Ждать было скучно, долго и голодно.
– Как здесь всё глупо устроено, – размышляла вслух Катя. – Вот у моей бабушки в селе парк называется «Могила неизвестного солдата». Там, во-первых, есть могила. Во-вторых, есть статуя солдата. И в третьих, он действительно неизвестный. А здесь что? Парк называется «Лукоморье». Это то же самое, что «Имени Пушкина А. С.», ведь он написал это моё любимое произведение. И что? И ничего. Во-первых, нет могилы Пушкина. Во-вторых, вместо его статуи – какие-то памятники неизвестным женщинам, наполовину поломанные к тому же. В-третьих, зачем эти таблички на деревьях, если нет ни королевича, на царевны-тужит, ни следов невиданных зверей?
– Что хотят – то и делают, – поддержал внутренний голос.
Солнце скрылось за тучами. Похолодало. Подул резкий ветер. Наверное, северный. Девочка аккуратно высыпала грибы к подножию памятника ноге, отряхнула и надела куртку. Подняла голову, чтобы посмотреть, не будет ли дождя. По небу с гулом летело что-то большое и тёмное.
– Самолёт? – предположил внутренний голос.
Ответить Геракл не успела. Большое и тёмное со свистом пошло на снижение и тяжело грохнулось в конце аллеи.
Когда рассеялись клубы пыли, Катя увидела Пушкина А. С., как две капли воды похожего на свою фотографию. Девочка потёрла глаза и ущипнула себя за правый бицепс. Было больно, но памятник не исчезал.
Она подбежала к Пушкину А. С. и оглядела его со всех сторон. Кучерявый, с бакенбардами, голова опущена, левая нога выставлена вперед, накидка расстегнута, одна рука за пазухой, а другая сбоку и немножко сзади. В ней шляпа. На подставке написано: «И долго буду тем любезен я народу…» и так далее.
– Это он, – подтвердил голос. – Даже годы жизни совпадают. И смерти тоже.
– Может, его сбросили с самолёта? – Катя явственно ощутила, как ей не хватает Спинозы. Он бы всё объяснил по науке.
– Психи какие-то! – разозлился внутренний голос. – То не было, не было, то вдруг поставили!
Геракл огляделась по сторонам:
– А директор где?
– Сие мне неведомо, – пожал бронзовыми плечами памятник.
У Кати подкосились ноги, и она села на песок.
– А… а… па…
– Как, впрочем, и то, почему меня сослали сюда со Страстной, – продолжал поэт. – Век там простоял, и что же?
– В-вы, Ал-лександр С-сергеевич, ум-меете разговаривать? – наконец выдавила из себя девочка.
– Вздор! Как я могу разговаривать?! – возмущённо отозвался Пушкин. – Я – памятник себе. Работы скульптора Опекушина. Бронза, литьё… Погоди, погоди, кто это сказал?
Бронзовые веки дрогнули.
– Не в моих силах изъясняться вслух, – тёмные глаза посмотрели направо, потом – налево. – Я могу лишь мыслить и страдать. Это – не я.
– Это вы, Александр Сергеевич, – Геракл преданно задрала голову. – Тут и на подставке написано.
– Неужто? – не поверил памятник.
– Да, – подтвердила Катя. – Тут сказано, что это вы, когда вы жили и когда умерли, а ещё – про любезен народу.
– А о переносе ничего нет? – свесились над Катиной головой бронзовые бакенбарды.
– Нет, – девочка обошла вокруг пьедестала. – Я видела только, как вы упали. Я сама заблудилась… Ещё ветер был… Ой! – Геракл почувствовала, как у неё внутри что-то от чего-то отлегло. – Это же сверхкороткие волны, Александр Сергеевич! Значит, Спиноза и Миша починили аппарат.
– Какой аппарат? Какие волны? Который Спиноза? Ничего не понимаю!
– Я вам сейчас всё объясню, – торопливо сказала Катя. – Мы вчера точно так же прилетели на телоразложителе. Только вы упали сюда, а мы в сарай. Там Миша живёт, в Выселках. Мы сперва думали, это просто деревня, как у бабушки. А это, сказал Спиноза, шестнадцатый век, представляете? Перенос во времени. А тут, – девочка показала на гипсовую пионерку с горном, – парк имени вас. Он так и называется: «Лукоморье».
– Весьма невнятно, – вздохнул Пушкин. – В шестнадцатом веке я ещё не писал. И как теперь прикажете всё это понимать?
– Не знаю, – честно сказала Катя. – Надо в Выселки вернуться. Только я дорогу потеряла. Вам оттуда, сверху, не видно?
Пушкин вынул руку из-за пазухи и приложил козырьком ко лбу.
– В седом тумане дальний лес, – сообщил он.
– В каком тумане? – удивилась Геракл.
Поэт не ответил. Он с удивлением рассматривал свою бронзовую ладонь.
– Чья это рука? Моя?
– Ваша, – подтвердила девочка. – А вторая сзади. Со шляпой.
Пушкин в недоумении оглядел шляпу и надел её.
– «Статуя оживает»… Это обо мне?
– Ага… Вы даже дышите. Я видела, как вы вздыхали. Вот так: ах!
Вся бронзовая фигура вдруг пришла в движение. Великий русский поэт помахал руками, потопал по пьедесталу ногами, присел, встал, попробовал снять крылатку, но у него ничего не получилось. Тогда он взял и спрыгнул с постамента. В песке остались две глубокие вмятины.
– Сколько же во мне весу? – удивился Пушкин. – А рост ничего, хороший… – Он посмотрел на Катю. – Я тебя, должно быть, напугал?
– Да нет, – успокоила поэта Геракл. – Я только сверхъестественного боюсь. А вы – мой любимый писатель. Я про вас всё-всё знаю. Вы писали стихи про чудное мгновенье. Родители ваши все время эксплуатировали простой народ и заставляли его вас воспитывать. Поэтому вы, Александр Сергеевич, знали столько сказок. Ещё у вас была жена. С плечами. Они так красиво из платья вылезали. Я только не помню, когда вы женились – до лицея или после. Что там ещё?.. Ах, да! Вас убил царь. Он был француз, позвал вас на охоту и убил. Потом пристрелил ещё медведя, снял с него шкуру, чтоб вас завернуть и закопать. Но родственники, конечно, узнали и на могилку вашу поставили хороший памятник, – показала она на постамент.
Пушкин закрыл лицо руками. Только курчавые бакенбарды мелко тряслись.
Катя сочувственно вздохнула:
– Не расстраивайтесь, Александр Сергеевич, царь тоже умер. Про него уже никто не помнит, а вас в школе проходят. По литературе.
Поэт утёр глаза шляпой.
– Да, – сказал он. – Слава – это тяжкое бремя. Выходит, ты в школе приобрела сии бесценные сведения? А как тебя зовут?
– Катя Волосюк, – девочка протянула Пушкину руку. – Очень приятно познакомиться.
– И я весьма польщён, – Александр Сергеевич осторожно пожал её запястье двумя пальцами.
Гераклу стало гордо. Она единственная из всего класса встретилась с Пушкиным, и даже, пожалуй, из всего лицея и всего города.
– А вы со мной пойдете в Выселки? Там у Миши Спиноза и Петуля. Это мои друзья. Они вас тоже знают.
– Пожалуй, – согласился поэт. – Не пренебрегать же такими поклонниками. К тому же надо как-то в Москву воротиться… А далеко твои Выселки? Куда нас нынче занесло?
– На Аллею Каменных Баб, – тоном экскурсовода сообщила Катя. – Только… я их не знаю.
– Смотри-ка! – Пушкин прошёлся вдоль женщин и выяснилось, что со многими он познакомился раньше, чем с Гераклом. – Артемида, Ника, Екатерина, Венера Милосская…
– Не понимаю, – поделилась с ним девочка своими наблюдениями, – зачем здесь понаставили всякие обломки? Вот, например, этот, – она хлопнула по мраморной ноге. – Хоть бы имя написали, отчество, фамилию… Чья, например, эта часть и где остальная женщина?
– Какой подъём! – восхитился Пушкин. – Какое колено! По-моему, это Истомина.
– Вот так бы и написали, – предложила Катя. – А то очень неудобно: женщины в одном месте, а таблички – в другом. Вы ещё не знаете, Александр Сергеевич, что сделали с вашим «Лукоморьем». Вот вы, например, про эту вашу знакомую Истомину в произведении не писали, а её ногу здесь почему-то поставили. А про кого вы писали, например, про кота, того не поставили. Я вам сейчас покажу. Сами убедитесь.
Она потянула Пушкина за ограду и повела по парку. Александр Сергеевич почему-то не расстраивался, читая таблички, а наоборот, смеялся.
– Что тут смешного? – рассердилась Геракл. – Это же наизусть учат! Ой, вот, Александр Сергеевич, фонтан, – и Катя красиво, как учительница, протянула руку к орлу. – Здесь вода из Мёртвого моря, не знаете такого? От неё все царапины заживают! У вас, кстати, случайно нет никакой раны?
Поэт бросил взгляд на свой бронзовый живот и невесело усмехнулся.
– А тут, – девочка еще красивее простёрла другую руку, – в рыбе, другой фонтан. С живой водой. Очень бодрит. Попробуйте. Я даже домой набрала.
И она игриво побрызгала памятник лечебными водами.
– Очень мило, – Александр Сергеевич стряхнул капли с бронзовой пелерины.
– А здесь «Королевич»… Где «Королевич»? – обомлела Катя. – Только что был!
Беседки с этой табличкой на месте не оказалось. Посыпанные песком дорожки упирались в каменное сооружение с надписью «ГРОТЪ». Чуть ниже на листке бумаги было нацарапано от руки: «ВЫХОД».
– Ничего не понимаю! – сдвинула брови Геракл. – Когда успели поменять? И где тут вход?
– С другой стороны, – подсказал внутренний голос.
– Это ж надо… Александр Сергеевич, вход, оказывается, в Выселках, – обрадовалась Катя. – Полеземте в дырку. Только согнитесь, чтоб шляпой не треснуться.
Девочка и поэт вошли в грот и растворились в темноте.
– Подул! Подул! – заорал снаружи Петуля, которого поставили наблюдать за ветряком. – Крутится!
Чурки в горшке запрыгали. Спинозин телоразложитель затарахтел. Задергалась станина. Михайлова скамья затряслась.
– Работает! Работает! – обрадовались учёные. – Починили!
Верёвки, которые вели наружу, сильно натянулись и зазвенели. И вдруг лопнули все одновременно. Пружины под обшивкой жалобно застонали. Поднятая половинка дивана рухнула вниз. Горшок покатился по полу.
– Что такое? Только что излучал… – Михайла выглянул во двор. Ветер дул, ветряк крутился. По небу с невероятной быстротой неслись тучи. Блеснула молния.
– Электричество, – догадался Носоломов.
– Короткое замыкание, – пояснил Спиноза, огорчённо глядя на разорванные верёвки. – Придётся заменить проводку.
Михайла покачал головой:
– Да где её взять, пеньку-то? В Нижнюю Мгу нужно ехать, а это все тридцать верст.
– Мы доберёмся, – пообещал Спиноза. – Ты только скажи, в какую сторону и на чём.
– На чём? – Михайла безуспешно пытался связать проводники. – Не на чем. Батька на промысел уехал, другой лошади нет.
Витя почувствовал себя неловко.
– В принципе, – деликатно сказал он, – мы можем добраться на попутных э-э-э… перекладных. Или нанять на почте… э-э-э…тройку.
Петуля заржал:
– Так тебе почтальон и дал!
– Да кто ныне ездит? – Михайла тоже усмехнулся. – Страда. А до ямской станции вёрст шестьдесят.
– У вас что – одна лошадь в деревне? – подначил Бонифаций. – У соседей занять нельзя?
Михайла задумался.
– Сходить, что ль, к Емеле-то? Может, и даст… Или к Демьяну?.. Ладно, поищу, – решил он, – а вы тут отдохните, погуляйте. Не то в избу пойдите, щец похлебайте.
В сенях лежал телёнок. Он потянулся к Спинозе бархатным носом и почмокал губами. Витя вежливо улыбнулся животному и обошёл его стороной. Посреди избы стояла большая белая печь. При виде многочисленных горшков и плошек Петуля оживился:
– Хоть пожрать по-человечески!
– Да, пора возобновить ресурсы, – с энтузиазмом отозвался Спиноза.
Бонифаций загремел крышками. Но лишь в одном из горшков обнаружил густой суп.
– Это щи, – научный руководитель сунул в горшок палец и облизал его. – Типичное северное блюдо. Постные.
Петуля тоже попробовал ложку.
– Холодные. А где у них хлеб?
– Его пекут, – уверенно сказал Спиноза. – Перед обедом.
В большой кадке мальчики обнаружили тесто.
– Может, так сойдёт? – обнадежился бизнесмен.
– Ты что! Сырое тесто есть опасно! – заволновался Витя. – Заболеешь заворотом кишок! Нет, лучше выпечем хлеба, – Спиноза поправил очки. – Ты разведи огонь в очаге, а я сформую батоны.
Пока Петуля искал во дворе дрова, Спиноза потрудился на славу. Ему нравился простой крестьянский быт, и он с удовольствием занимался стряпнёй. Правда, тесто почему-то липло к рукам и не желало формоваться. Батоны получились не очень ровные, зато на каждом из них ребром ладони научный руководитель сделал насечки, как в магазине.
Наконец Бонифаций притащил охапку толстых поленьев:
– Куда их суют? Здесь столько дырок…
– В духовку, – подсказал Спиноза. – А сверху хлеб. На лопате. Ты, кстати, нигде её не видел?
– Валялась там одна, во дворе, – Петуля обошёл печь в поисках духовки и решил засунуть дрова в самую большую дыру.
Витя сбегал за лопатой. Она оказалась не очень чистой и пахла навозом.
– Бедный русский народ, – сокрушённо покачал головой учёный. – Век просвещения еще не наступил.
Он тщательно промыл лопату в колоде, из которой пили свиньи, вытер её полой белого халата и вернулся в избу.
– Чёрт! – ругался бизнесмен, бросая на дрова спичку за спичкой. – Хоть бы газета какая была. Так весь коробок уйдёт.
– Подуть надо, – подсказал Спиноза.
Они начали усиленно дуть в дырку. Огонь не разгорался. Витя порылся в карманах, вытащил оттуда блокнот, вырвал несколько чистых страничек и затолкал их между поленьями. В коробке оставалась последняя спичка. Но, к счастью, бумага загорелась, потом занялся завиток коры, и духовка заработала.
– По-моему, пора класть хлеба, – Спиноза плюхнул на лопату два липких батона и сунул их в духовку.
– Теперь закрывай, – подсказал ассистент. – А то тесто не поднимется.
– Но как? Там же лопата. Ручка мешает…
Бонифаций задумался.
– Ладно, не закрывай, – разрешил он. – Так сойдёт. Давай уж заодно и борщ подогреем.
– Разве суп ставят в духовку? – засомневался Витя. – Я что-то такого не припомню… Давай зажжём вторую конфорку.
– Какую? – Петуля поскрёб затылок. – Давай лучше сверху поставим.
По настоянию Спинозы он попытался использовать ухват. Но щи не ухватывались. Бизнесмен плюнул, встал на припечек и руками поднял горшок на лежанку.
– Интересно, сколько времени по технологии должны выпекаться хлеба? – задумался научный руководитель.
– Ну… минут десять-пятнадцать. Может, полчаса…
Они принялись ждать.
– Как неприятно пахнет! – поморщился Витя. – Может, тесто несвежее? Или дрова сырые?
Комната быстро наполнялась дымом.
– Как бы пожара не было, – забеспокоился Спиноза. – Давай лучше вытащим хлеба и потушим огонь в очаге.
Он потянул на себя лопату. На ней лежала бесформенная масса сырого и обгорелого теста.
– По-моему, хлеба получились на славу, – бодро сказал учёный. – Немножко некрасивые, но ведь главное – вкусовые качества.
Петуля закашлялся.
– Ну и дымища! Где-то я тут ведро с водой видел.
Он вышел в сени, выхватил из-под носа у телёнка ведро с пойлом, вернулся к печке и плеснул в духовку. Дрова зачадили.
Спиноза снял и протер очки:
– Ой, как глаза щиплет… А почему дым не выходит в трубу? – вдруг спохватился он. – Наверное, дымоход засорился. Неудобно перед Михаилом! Надо прочистить.
Они выскочили из избы, где уже нечем было дышать. По приставной лестнице Петуля взобрался на крышу и заглянул в трубу:
– Ни фига не видно! – крикнул он научному руководителю. – Точно, забилось! Слышь, найди длинную палку и давай сюда!
Витя с большим трудом вытащил из забора жердь. И с величайшими предосторожностями поднялся с ней наверх к Бонифацию.
– Надо ветошью обмотать, – вспомнил бизнесмен. – Пойду поищу какую-нибудь тряпку.
В горнице Петуля нашёл сундук и начал рыться в вещах. В печи что-то ухнуло, заверещало и забилось.
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке