2

Неизвестно, как в иных частях мироздания, но в этом мире и под этим небом не существовало занятий, которые Эд Эфрин любил бы больше любовных утех. Иногда, под настроение и в хорошую погоду, он мог предпочесть им стрельбу по диким уткам, но это случалось редко. А вот хорошая трубка с отменным табаком после этих самых утех – удовольствие, почти сравнимое с бурным излиянием в гостеприимное женское лоно. Именно этому удовольствию он и собрался предаться, когда Лизабет Фосиган сморщила носик и сказала:

– Фу! Не смей! Ты же знаешь, как я ненавижу дым.

Эд застыл, сжимая трубку в приподнятой руке и глядя на Лизабет самым несчастным взглядом, каким только может одарить мужчина только что переспавшую с ним бабу, не рискуя при этом навеки уронить себя в её глазах. Однако Лизабет Фосиган отличалась фамильным упрямством своего клана и осталась непреклонна.

– Убери, – потребовала она, сердито сверкая янтарными очами. Эти янтарные очи, ну и, конечно, ненасытное лоно были единственными её достоинствами, впрочем, совершенно неоспоримыми. В противовес им наличествовал вздорный нрав, плоская фигура, жиденькие волосёнки и изрытое застарелыми оспинами лицо – тоже своего рода фамильный подарок. Иная на месте Лизабет предпочла бы помереть от оспы, как все приличные люди. Однако Фосиганы отличались легендарной живучестью: дружно переболев заразой в первой её волне, они в полном составе уцелели, обзаведясь на память рытвинами на коже. Ходили слухи, будто на землях Одвеллов и их септ слово «фосиган» означает «урод». Хотя, может быть, и врали – люди любят врать. Эд врать не любил; он любил охоту, любовные утехи, трубку после них и, иногда, малышку Лизабет. Не в те минуты, впрочем, когда она запрещала ему курить. Эх, были бы они в его доме или хотя бы в борделе… но здесь, в замке Фосиганов, она была хозяйка, а он вор, для которого она любезно раскрыла свой маленький тайничок. Поэтому и он по меньшей мере обязан быть любезным.

Очень любезно Эд вытряхнул табак на ковёр и бросил трубку на стол. Надо было бы сунуть её в карман, но поскольку он сидел на столе голым, а штаны и куртка вместе с плащом валялись на кресле, сделать это было затруднительно.

Лизабет хихикнула.

– Утром Марджи снова спросит, откуда табак. А я скажу…

– Скажешь, что златокудрый Эоху залетал пожелать спокойной ночи, – подсказал Эд, – и присел на край стола покурить, а ты не смогла ему отказать, понятное дело.

– Язык бы у тебя отсох, богохульник.

Эд поцокал тем самым языком, которому только что пожелали такой незавидной участи.

– И что вам всем сегодня мой язык так не угодил, – риторически заметил он и лениво почесал живот.

– Кому – всем? – спросила Лизабет и, в обычной своей манере, тут же сменила тему: – Потуши свечи. Я переоденусь на ночь.

Эд покачал головой. Лизабет возмущённо зашипела и подтянула парчовое одеяло к подбородку. Эд смотрел на неё с умилением: его всегда восхищала в ней эта преувеличенная стыдливость, просыпавшаяся после соития, причём проявлялась эта стыдливость тем сильнее, чем извращённее была свежая выдумка юной леди Фосиган. Впрочем, сегодня ничего такого особенного они не делали, всего лишь выбрали плацдармом не постель, а стол, на котором ныне восседал Эд. Сам он считал, что это не очень удобно, прежде всего для Лизабет, но ей нравилось. Ох уж как ей нравилось… и, едва они выдохлись, она немедленно сбежала в постель, откуда продолжала им командовать. Восхитительная женщина.

– Сама потушишь, – сказал Эд. – Или велишь своей Марджи. Я сейчас уйду.

– Почему? – насупилась Лизабет, однако в её ярких, бесстыдно искренних глазах мелькнуло облегчение. Эд задумался, первый ли он её гость за сегодняшнюю ночь и, главное, последний ли.

– Магда, должно быть, уже извелась, – беспечно пояснил он, заранее забавляясь её реакцией, которая всегда была одна и та же.

– Опять ты!.. Я же сказала, не смей говорить мне о ней!

– Курить не смей, о Магде говорить не смей, – скучным голосом начал перечислять Эд. – Втроём не смей, сзади тоже не смей… Вы так капризны, моя леди.

– Ты ещё толком ничего не знаешь о моих капризах, – многозначительно сказала Лизабет, и это прозвучало как обещание. На следующую ночь наверняка приготовит что-нибудь интересненькое…

Курить хотелось очень сильно. Спать тоже. Эд подавил вздох. Интересно, который сейчас час? Вроде бы ещё не рассвело, хотя ставни были закрыты наглухо и судить было трудно.

– А как ты попал в замок? – спросила Лизабет; не то чтобы это её и вправду интересовало, но, похоже, ей надоело фантазировать о будущей ночи, и она решила подумать о чём-нибудь другом. Такое часто с ней бывало – она не могла долго удержаться на одной мысли или намерении, и это делало их ночи особенно разнообразными.

– Как обычно, – отозвался Эд.

– Я слышала, ворота сегодня закрыли. Как ты прошёл?

– Ну как всегда же. Сказал, что иду к конунгу.

– Ох, Эд, – хихикнула Лизабет. – Однажды ты всё-таки попадёшься на этом, и отец спустит с тебя шкуру!

– Не попадусь, – заверил Эд. – В крайнем случае, скажу, что в самом деле шёл к нему, а по дороге заскочил к тебе.

– Эдвард!

Он подмигнул ей, и она боязливо захихикала, ткнувшись носом в одеяло. Развратность и бесстыдство зрелой женщины дивным образом сочетались в ней с глуповатой наивностью восемнадцатилетней девчонки, которой она и была. Впрочем, там, где Эд родился и вырос, в этом возрасте ни одна леди уже не была девчонкой. Только дочь конунга, за всю жизнь носа не совавшая дальше Нижнего города (и то – по большим праздникам), могла сохранить этот очаровательный юношеский идиотизм. Её менее знатные сверстницы здесь, в Сотелсхейме, уже были куда более искушенными, а потому и более пресными. Эду они давно надоели.

– Ты ведь будешь ко мне приходить после свадьбы? – спросила Лизабет. Эд подумал, как хорошо было бы сейчас обнять её и покровительство похлопать по мягкому задику, но тогда она бы его уже не выпустила, а ему в самом деле надо было скоро уходить.

– Ну, милая, если меня не остановила моя собственная свадьба, то твоя-то уж тем более не остановит.

Ей, видимо, не понравились нотки снисходительности в его голосе, и она сочла нужным строго свести неровно растущие рыжеватые брови.

– А не пугает ли вас, милорд, возможность встречи с моим мужем?

– Не пугает! – хохотнул Эд. – Хотя где бы мне с ним встретиться? Разве что он будет возвращаться от своей любовницы примерно в то же время, когда я буду возвращаться от своей?

– Эд!

– Думаю, в таком случае мы обменяемся рукопожатием и, раскланявшись, разойдемся. Не бойся, малышка, мужчины в таких вещах куда более терпимы друг к другу, чем вы, женщины, привыкли думать…

– Эд! – завопила Лизабет и запустила в него своей туфелькой – спасибо, хоть не ночным горшком. Эд увернулся и, вздохнув про себя, всё-таки поплелся заглаживать её гнев. Для этого хватило основательного поцелуя – Лизабет, как и большинство юных и страстных дев, до одури любила целоваться.

– Ты невозможен, – пробормотала она, и Эд оставил эту констатацию очевидного без комментария.

– Я пойду, – сказал он наконец тоном, не располагающим к продолжению диалога. Иногда не мешает продемонстрировать превосходство мужского пола, пусть и над дочерью конунга.

– Завтра ты у меня, – тем же тоном ответила она, демонстрируя превосходство происхождения, пусть и над мужчиной.

Эд кивнул было, но потом, будто спохватившись, виновато уставился на неё.

– Я забыл тебе сказать. Проклятье, совсем вылетело из головы… вот что ты со мной делаешь!

Лизабет смотрела на него, ожидая, что напоследок этот невыносимый мужлан скажет что-нибудь скучное.

– Послезавтра я дерусь с Бристансоном.

Не скучное, нет. Лизабет часто заморгала, глядя в предельно серьёзное и даже немного смущённое лицо Эда.

– Я хотел, чтобы ты узнала от меня, – пояснил он. – А то наболтают, как обычно, всякой чуши…

– С Сальдо? – тонко спросила Лизабет. – С моим Сальдо?!

– Так получилось.

– Из-за меня?! – пискнула Лизабет, белея от ужаса и краснея от восторга. И ужас её, и восторг длились не долее секунды, потому что Эд ответил, успокоив её и одновременно разочаровав:

– Нет, не бойся. По крайней мере, формальный повод был другой.

– А какой? – немедленно спросила Лизабет. Закономерный вопрос, даже для восемнадцатилетней конунговой дочери. Эд подождал немного, надеясь, что она привычно сменит точку приложения своего женского любопытства. Ожидание пропало впустую. Эд вздохнул и попытался встать. Коготки Лизабет впились в его запястье.

– Неужели… леди Чаттона?!

– Так получилось, Лиз, – страдальчески ответил Эд, и Лизабет Фосиган, рухнув на подушки, пронзительно расхохоталась.

– О, Гилас, помилуй грешные души наши! Неужели правда?! Эта шлюха! Сальдо всерьёз согласился драться из-за неё?!

– С большой охотой.

– Гилас и Тафи, если б я только знала! Вот дурачок!

Эд искоса наблюдал за ней, продолжая изображать страшное раскаяние. Что ж, он явно был прав в своих подозрениях: к увлечению Сальдо Бристансона куртизанкой из веселого квартала приложила руку его невеста. Не то чтобы Эд был удивлён – ведь он сам не стесняясь расписывал Лизабет прелести леди Чаттоны. Маленькой принцессе нравилось слушать о его похождениях с другими женщинами, её это заводило, а излишней ревнивостью она не отличалась – если только речь не шла о Магдалене. Сводную сестру Лизабет презирала и ревновала к ней дико, всех же остальных женщин Эда считала своими боевыми подругами. Леди Чаттоной она особенно заинтересовалась – как раз в то время Лизабет искала источник надёжного и контролируемого удовольствия для своего будущего мужа. По мнению Эда, это был разумный и дальновидный ход, настолько, что впору было заподозрить в нём авторство кого-то из старших подруг конунговой дочери. Впрочем, насколько он знал, у неё не было подруг.

– И вы дерётесь послезавтра? – отсмеявшись, переспросила Лизабет. От смеха её рябые щёчки раскраснелись, и она стала почти хорошенькой.

– Да.

– За две недели до моей свадьбы! Эд, ты совсем обезумел, вызывая его!

– Я не вызывал его. Он сам меня вызвал.

Она захлопала глазами. Потом фыркнула, уже не выглядя столь довольной, как прежде.

– Так он и впрямь всерьёз увлёкся этой Чаттоной…

– Ревнуешь? – поддел Эд. – А я? За меня ты не боишься?

– Не смеши меня. – Она скользнула ладонью по его плечу, мимоходом погладив небольшие, но твёрдые и упругие мускулы, выпирающие под кожей, отдав этим жестом наибольшую дань его телу и силе, какую только может дать мужчине женщина. – Я скорее боюсь за Сальдо. Ты ведь не убьёшь его?

– Ты его любишь? – напористо спросил Эд.

Лизабет смутилась, что нечасто с ней бывало.

– Тогда убью.

– Эд!

– Брось, Лиз. Где видано, чтобы члены благородных кланов убивали друг друга из-за шлюхи?

– И тем не менее вы дерётесь, – обиженно заметила она. Боги, как быстро у неё менялось настроение. Вот уже и недовольна, а только что смеялась над ситуацией.

– Я бы оскорбил его, если бы не согласился.

– Ты и так его оскорбил.

– Обида обиде рознь, – загадочно сказал Эд, переводя разговор в плоскость таинственной сферы мужских представлений о чести, чем вынудил Лизабет замолчать. Воспользовавшись паузой, он мягко отвёл от себя её руку, встал и принялся одеваться.

– Я на самом деле никак не поверю, что стану его женой, – проговорила Лизабет за спиной Эда, будто про себя. Она часто так говорила, особенно после соития – так у неё выражалась ночная меланхолия. – Ты вот спросил, люблю ли… а я… Я не знаю, Эд. Вот сама думаю всё время и не знаю. Он мне нравится. Может, я его полюблю, когда узнаю в постели. Он же думает, что я девственница, знаешь? – она хихикнула, забавляясь этой мыслью. – Я-то сумею провести его в брачную ночь, но… что если он окажется неуклюжим? Или будет дурно пахнуть, или некрасиво выглядеть голым? Ты очень красив, когда голый, – заявила она.

– Спасибо, моя леди, – коротко отозвался Эд, затягивая пояс. – Хотя вообще-то я полагал, что и одетым смотрюсь недурно.

– А у Сальдо красивое лицо, – не слушая, продолжала Лизабет. – Очень красивое. Лучше, чем твоё. У тебя рот такой… терпеть не могу твой рот. И когда вот так ухмыляешься, да! А у него губы мягкие… тёплые… И нежные такие! И кожа на лице нежная, как у женщины. Я когда его целую, чувствую себя пятнадцатилетней, – она прижала пальцы к губам и широко улыбнулась. Потом улыбка разом сбежала с лица. – Но и что, что он красивый? Вдруг он скучный? Я вижу его пока только на официальных приёмах… ты же знаешь, раз я его невеста, нам запрещено оставаться наедине. Так глупо, по-моему… И на этих приёмах он всегда молчит или несёт такую чушь! Он ужасно скучный.

– Зато красивый, – напомнил Эд. – Влюбишься хотя бы за это. Что, к слову, уже больше, чем есть у многих твоих потенциальных мужей. Вспомни хотя бы Крестона, тебя же вроде бы за него сперва сватали?

– Уилл-Вислоух? – хихикнула Лизабет.

– Точно. Видишь, могло быть намного хуже.

Лизабет посмотрела на него с благодарностью. Эд на миг почувствовал себя неуютно – он хотел её подколоть, а на деле утешил. Надо же, какой конфуз.

– А может, я и не захочу, чтобы ты приходил ко мне после свадьбы. Если с таким лицом у Сальдо ещё и тело, как у тебя… то не захочу.

– Тогда я точно его убью, – пообещал Эд. – В приступе дикой ревности.

– А хотела бы я выйти за тебя. Хотела бы! Но ты ведь женился на этой ублюдочной сучке Магдалене…

Эд решил, что самое время заткнуть ей рот прощальным поцелуем. Не в том даже дело, что Лизабет лгала – хотя, может быть, не до конца отдавая себе в этом отчёт. Она никогда не вышла бы за него. Она могла выбирать между Бристансоном и Крестоном, сравнивая хоть их внешность, хоть могущество их семей, но никогда не стала бы выбирать между Эдом Эфрином и кем-то ещё – потому что выбор этот однозначно не оказался бы в пользу безродного смерда, как бы он ни был хорош в постели. Эд понимал это и ни в чём её не винил. Другое дело – её отношение к Магдалене, её мелочная, пакостливая ненависть, которая может существовать только между женщинами и только между сёстрами. Магда любила Лизабет не больше, чем та её, но Эд ни разу не слышал от неё подобных слов.

Он прервал поцелуй, и Лизабет крепко ухватила его за шею, требовательно заглянув в глаза.

– Пообещай не убивать Сальдо.

– Обещаю.

– Клянись Гилас!

– Клянусь Гилас не убивать твоего Сальдо. Ты что, за дурака меня держишь? Я не стану портить тебе свадьбу, моё милое строгое дитя, – сказал Эд. Потом чмокнул её в лоб, высвободился и задул свечу, мерцавшую у изголовья кровати.

– Всё. Можешь переодеваться, – сказал он, забрал со стола свою трубку и, откинув гобелен на двери, вышел из спальни конунговой дочери.

Служанка клевала носом в кресле у входа. Эд тронул её за плечо и приложил палец к губам. Вкладывая в ладонь женщины золотой – привычную дань, – Эд подумал, сколько же всё-таки платит ей Лизабет, и платит ли вообще. А если нет, то скольких её любовников в неделю должна пропускать милашка Марджи, чтобы оплачивать платья, в которых она щеголяет…