Катрин неохотно подняла очки на лоб. Глинский мгновенно утонул в бездонных темных глазах, и даже кровоподтек в пол-лица и ссадины не помешали ему оценить благородство ее черт. Майору же страстно хотелось задать ей вопрос о следе от укуса на плече Орлова, но ее лицо выражало такое страдание, что у него не повернулся язык.

– Напишите заявление об избиении, – отчеканил Зубов.

– Нет, – отрезала она. – Я упала.

– Упали, значит, – он поднялся с места. Теперь майор возвышался над сжавшейся на стуле женщиной, суровый и неумолимый. Он схватил ее за левую кисть и рванул рукав ковбойки – обнажив до локтя руку, покрытую черными следами от пальцев. Понятное дело – чьих пальцев.

Зубов мгновение удерживал ее кисть, потом разжал пальцы.

– Как вы смеете, – прошелестела Катрин.

– Смею – что? – Зубов сел на место.

– Ничего, – Катрин натянула рукав обратно. – Я могу идти?

Зубов сунул ей под нос протокол, который она равнодушно подписала. Затем она поднялась.

– То, что произошло, – отчеканил Зубов ей вслед, – это точка отсчета. Обычно то, что начинается побоями, кончается убийством. Мой долг – вас предупредить.

Катрин, взявшись за ручку двери, обернулась.

– Спасибо, – уронила она и вышла…

– Она не даст показаний против Орлова, – констатировал Глинский, глядя ей вслед.

– Ни за что бы не догадался без тебя, – мрачно произнес Зубов и добавил. – Эксперты кухню хорошо осмотрели?

– А то! – ухмыльнулся Виктор. – Спрашиваешь!

– И что там еще нашли, кроме осколков и шприца в мусорном ведре?

– Прежде всего – замытую кровь на полу. Предположительно, принадлежит Астаховой.

– Сильно удивлюсь, если кому-то еще, – кивнул Зубов. – Только вот кто ее замыл? Королева не упоминала ни о чем подобном. Ладно, дождемся результатов. Что еще там интересного?

– Ведерко, бутылка, – ответил Глинский, листая протокол осмотра квартиры. – Ведерко – в раковине, бутылка – на холодильнике. бокала на столе нет. В раковине тоже. Зато некий бокал мы нашли возле дивана с телом. Пустой. С запахом мартини и отпечатками пальцев.

– И как же он, интересно, туда попал? – вздохнув, произнес Зубов.

– Вряд ли кто-то признается, что его принес. Хотя вариантов немного – либо Орлов, тогда он и есть убийца, либо убийца, и он не Орлов. Все просто.

– Ну да, – кивнул Зубов. – Не бином Ньютона, не бином.

…Катрин сидела на широком подоконнике открытого настежь окна. Рядом с ней Серж поставил большое блюдце со свежей клубникой. Она вяло брала ягоду, откусывала половинку, разглядывала оставшуюся часть и столь же вяло отправляла ее вслед за первой. Вкуса она не чувствовала, но когда случайно дотрагивалась до распухшей губы, ее всю передергивало. Орлов пристроился на том же подоконнике, с отсутствующим видом уставившись куда-то в пустоту, мимо Катрин. Она тоже старалась не встречаться с ним взглядом. Ей было страшно и неприятно находиться рядом с ним.

Улучив момент, когда Катрин потянулась за очередной ягодой, Орлов ловко убрал блюдце у нее из-под руки. Ей пришлось поднять на него глаза – полные досады и презрения.

– Чего тебе? – она еле выдавливала из себя слова. Он не отвечал, лишь двигал туда – сюда блюдце с неприятным клацающим звуком.

Мигель, потягивая кофе из большой чашки, что-то черкал в планшете. Алена дремала, свернувшись калачиком в глубоком кресле. Булгаков прикрылся книжкой в мягкой обложке с каким-то невероятно длинным немецким названием в одно слово, но, скорее всего, только делал вид, что читал ее. Анна спала на кровати под пледом. Ланской с Рыковым лениво играли в нарды, сидя на краю этой же широкой кровати. В спальне Антона висела напряженная тишина, которую нарушали только щелканье нард, стук блюдца о подоконник и негромкие голоса Катрин и Андрея.

– Я хочу спросить тебя кое о чем, – прошептал Орлов. – Пойдем, поговорим.

– Не хочу я с тобой ни о чем разговаривать, – ее голос звучал сухо и равнодушно.

– Неужто? – деланно изумился он. – Что так? Совесть нечиста?

Катрин зажмурилась. Как же он удобно сидит на подоконнике. С ногами. Всего-то посильнее толкнуть – и прощайте, ее проблемы. Все бодро подтвердят, что он сам вывалился. Картина нарисовалась столь живой и реальной, что Катрин даже немного повеселела.

– Какое тебе дело до моей совести? Какое тебе дело до меня?

– Не зарывайся, Катрин. Если я сказал, что хочу с тобой поговорить, я все равно это сделаю, даже вопреки твоему желанию.

– Попробуй, – ей все-таки удалось схватить клубнику с блюдца, и она, демонстративно откусив от нее половину, насмешливо посмотрела на Орлова – все-таки он боится. Непонятно только кого – то ли милиции, то ли Булгакова и Мигеля.

– Что, рыло-то в – пуху? – злорадно прошипела она, глядя на него с издевкой, – вот сейчас тебя вызовут и упакуют лет эдак на десять.

– Вызовут, значит, вызовут. Не вопрос. Но до того я собираюсь кое-что с тобой обсудить. Ты хочешь, чтобы все услышали наш разговор?

– Ну хорошо, – нехотя согласилась Катрин. – Только без глупостей.

– Точно, – кивнул Орлов, – именно без глупостей. Все исключительно серьезно.

Катрин соскользнула с подоконника, скривившись от боли, и в сопровождении Орлова направилась в ванную. Их дефиле не осталось незамеченным. Булгаков в раздражении захлопнул книгу, Антон досадливо поморщился. Перед тем, как закрыть за собой дверь, Орлов негромко проговорил: „Кто сунется, получит в лоб“, на что Мигель демонстративно закатил глаза. Орлов щелкнул замком. Мгновение подумав, включил воду, и повернулся к Катрин, прислонившейся к выложенной терракотовой плиткой стене.

– Рассказывай, – приказал он.

– Что тебе рассказывать? – презрительным тоном поинтересовалась она.

– О чем тебя спрашивали.

– Спрашивали, откуда у меня синяки на руках. А еще – не выходил ли ты ночью или утром из комнаты.

– И что ты им сказала?

– Правду. Все как происходило.

– Зачем? – спросил Орлов глухим голосом. – Катрин, зачем? Неужели ты все еще злишься на меня?

– „Все еще“? – ахнула Катрин. – Орлов, да ты в своем уме? Ты же изнасиловал меня, как последняя скотина! На мне живого места нет!

Он обхватил ее за талию: – Ну, не преувеличивай.

Катрин попыталась отстраниться: – Убери руки.

– Ладно тебе. Скажешь, сама не хотела? Как ты смотрела на меня!

– Я хотела? – возмущенно выдохнула она. – Как ты смеешь говорить такое!

– Уверен, тебе понравилось. А теперь просто выпендриваешься. Хочешь, повторим? – он уже навалился на нее и тяжело дышал ей в ухо.

– Я сказала, не трогай меня! – Катрин уперлась ладонями ему в грудь.

– Катрин, – Орлов только крепче прижал ее к себе. – Забудь, что произошло. Считай, ничего не было, – он уперся небритым подбородком в ее висок. – Договорились?

– Нет, не договорились, – она вновь резко повела плечами, но освободиться не удалось. – Чего ты так боишься?

– Я ничего не боюсь, – оскорбился Орлов. – Но мне хотелось бы знать, что ты наплела про меня ментам. Что ты там напридумывала? Это все твои эротические фантазии, Катрин. Ты же не собираешься из-за них меня подставить?

Так весь тот ночной ужас – ее фантазии, да еще эротические? Что ему ответить – да так, чтоб его пробрало до костей и стало страшно – как было страшно ей минувшей ночью?

– Я им рассказала ровно столько, чтобы к тебе появилась масса вопросов. Да у милиции и так достаточно их накопилось – не сомневайся.

– Так ты меня подставила?

– Называй, как хочешь, – она фыркнула. – И что дальше? Отвесишь мне еще пару пощечин?

Если Орлов и хотел задобрить ее, то все его намерения полетели в тартарары:

– Нет, ты все же непостижимая баба! – злобно рявкнул он. – Ты рассказала ментам, как тебя отымели на кухне?

Катрин взвилась:

– Выбирай выражения! Я тебе не баба!

– Да, ты просто шлюха. С кем из моих друзей ты успела переспать за пятнадцать лет?

– Идиот, – пробормотала Катрин.

– Пусть я идиот. Но не убийца.

– Да? – вскинула она голову. – Почему не ты? Со мной ты ловко разделался.

Орлов, казалось, растерялся. Катрин воспользовалась моментом и продолжила:

– Ты запросто мог выйти утром. Я спала и ничего бы не услышала.

– Я не буду комментировать то, что ты говоришь, и спорить с тобой не буду. Если захочешь отомстить, то отправить меня за решетку тебе ничего не стоит. Они поверят.

– Еще бы мне не поверили! Особенно, когда увидели синяки на руках, – с горечью произнесла Катрин. – Они еще ноги мои не видели, а то бы оценили.

Орлов скрипнул зубами, борясь с искушением ударить ее. Его колебания не остались незамеченными. Катрин усмехнулась.

– Зря я им не продемонстрировала.

Она с удовлетворением увидела, как сжались его кулаки. Он отступил на шаг.

– Не стыдно было рассказывать посторонним мужикам, как тебя имели, словно уличную девку? – Орлов протянул руку и развязно похлопал ее по щеке. И вскрикнул – Катрин цапнула его за ладонь.

– Черт! Кусаешься, стерва! Нет, моя мать права – ты все-таки шлюха по натуре. Только прикидываешься девочкой из хорошей семьи. А так – плати и бери.

– Что?! И это говоришь мне ты?! Ты?! Убийца! – завизжала она, не помня себя от ярости.

Орлов онемел. Катрин с гневным злорадством наблюдала, как он меняется в лице, вероятно, уже сожалея, что своими неосторожными словами вновь разозлил ее. Еще мгновение назад циничный и жестокий, Орлов побледнел и попытался взять Катрин за руки. Она решительно вырвалась.

– Оставь, уйди… Ненавижу тебя… Не трогай меня! Я поняла! Именно ты убил эту. – Катрин проглотила грубое слово, но исступленно продолжала выплевывать ему в лицо страшные обвинения:

– Я не знаю, как и когда, но это сделал ты! – и с восторгом осознала, что ей удалось его достать.

– Ты сошла с ума, – выдавил Орлов, с трудом выталкивая из себя слова. Он хотел что-то добавить, но тут в дверь с силой забарабанили.

– Эй! – послышался голос Булгакова. – Выходите! Чем вы там занимаетесь?

– Не твое дело! – заорал Орлов. – Пошел вон!

– Уже иду, – дверь затрещала под могучим напором Сергея, но тут Катрин торопливо повернула латунную ручку.

– Стой! – Орлову удалось схватить ее за рукав. Катрин вырвалась, но, прежде чем вихрем вылететь из ванной, на мгновение замерла.

– Катрин… Ты правда рассказала им, что я тебя… – дверь распахнулась, и на пороге появился взъерошенный Булгаков. Не обращая на него никакого внимания, Орлов требовательно смотрел на Катрин в ожидании ответа.

– Нет, – губы ее затряслись. – Это все, что тебя волнует?

И Катрин вышла, понимая, что еще чуть-чуть, и расплачется прямо здесь. „Еще и жалкий трус. Он боится“.

– Слушай, ты, сукин сын, – прорычал Булгаков, сгребая Орлова за ворот рубашки. – Я тебя в порошок сотру!

– Отвяжись, – ухмыльнулся тот и, высвободившись, последовал за Катрин в спальню. Там он нашел ее, рыдающую подле Анны, на кровати. Все в растерянности столпились вокруг, не понимая, как ее утешить.

– Успокойся, Катрин, – приговаривала Анна, поглаживая подругу по темноволосой голове. – Тебе надо успокоиться… Нам всем нужно успокоиться.

– Какое уж тут, к черту, спокойствие, – резко произнес Рыков и, присев перед Катрин на корточки, взял ее за руку. – Катрин, душа моя, послушай. Не плачь, киса… Мы тебя любим… Мы все твои друзья – ты же знаешь…

– Чего-чего, а друзей у нее хватает, – лицо Орлова передернула сардоническая гримаса.

– И мы сумеем защитить ее, – твердо произнес Олег, поднимаясь и откидывая со лба длинную прядь золотистых волос.

– От кого это ты собрался ее защищать? – окрысился Орлов.

– От тебя, урод, – лицо Олега заледенело презрением.

– Тоже мне, защитничек нашелся. Ты б постригся, наконец, – желчно обронил Орлов и, отпихнув того, вышел из комнаты, оглушительно хлопнув дверью.

Когда Зубов заглянул в спальню, лица молодых людей, прежде напряженные и озабоченные, теперь были перекошены яростью. Что-то, безусловно, случилось, и это „что-то“ ему предстояло выяснить.

Орлова опера обнаружили на кухне. Он наливал себе кофе и его руки тряслись. Подняв голову, он волком посмотрел на них. Зубов переглянулся с Глинским, и тот едва заметно поднял брови. Они прошли в кабинет и плотно притворили за собой дверь.

– Ты заметил? – негромко спросил майор.

– Еще бы! Похоже, они таки наехали на Орлова. Будем выяснять прямо сейчас?

– Да! Зададим еще пару вопросов Астаховой. Тащи ее сюда.

Глинский вышел, но через минуту вернулся, озадаченный.

– Ее там нет. Она в другой спальне. И меня туда не пустили.

– Что значит, не пустили? – возмутился Зубов. – Ты власть или кто?

– Там этот врач… – пробормотал Глинский. – Говорит, она плохо себя чувствует…

– Позови-ка его сюда… – велел Зубов, – и побыстрее.

Булгаков появился через минуту, недовольный и мрачный.

– Что случилось с Астаховой? – спросил майор. – Почему вы к ней не пускаете?

– Зачем она вам? – ответил вопросом Сергей. – Вы уже ее допрашивали.

– А вы не слишком много на себя берете, доктор? – ехидно ответил опер. – Думаете, я чем здесь занимаюсь?

– В любом случае, в данный момент она не может отвечать на ваши вопросы, – голос Булгакова звучал твердо. – У нее случился нервный срыв, я нашел у Антона снотворное и дал ей. Сейчас она спит.

– Что еще за нервный срыв? – в недоумении поинтересовался Зубов.

– Еще два часа назад она была в порядке, – добавил Глинский. – Если, конечно, не считать синяков и ссадин.

– За два часа много чего может произойти. Вы что думаете, попасть в такой переплет для женщины – гарантированное нервное расстройство.

– И как его зовут – это ее нервное расстройство? – спросил майор, в раздражении ожидая очередного уклончивого ответа.

Сергей не торопился, тщательно взвешивая слова. Потом, видимо, приняв решение, опустился на стул и скрестил руки на груди:

– Я хотел бы знать, официально ли вы меня допрашиваете? И должен предупредить, что я не обязан обсуждать с вами здоровье моей пациентки без постановления суда.

– Это не допрос, а беседа. Правда, под протокол. Это во-первых. А во-вторых, с каких пор Астахова является вашей пациенткой?

– С того момента, как она обратилась ко мне за медицинской помощью, – сухо ответил Булгаков.

– Прекрасно. И все же вам не следует скрывать факты, – устало сказал Зубов.

– Скрывать? Упаси Бог. Мне нечего скрывать. Пожалуйста. Утром Катрин пошла в душ. У нее закружилась голова, она упала, ушиблась. Я подозреваю легкое сотрясение мозга.

– Не следует ли ей обратиться к специалисту? – вкрадчиво спросил Глинский.

– Я специалист, – коротко ответил Булгаков. – Я старший ординатор в отделении неотложной нейрохирургии Склифа. С кандидатской степенью, между прочим. И что такое сотрясение мозга, я себе представляю.

– Что вы заканчивали? – спросил Зубов.

– Первый мед. Работал в Бурденко. Ординатура и аспирантура. Потом меня пригласили в Германию, на работу в военный госпиталь…

– И каким же образом вы оказались в Склифе? – поинтересовался Глинский.

– Я не хочу говорить на эту тему, – лицо Сергея потемнело.

– А придется… – пробормотал Зубов.

– Моя работа не относится к делу! – отрубил Сергей.

– Поверьте мне, – проникновенно начал майор, но в его голосе слышалась несомненная угроза. – Поверьте мне, что у меня есть веские причины интересоваться вашей, Сергей… как вас по отчеству?..

– Ростиславович, – буркнул Булгаков.

– Сергей Ростиславович, веские и неприятные причины интересоваться вашей работой!

– Может, объясните, какие?

– Мы запросили, не было ли в Институте скорой помощи имени Склифосовского, где вы работаете, хищений наркотических средств. И что же нам ответили?

Булгаков и бровью не повел.

– Вам говорит что-нибудь фамилия Смолин? – спросил Глинский настолько внезапно, что даже Зубов дернулся и сердито скосил глаза в сторону напарника.

– Смолин? – пробормотал Булгаков. – Еще бы. Скандал на весь институт…

– А лично вы его знали?

– Близко не знал. Мы даже в смену никогда вместе не попадали.

– А о том, что он наркоман – вы знали?

– Да вы с ума сошли, откуда?! – возмутился Булгаков.

– Я понял, понял, – успокаивающе поднял руку майор. – Вы в курсе, что с ним сталось впоследствии?

– Не представляю себе… – пожал Булгаков плечами. – Сидит, наверно…

– Нет, – вздохнул майор. – Не сидит… Ну ладно, с этим пока все. Теперь расскажите нам о вашей подружке.

– О Катрин? Мне больше нечего вам сказать. Ну разве только, что ее мать, Галина Васильевна Астахова – мой непосредственный шеф.

– Любопытно. Но знаете, что самое забавное? – ехидно спросил Зубов.

– Интересно, что можно найти забавного в данной ситуации?

– Самое забавное, – пояснил Зубов не без удовольствия. – Что, спрашивая о вашей подружке, я имел в виду вовсе не Екатерину Астахову, а другую молодую леди… – он заглянул в записи. – Елену Кутепову. Разве не она ваша подружка?

– Алена? Что я могу о ней рассказать? Она медсестра в моем отделении. Вернее, в отделении, где я работаю.

– Эту ночь вы провели вместе, – нахмурился Глинский. – У нас верные сведения?

Он как бы мельком сверился с планом квартиры – в какой комнате и с кем каждый из присутствовавших на вечеринке провел прошлую ночь.

– Итак? Вы вместе провели эту ночь?

– Предположим, вместе, – неохотно ответил Булгаков. – Что дальше?

– И вы ничего не можете рассказать о девушке, с которой спали?

– А какое она-то отношение имеет ко всей этой истории? – раздраженно поинтересовался Сергей. – Она видела всех остальных впервые в жизни.

Булгакову чертовски не хотелось впутывать Алену во все это. Он испытывал к ней какое-то особенное чувство, сродни жалости. Не то чтобы она взволновала его сильнее других – нет, слишком молода и неопытна была на его изощренный вкус – но в нем просыпалось незнакомое до сегодняшнего дня ощущение: к своему недоумению и досаде, он обнаружил, что Алена – девственница. И именно ему – цинику и бабнику – решила свою девственность отдать. Этот факт, сам по себе малозначительный, тем не менее, беспокоил Булгакова, раздражал, как ноющий зуб, но что-то не давало ему просто отмахнуться от него. Как бы Сергею ни хотелось.

– Так что, – не без ехидства настаивал майор. – Расскажете нам что-нибудь о своей девушке?

– Да не моя она девушка! – воскликнул Булгаков и осекся.

– Как не ваша? – поднял брови майор. – Если я не ошибаюсь, вы спали вместе этой ночью? Или это, как в том анекдоте, не повод для знакомства? Кстати, она совершеннолетняя? Вы не забыли поинтересоваться перед тем, как тащить ее в постель?

– Да кто ее тащил, – растерялся Сергей. – А про возраст мне даже в голову не пришло.

– Напрасно, напрасно… – Зубов сам не понимал, отчего он прицепился к свидетелю с, мягко говоря, вздорными придирками. Но тут Булгаков опомнился:

– Слушайте, уважаемый, – обозлился он. – Что вы мне голову морочите! Она на втором курсе института! Я не интересовался ее возрастом, но, черт побери, ей не может быть меньше девятнадцати!

– Ну и славно, – сухо сказал майор. – Легкомыслие в таких вопросах, господин Булгаков, до добра не доведет.

– Я думаю, – произнес Сергей, чувствуя, что еще немного, и он сорвется. – Я думаю, что будет больше толка, если вы перестанете изгаляться и будете задавать вопросы по существу!