Майор, переодетый в домашнюю рубашку, остановился прямо напротив меня и задумался.

– Уйди, – сказал я ему. – Уйди, Рома. Не ходи туда, оставь ты её в покое, Христа ради!

Офицер не двигался, но было похоже, что он обдумывает мой искренний совет и взвешивает все за и против. Его хмурый взгляд пробежался по тому углу, за которым располагалась Лерина комната, скользнул обратно, переполз прямо на моё лицо и пробежал по нему несколько быстротечных мгновений.

И Роман нехотя вернулся на кухню. Я вдруг встрепенулся, будто придя в себя после гипноза, почесал затылок и пробормотал:

– Да, всё это, конечно же, драматично, грустно и трагично, но… но мне-то к чему вся эта информация?!

* * *

Сегодня в центральном районе Норильска небо было затянуто рваными облаками и тяжёлыми столпами газа, солнце выглядывало редко, по кладбищу разгуливал ветер. Серость, уныние и мёртвая энергетика. Аж сдохнуть хочется.

По дороге к месту погребения усопших некромант расспрашивал меня, какие сладости я любил при жизни, каким цветам отдавал предпочтение и чем бы хотел украсить свою могилу. Ничему из предложенного я отдавать предпочтение не хотел. Эта тема вообще казалась для меня малоприятной и начинала раздражать. Я отмахивался, безрезультатно пытался сделать погромче музыку на магнитоле, – всю дорогу нас развлекал советский и постсоветский рок – но Демид же, отмалчивался я, намекал или просил прямым текстом, отставать не желал. Он буквально вытянул из меня информацию, какие последний раз я ел сладости, после чего заехал в магазин и вернулся с упаковкой конфет и букетом из четырёх красных роз.

Свою ячейку я нашёл сразу. Ноги привели сами. При виде своего имени и двух судьбоносных дат на чёрной надгробной плите я грустно улыбнулся. Теперь стены моей жилплощади сжались до размера коробки. Кому просторные хоромы, а кому место для полёта души.

Демид шёл вдоль колумбарных стоек, то и дело останавливаясь, чтобы поправить цветы или смахнуть грязь с чьей-то фотографии. Когда он всё-таки соизволил присоединиться ко мне, место моего погребения подверглось тщательному изучению.

В отголосках умиротворяющей тишины мне мерещилось отдалённое эхо голосов всех, кто покоился вокруг меня. Их неразличимые слова действовали, как расслабляющая музыка, и мне даже хотелось закрыть глаза и уснуть.

– Ну что ж, Баланецкий Никита Андреевич, приступим к делу.

Сумрак аккуратно поставил в подставку розы, положил на полку два батончика конфет старой-доброй советской марки, мой складной перочинный ножик – единственную дорогую вещь, что была у меня при жизни – и поставил на край полки свечу в зелёной лампадке.

Смысл этой милостыни был мне непонятен. Я здесь, а подарки там. Меня так и распирало желание сообщить Демиду, что розами и конфетами он отправит в рай Леру, но никак не меня. Пришлось даже сжать пальцами губы, настолько был велик соблазн отпустить хоть какую-нибудь шутку.

– Ты курил при жизни?

– Ну так. Баловался.

Демид достал дорогую пачку и возложил мне сигарету.

Ветер затеребил все красочные цветы на чёрных колумбариях, и подаренная мне сигарета отправилась в свободный полёт. Я рефлекторно рванулся, хапнул летящую отраву и вспомнил, кем теперь являюсь. И что вдруг меня дёрнуло?

Однако, вернувшись в прежнее положение и раскрыв ладонь, я оторопел и долго не мог поверить глазам. А когда очухался, увидел, как Демид кладёт на полку упавшую сигарету, которая одновременно была и в моей руке.

– Это… Это как это? – просипел я.

– В чём дело?

– В чём дело?! Да я сигарету на лету поймал! Вот она смотри!

От изумления и восторга я и забыл, что невидим для некроманта, а тот с невозмутимым видом продолжал поправлять мои дары, чтобы они не занимали слишком много места.

– И чему ты удивляешься? Для чего ещё на могилы приносят гостинцы? – Демид щёлкнул противоветровой зажигалкой и поджог свечу в лампадке.

– Я что, серьёзно могу брать всё, что лежит на могиле?

– Именно на твоей могиле. Всё, что тебе приносят.

– Охренеть!

Я схватил с полки конфету, развернул обёртку, как малое дитя, затолкал в рот батончик и замычал от удовольствия, как будто никогда раньше не ел сладкого. Я чувствовал её вкус!

Может, это и логично, но конфет на могиле меньше не стало. Я поддел пальцами фантик, приподнял вторую конфету и увидел, что та осталась на месте, а я держал как будто бы её фантомную копию. А вот та, что уже была съедена, пойти ко мне в руки не пожелала. Понятно. Мой лимит ограничен, и бесконечно потреблять одно и то же угощение мне не удастся. Даже у предметов есть одна-единственная «душа».

Съев вторую конфету, я увлечённо поподбрасывал перочинный ножик и спрятал в карман. После всего испытанного мной удовольствия мне просто необходимо было закурить, вот только нужна зажигалка, и я попросил её у Демида.

– Разве у тебя нет своей? – равнодушно спросил он.

– Так у меня вообще ничего нет.

– Ты перед смертью всё выкладывал из карманов? Ты вроде говорил, что до сих пор носишь куртку, в которой умер.

И в правду. Сколько времени я разгуливал по городу без единой возможности подержать что-то в руках и даже не додумался порыться в собственных карманах!

В куртке, кроме ножа, ничего не было. Будь там что-то ещё, я бы давно уже это нашёл, благодаря привычке ходить со спрятанными в карманы руками. Во внутреннем тоже оказалось пусто, а вот в джинсах я отыскал старую, но ещё рабочую зажигалку.

Демид поставил на полку рамку с моей фотографией, сел на корточки и стал раскладывать из сумки свой некромантический арсенал. Удобно, что моя ячейка оказалась в одном из нижних ярусов.

Скоро напротив колумбария был изображён круг из рассыпанной кладбищенской земли, рядом лежал уже знакомый мне человеческий палец, а некромант читал про себя свой старинный дневник. Иногда он тихо проговаривал непонятные слова, точно пытаясь их запомнить, несколько раз повторял их шёпотом, приплетая некие полуразличимые фразы, и снова углублялся в чтение.

Через несколько минут он поднял с земли блестящий кинжал, закатал левый рукав куртки, лёгким движением сделал надрез у своего локтевого сгиба, и на кладбищенскую землю покапала кровь.

Я был настолько ошарашен этим неожиданным действием, что первое пришедшее на ум многогранное слово застряло в глотке. На руке Сумрака оказалось ещё несколько старых шрамов.

Когда кровь почти перестала капать, некромант поднял человеческую кость, выпрямился во весь рост и приказал:

– Баланецкий Никита Андреевич, пришедший в мир двадцать второго ноября тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года от Рождества Христова, и покинувший его тринадцатого апреля две тысячи девятого года от Рождества Христова, – услышь меня и войди в магический круг.

Официально властный тон произвёл невыразимое впечатление, и я почувствовал себя виновником некоего торжества, предметом загробного таинства. Как на сцену перед публикой, покорно переступил границу круга, потоптался и развёл руками.

– Ну… вошёл.

Некромант поднял выше раскрытую книгу одной рукой, а той, что продолжала истекать кровью, вознёс человеческую кость и стал зачитывать непонятные потусторонние слова.

И опять это произошло. Снова будто бы один за другим меня стали оглушать голоса одного человека. Его шёпот, бормотание, властный глас, монотонный ропот, отдалённый нарастающий крик – всё одновременно звучало в моей голове и норовило разорвать меня изнутри на молекулы.

Я вцепился руками в голову. Сколько ещё это будет продолжаться?! Я пытался закричать, потребовать остановить это, но не мог воспроизвести ни единого звука. Хор одного некроманта крепнул и множился, становился всё оглушительнее, слова неестественно ускорялись и вот, обратились в нечленораздельный гул, а мои муки уже достигли предела.

– ТАК ИСПОЛНИ ЖЕ МОЮ ВОЛЮ! – с внезапной чёткостью прокричали все голоса, и в этот миг мне на грудь будто бы свалилось что-то большое и тяжёлое, и в полной тьме зазвенела тишина.

Ни единого проблеска в непроглядном мраке, ни одного звука. Я не смел пошевелиться, боясь понять, что от меня ничего не осталось, что шевелить уже нечем, и меня самого больше нет. Опять, и теперь окончательно. Мне страшно это осознавать.

Но вот я понимаю, что всё ещё чувствую себя. Подо мной твёрдая поверхность. Кажется, лежу на спине. По крайней мере, у меня ещё есть спина! Набираюсь смелости, делаю одно движение, второе, третье, и понимаю, что у меня есть ещё и руки, ноги и голова. Вот что значит счастье!

Смех вырывается из моей груди.

– Никита? – слышу неподалёку. – Где ты?

Голос Сумрака напряжён и взволнован.

– Где-то здесь! – всё ещё нервно посмеиваясь, отвечаю я.

– Где – здесь? Что с тобой?

Я встал на четвереньки и пополз на его голос.

Темнота резко рассеялась, и я понял причину её внезапного нападения. Оказывается, я упал прямо на колумбарий, а как дух бестелесный, не врезался в него, а пролетел насквозь и оказался внутри.

Поднявшись на ноги, осмотрел фотографии своих «соседей» и мысленно извинился за невольное вторжение в их обители.

– Нормально всё со мной, – сказал молча негодующему Сумраку. – Упал вдруг прямо в колумбарий, а там темно, вот и не понял, где я. Так что с ритуалом? Ты закончил? Что дальше?

Некромант был в неистовстве. Книга тряслась в руке, а кость едва не выскользнула между пальцами.

– Почему ты упал? – выпалил он. – Ты не должен был выходить из круга! Как так вышло, что ты всё время стоял спокойно, а в самый важный момент вдруг упал?!

– Да не знаю я! Как будто валуном огрело, я сам ничего не понял! – кинулся я на свою защиту, так как Сумрак грозился сорваться на крик. – Что ты на меня-то орёшь? Сам-то всё сделал правильно в этом своём ритуале?

Он уже открыл рот, чтобы текстануть в ответ, стиснул зубы и сдержался. С видом человека крупно облажавшегося кинул дневник на сумку, шлёпнул по надрезу ватой, закатал рукав, поднял шкатулку и почти уже спокойно проговорил, убирая в неё кость:

– Мало подготовки. Всего одна ночь, этого очень мало! Ритуал сложный, заклинания нужно произносить строго определённой интонацией и в определённой громкости. Определённые мысли, определённое состояние души и даже эмоций. Одно слово, одна неверно произнесённая буква, лишняя мысль, случайное движение и… и ничего.

Неудача сильно подкосила его. Как ни пытался он казаться невозмутимым и вполне готовым к нулевому результату, уязвлённое самолюбие оставляло явственные следы на его лице и в каждом движении. По старой памяти я хотел было мысленно позлорадствовать провалу заносчивого «чёрного мага», но тут вдруг ощутил необъяснимое желание уйти.

Меня тянуло куда-то вдаль, к соседнему ряду колумбариев и почему-то обязательно к другой их стороне. Не понимая и не пытаясь понять этой тяги, я оставил некроманта собирать свои пожитки, доверился манящему зову и через минуту встретился лицом к лицу с тем, кто звал меня.

Абраменко Глеб Васильевич, ушедший в декабре минувшего года. Отец Леры.

С лёгкой улыбкой он смотрел на меня с керамической фотографии, живой, полный сил и… обеспокоенный. Не знаю, отчего вдруг на меня нашла мысль о его тревоге, возможно, последствие моей внезапной суеверности, но… но я отчётливо видел в его добродушных глазах отчаянную скорбь и мольбу.

Обжигающей волной на меня нахлынул поток образов. Я увидел страдания Леры и Катерины. За секунду их сегодняшняя перепалка пронеслась в моей голове ускоренной съёмкой, а под конец до боли в глазах замерцали двое. Суровый Роман и Глеб Абраменко, разражающийся немым криком.

Я бросился прочь и подлетел к Демиду.

– Ты должен упокоить дух Лериного отца! – выпалил я.

Некромант удивился, но продолжил складывать в сумку свой арсенал.

– С чего ты взял, что ему нужна помощь?

– Я нашёл его могилу и почувствовал, что… Короче, он не может обрести покой, пока его семья страдает из-за Лериного отчима, Романа.

Закрыв сумку, Демид расправил плечи и устремил вдаль холодный взор.

– Это их семейное дело, и ни мне, ни тебе в это вмешиваться не нужно, – холодно отрезал он. – Её семья страдает от её же упрямства, и помочь надо не мёртвому, а ей это упрямство обуздать.

– А ты помочь не можешь?

– Здесь поможет психолог, а не некромант. Максимум, медиум, через которого её отец сам вправит ей мозги.

– А… – опешил я. – А поддержку неравнодушного друга кто-то отменил?

Говорил это я уже в его спину. Демид закончил свои дела и направился к кладбищенским воротам.

– Что ж ты за друг такой? – догнал я его. – В чужой квартире её с ментами бросил, и пальцем не повёл, её мёртвый отец просит помощи, а ты!.. Зачем ты вообще с ней водишься, если тебе так на неё наплевать?!

– Тот сержант понял, с кем имеет дело, и падчерицу следователя оформлять бы не стал…

– Тебя надо было оформить!

– А если мёртвые не могут найти покоя, они сами обращаются за помощью к медиумам или некромантам.

Его безразличие напустило на меня неподдельное бешенство. Последний вопрос он проигнорировал так спокойно, будто бы он и не был задан.

– Я вот не обращался. Даже не знал, что вы существуете.

– Я уже говорил, что твой случай особенный, а в силу своего статуса я только такими и занимаюсь.

– Статуса?!

– Пока я не разберусь в твоей ситуации и не проведу успешный ритуал, остальным мёртвым лучше подождать или обратиться к другому магу. Даже обитателям загробного мира приходится становиться в очередь. Это в твоих же интересах, Никита!

Он был непреклонен. Уговорить его помочь или хотя бы выслушать меня до конца я уже не пытался. В этом не было никакого смысла. Усопший обратился не к профессионалу загробных дел, а ко мне, неизвестной ошибке природы или тайного замысла Господа. Стало быть, мне необходимо разобраться. Для начала в том, что же я такое.

С этими угнетающими мыслями я и вернулся не солоно хлебавши в дом страдающих душ.