. Ну как объяснить, что даже если б рушился дом и рвались снаряды – она бы не услышала, а если б и услышала, то не обратила бы внимания – наверняка.

– А о другом происшествии что вам известно? – спросил майор.

– Вы о чем?

– О том, что случилось с Екатериной Астаховой. Вы в курсе дела?

Алена молчала, соблюдая наказ Булгакова держать язык за зубами.

– Вы не знаете или не хотите говорить? – спросил ласково Глинский.

– Не хочу, – призналась Алена. – Это все не мое дело. Спросите нашего доктора! – оживилась она. – Сергей вам все расскажет.

– А каким образом Сергея Булгакова касается то, что произошло между Астаховой и Орловым? Ведь он, кажется, только оказал ей медицинскую помощь? – спросил майор с дальним прицелом.

Алене хотелось закричать во весь голос „Не только!!!“ Охваченная безотчетной тревогой, она сходила с ума от мысли, что Сергей сейчас наедине с Катрин. Наверно, он не позволит себе прикоснуться к ней, но Алена живо представляла себе, как он сидит около спящей женщины и смотрит ей в лицо долго и пристально. Накануне она несколько раз перехватывала его взгляд, устремленный на Катрин – и каждый раз ее сердце сжималось от неприятного чувства, именуемого ревностью.

…Она влюбилась в него в первый же рабочий день в отделении. Алена увидела его в тот час, когда ее вымотанная бригада переодевалась после суточного дежурства, а на смену ей пришла новая, еще свежая и бодрая, с шуточками и последними домашними новостями.

Столкнулись они у входа в ординаторскую – девушка, как выжатый лимон, с красными от недосыпа глазами, собиралась домой, а Булгаков входил – притягательный и неотразимый в бледно-голубых джинсах и в светлом хлопковом джемпере. Он скользнул по ней плотоядным синим взором, а она замерла, будто пригвожденная к месту. Секунда понадобилась, чтобы Алена поняла: „Это мой мужчина. Он будет моим“. И это стало ее навязчивой идеей. Она сделала все возможное, чтобы перевестись к нему в бригаду. Это оказалось сложно – ни одна медсестра не хотела уходить от талантливого красавца-хирурга – но Алене удалось.

В первую же ночь, улучив момент, когда на их долю выпала короткая передышка, Булгаков попробовал обнять юную хорошенькую медсестру, но Алена, изобразив возмущение, выскользнула из кольца сильных рук, при том, что ничего ей так не хотелось, как прижаться к широкой груди и замереть, наслаждаясь его близостью. Но к тому моменту медсестры ей уже понарассказывали о булгаковских похождениях, а подробнее всего – о неприятной манере обращаться с надоевшими подружками.

Кроме всего прочего, ей было еще и страшно – ее любовный опыт ограничивался неловким поцелуем одногруппника на выпускном вечере в училище. Поцелуй получился мокрым и вялым. А уж его рука, которая нагло залезла ей в вырез платья, повергла девушку в шок. Алена отпихнула парня и убежала, недоумевая, что находят все в этом диковатом занятии под названием „любовь“? А потом она встретила Сергея, чтобы понять – она на его пути всего лишь травинка, на которую тот наступит и не заметит. Он даже не обиделся, когда она его оттолкнула. Просто не воспринял всерьез.

Тем не менее, Булгаков больше не приставал к ней. Время текло, но ничего не менялось. Максимум, что он позволял себе, и то крайне редко – это легкое прикосновение, мягкую улыбку – отчего она, как правило, краснела словно мак. Но вчера судьба даровала ей второй шанс.

Алена не поверила своей удаче, когда Булгаков пригласил ее на вечеринку. Поломавшись для порядка, она согласилась. Во всяком случае, это хоть какой-то прогресс, подумала она, не понимая, что окажись на ее месте любая другая хорошенькая медсестра, то приглашение все равно состоялось бы. Но влюбленность застит глаза, как известно.

Кавалером Сергей оказался безупречным. Правда, увидев Катрин, Алена несколько приуныла, но весь вечер Сергей добросовестно ее развлекал. Вокруг что-то происходило, непонятное, если не сказать – дикое, но Алена старалась ни на что не обращать внимания. Полностью поглощенная возлюбленным, она гасила в себе неприятные чувства, когда ей удавалось перехватить его редкие взгляды в сторону Катрин.

Но когда Сергей, пошептавшись о чем-то с Антоном, хозяином дома, увлек ее в сторону другой комнаты, как потом оказалось, спальни для гостей, ее сердце ухнуло в пятки. Она и не заметила, как оказалась опрокинутой на постель. Мгновенный страх и почти такая же мгновенная боль, от которой она непроизвольно вскрикнула. Несколько ошалев от того, что он лишил ее девственности, Сергей замер и прошептал: „Елки! Почему ты не сказала?“ Алена перевела дыхание и так же тихо ответила ему вопросом: „Это что-то меняет?“ Оказалось – ничего не меняет. Он только стал чуть более осторожным, чем тронул ее до слез. Заниматься любовью оказалось не настолько страшно, как Алена представляла себе, а то, что она отдалась любимому человеку, придавало событию некую торжественность.

Утром, открыв глаза, она долго лежала, боясь шелохнуться, дабы не разбудить Сергея. Алена с нежностью его рассматривала. До чего же он красив! Она никогда не видела его так близко. За ночь на лице Булгакова выступила щетина – темная, как ресницы и брови, гораздо темнее светлорусых волос… Мощные рельефные плечи и грудь, как у античной мраморной ст2атуи. Алена думала о том, что она ему скажет, что он ей ответит… Девушка готовила себя к тому, что он посмотрит на нее, и не сразу поймет, где он и кто она – недаром про него говорят такое!.. Но тут Сергей пошевелился, что- то пробормотал, и она поняла, что он не спит…

Голос майора вернул ее на землю:

– Алена, так вас, кажется, называют? Вы же опытная медсестра, – незамысловато польстил он ей. – Вы не могли бы описать характер повреждений, полученных Астаховой?

– Не могла бы, – чуть слышно отозвалась она.

– Очень жаль, – вкрадчиво сказал Зубов, – мне хотелось бы помочь бедной женщине.

„А вам не приходит в голову, – мелькнула у Алены нехорошая мысль, – что эта ваша Катрин получила по заслугам? И что это они все с ней так носятся? Катрин – то, Катрин – се.“ Но тут же Алена упрекнула себя за подобные мысли – нет, какой бы Катрин ни была, она не виновата в том, что ее любовник оказался таким мерзавцем.

– Вы можете помочь ей только одним способом, – поджала она губы, – оставьте ее в покое.

– И это говорите вы – медицинская сестра? – поразился Зубов. – Да как вы можете!

– Если эта женщина просит не вмешиваться, ее желание стоит уважать, – настаивала Алена. – У нас свобода личности.

– Разумеется, – усмехнулся Глинский. – Итак, предоставим свободной личности по имени Андрей Орлов право истязать беззащитную жертву?

– Если она не хочет в этом признаваться вам – это ее дело, – повторила Алена.

– Это ее право. Ведь, в конце концов, он же ее не убил, ведь так?

– Не убил, – согласился Зубов. – Значит, пусть все остальное сойдет ему с рук?

– Во всяком случае, если кто-то и расскажет вам об этой женщине, то не я.

„Этой женщине, – мелькнуло у Глинского в голове, – она избегает называть Астахову по имени. Неспроста это“.

– Предельно откровенно, – подытожил Зубов. – Вас бы в партизанки-подпольщицы, а, Елена Евгеньевна? Вы мастерски уходите от ответов.

– Что вы со мной, как с ребенком? – нахмурилась Алена. – Я уже не маленькая.

– Конечно, нет, – улыбнулся Зубов, – вы девушка взрослая, и нас интересует ваше зрелое мнение. Зачем вам выгораживать Орлова?

– Я его не выгораживаю, – покачала она головой. – Мне нет до него никакого дела.

– Ну-ну. А стыдно вам потом не будет?

– За что стыдно? – удивилась Алена. – Я просто хочу, чтобы мне доверяли.

– Кто? Сергей Булгаков? – усмехнулся Зубов. Алена закусила губу.

„Влюбилась, – подумал Глинский. – А он? „Эта женщина“, говоришь“.

Алена упрямо сжала губы. Больше всего на свете ей бы хотелось, чтобы от нее отстал этот зануда-майор. Что ей до Катрин и ее проблем! Ей это и неинтересно, и неприятно.

– Идите, Алена… – сказал Зубов, поняв, что толку от девчонки больше не будет никакого. – Молитесь, чтобы Орлов не надругался над ней еще раз – боюсь, это обременит вашу совесть…

Когда за Аленой закрывалась дверь кабинета, зазвонил мобильник Зубова.