Материнское сердце не обманешь. Мама словно чувствовала мой обман, горько плакала перед моим отъездом, хотя до этого я много летала. Я пыталась её успокоить, прижала к себе, гладила её волосы и врала, что не могу упустить хорошее предложение по работе. Такое случается не каждый день. Мне было тяжело гладить её по голове. У меня уже очень сильно болели и дрожали руки. Больно их поднимать. Я боялась, что она это заметит. Очень боялась.

Мама обижается, что я редко выхожу на связь. Я всегда прошу у неё прощения, мол, много работы. Не могу долго говорить даже по телефону – очень больно и горько. Хочется закричать ей о том, как сильно я её люблю, и попросить быть счастливой даже после моей смерти… Я скучаю по ней, по отцу, по брату, по родственникам. Мне так не хватает близких людей. Я не могу быть с ними честна. Не хочу видеть, как они страдают. Пусть это видит океан… В отличие от моих близких, он вынесет всё. У него крепкие нервы.

Правду обо мне знают только два человека: мой друг и мой брат. Кому-то же я должна буду доверить свою собаку после того, как умру. Если бы не Коля, мой брат, не знаю, как справилась бы с этим. Он мне помог с переездом. А ещё он очень сильно поддерживает маму. Говорит, что прилетает ко мне в гости и у меня всё отлично. Я счастлива, что у меня такой брат. Он страшно страдает из-за того, что я скоро уйду, но прячет глубоко свои чувства и внешне старается быть сдержанным. Я пригрозила, что перестану с ним общаться, если он будет относиться ко мне как к больной и показывать свою жалость. Коля умеет её прятать и, если не может сдержать слёзы, тут же отворачивается. Мой брат умеет хранить тайны. А моя болезнь – это очень большая тайна от всех, кто меня хоть немного знает.

Второй человек – Иван. Очень хороший парень, лучший друг брата. Он когда-то был в меня даже влюблён. Но сейчас испытывает ко мне только жалость, а в его глазах вечный страх. Это так ужасно, когда тебя жалеют… Он знает, что мне осталось совсем мало. Я запрещаю ему ко мне прилетать, потому что когда смотрю в его глаза, полные ужаса, жалости и страха, мне начинает казаться, что уже пора закрывать крышку гроба. Чувствую себя живым мертвецом. Иван обещал исправиться и быть сильнее. Признался, что ему стыдно оттого, что в этой ситуации он оказался слабее, чем я.

Говорят, смерть озлобляет. Я не согласна. Мне кажется, перед смертью любой человек становится добрее. Хочется попросить у всех прощения. Если бы не болезнь, я бы никогда не смогла переосмыслить, что важно для меня, а что нет.

Сейчас я живу одним днём. А вот раньше постоянно откладывала жизнь на завтра, поскольку считала, что торопиться некуда. Больной человек измеряет свою жизнь качеством, а не количеством. Раньше мне и в голову бы не пришла мысль о том, как может себя чувствовать человек, время которого ограничено. На данном этапе своей жизни, а она уже заканчивается, я чувствую смирение…

Вопрос: «Почему именно я?» остался в прошлом. Злость на несправедливость, шок, ужас – всё было вначале. Это прошло. Я поняла, что никогда не смогу найти ответ на этот вопрос и мне не с кем поторговаться за продление жизни. Такое чудовищное эмоциональное потрясение. Значит, я должна найти в себе мужество и принять ситуацию.

Потом наступила депрессия. Я поняла, что должна вырваться из её лап, иначе уйду из жизни ещё быстрее. Нужно любым способом прийти к состоянию душевного покоя и принять то, что я должна скоро умереть. Когда смогла это сделать, у меня пропало желание видеть людей. Захотелось остаться только вдвоём со своей собакой, чтобы никто не смог мне сказать: «Надо же, какое несчастье. Как её жалко. Такая молодая. Жить бы да жить…»

С каждым днём силы покидают меня. Резерв физических возможностей почти исчерпан. Бывают хорошие и плохие дни. В плохие дни я чувствую себя особенно паршиво. Так трудно вставать с кровати… Если бы не Джина, я бы, наверное, вообще не вставала, но она хочет гулять… Я веду её, скрипя от боли зубами. А заодно приветствую океан. Если бы не он, у меня бы не было энергии.

Чего греха таить, мне так бывает себя жалко, не передать словами. Но совсем недавно, гуляя у океана, я увидела человека в инвалидной коляске. Взрослый мужчина с телом ребёнка. Он так из него и не вырос… Я смотрела на него и думала о том, кому из нас тяжелее. Я молодая, красивая, по крайней мере, была такой раньше. Просто сейчас высохшая, худая и страшная. Но я хотя бы успела насладиться молодостью и красотой, покружить головы многим парням, искупаться в их обожании и комплиментах. У меня есть ноги, и они не просто могут ходить. До болезни я много танцевала. До упаду. Мне казалось, танцы – моя стихия. А он, видимо, такой с рождения. И ОН ЖИВЁТ. И не знает, когда конец. Поневоле задумаешься: кому тяжелее – мне или ему…

Джина подбежала к инвалидной коляске и стала игриво лаять. Я попыталась её отогнать, но мне было тяжело это сделать. Руки почти не слушались, да и ноги с каждым днём ходили всё хуже и хуже. Я уже давно не делаю резких движений. Все мои движения, как в замедленном фильме.

– Джина, пойди прочь! Прекрати! Не мешай человеку отдыхать!

– Ничего страшного. У вас прекрасная собака. В ней бурлит ЖИЗНЬ. Мне так приятно видеть ЖИЗНЬ. – Мужчина подкатил свою коляску ко мне и улыбнулся. – Я часто вас тут вижу. Вы любите гулять?

– Стараюсь. Мы живём с Джиной совсем рядом. Вон в том доме.

– У вас странное произношение. Вы русская?

– Да.

– Здорово! Вы на отдыхе?

– Нет. Приехала сюда насовсем, – у меня дрогнул голос.

– Меня зовут Джек. Я тоже недалеко живу. Я инвалид с рождения.

– А я Татьяна.

– Вам нехорошо?

– Почему вы так решили?

– Мне кажется, вы с трудом стоите на ногах.

– Просто сегодня я особенно плохо себя чувствую. Наверное, не мой день.

Джина потеряла интерес к мужчине и стала играться с океаном, намочив свои лапы.

– Для собаки Джина совсем старенькая. Просто очень взрослая девочка.

– Но в ней ещё есть запал. У вашей собаки душа ребёнка. Вы знаете, есть случаи, когда собаки живут намного дольше, чем положено. Всё индивидуально.

– Вы считаете, смерть можно обмануть?

– У некоторых получается.

– Как?

– Несколько лет назад ушел из жизни долгожитель. Двести сорок лет прожил. На земле есть много людей, живущих тысячи лет – сон в сомати… и пробуждение по духовной необходимости… Все в руках человека, принципе его жизни, знаниях, мудрости. Официальная наука не может дать ответы на многие вопросы. Нам многое неизвестно.

– Сомати… разве это жизнь? Это высшая форма медитации. Господи, так ужасно: каменно-неподвижное тело, душа непонятно где. Тело может находиться в таком состоянии миллионы лет.

– Тем не менее, люди, пребывающие в таком состоянии, возвращаются к жизни.

– Моей Джине это точно не грозит. Смерть можно обмануть только теоретически. Я знаю, о чём говорю. Я не боюсь смерти. Говорят, с уходом только ВСЁ НАЧИНАЕТСЯ.

– И что мы с вами о грустном? Вы такая красивая. Простите, что навёл вас на печальные мысли.

– Красивая?

– Конечно. Вы такая ЖИВАЯ…

– Как Джина?

– Как Джина, – кивнул Джек.

Мы рассмеялись.

– Что вы делаете сегодня вечером?

– Болею, – не поняла я вопрос и тут же поспешила исправиться. – Я не знаю.

Мне показалось, подобных вопросов я не слышала чёрт знает сколько времени. Даже растерялась. Раньше такие вопросы сыпались каждый день, а сейчас у меня возникло сильнейшее удивление.

– Я приглашаю вас встретить рассвет. Потрясающий рассвет на океане. Или вы обычно спите в это время?

– Я мало сплю.

– Тогда приходите с Джиной к полуночи на это место. Полюбуемся звёздным небом, встретим рассвет. Сможете?

Я заметно смутилась, но всё же кивнула так резко, что у меня прокололо шею, и я чуть не вскрикнула.

– Постараюсь.

– А Джина?

– Она точно придёт, – не могла я не улыбнуться.

– Если вас не будет, нам придётся встретить рассвет вдвоём с Джиной. Знаете, Таня, говорят, кто хоть раз встретит рассвет у океана, не может остаться прежним.

– Почему?

– Вы сами поймёте. Вам стоит прийти хотя бы за тем, чтобы получить ответ на ваше «почему».

– Вы умеете уговаривать.

Я сделала глубокий вдох, ощутила, как сильно заныло тело и закружилась голова. Нужно срочно возвращаться домой, чтобы лечь в кровать. Если сейчас вернутся боли, я рискую потерять сознание.

– Что-то мне нехорошо.

– Хотите, я вас провожу?

– Как?

– А вы обопритесь на мою коляску. Я буду ехать, а вы потихоньку идите рядом. Так у вас будет точка опоры.

– О, да. Спасибо.

Когда шла к дому, опираясь на инвалидное кресло своего нового знакомого, я подумала, что со стороны это, наверное, смотрится довольно весело. Джек словно прочитал мои мысли.

– Не обращайте внимания на людей. Не думайте об их реакции. Тут никому до других нет дела. Каждый живёт своими проблемами и заботами. Даже если вы сядете ко мне на колени, и мы поедем вдвоём, никто не заметит.

– Правда?

– Вы о чём? О том, что люди думают только о себе?

– Нет, я о том, что мне действительно можно сесть в вашу коляску? Просто очень сильно кружится голова. Кажется, упаду. Мне нужно быстрее домой, лечь.

– Садитесь, конечно. Даже не думайте.

– Вам будет не тяжело?

– Я же мужчина. Хотя понимаю, что вы имеете в виду. У меня голова мужчины, а тело ребёнка. Я урод.

– Что вы такое говорите??? Я ни в коем случае не хотела вас обидеть. Никакой вы не урод.

– Да я не обижаюсь, честное слово. Как можно обижаться на правду? Я знаю, что урод. Садитесь. Мне будет не тяжело.

Джек сдвинулся в сторону. Я села, и мы поехали на инвалидной коляске вдвоём. Не знаю почему, но мне стало весело. Впервые за все эти месяцы, после того, как узнала, что больна. Я засмеялась. Джек посмотрел на меня и засмеялся тоже. Счастливая оттого, что я смеюсь, Джина, стала радостно лаять и прыгать рядом с коляской.

Солнце, океан, ветер… всё как я мечтала. Просто в мечтах было всё по-другому. В мечтах был мускулистый парень, дни, наполненные безграничным счастьем, и… наш медовый месяц. В мечтах океан почему-то переплетался с любовью. В жизни всё всегда не так. Моя болезнь, дни уже сочтены, вместо мускулистого парня – мужчина-инвалид… Но почему-то он смог хотя бы на несколько минут заставить меня забыть о болезни и о том, что СКОРО КОНЕЦ.

Джек разогнал коляску насколько возможно.

– БУДЕМ ЖИТЬ! – закричал он.

От боязни упасть я обвила его детскую шею руками и, сама не ожидая от себя такого, стала кричать вместе с ним.

– Будем жить!

Собаки, конечно, не умеют разговаривать, но мне показалось, что громко лающая от радости Джина, пытаясь догнать нашу коляску, прокричала то же самое.

– БУДЕМ ЖИТЬ!!!