Часть 2
Праздник Эоху

1

Третьего дня последнего летнего месяца в четверть часа пополуночи Магдалена Фосиган отправилась искать своего мужа.

– Миледи, постойте! Миледи, что вы задумали? О Cветлоликая Гилас, помилуй… Что вы делаете? – проклиная свой болтливый язык, надрывался слуга.

– Отстань. Ступай к себе. Ложись спать, – отвечала Магдалена Фосиган, вытягивая из платяного шкафа очередную сорочку мужа, критически оглядывая её и бросая на пол, где уже громоздился ворох одежды.

Эд был не очень крупным мужчиной, но выше Магдалены на голову и, разумеется, значительно шире в плечах. И если рубашку ещё можно было заправить в штаны, то с самим штанами и с курткой возникли сложности. Согласно признанной в Сотелсхейме моде, одежда подчёркивала контуры тела, потому костюм, сшитый не по мерке, немедля навлёк бы подозрения. Наконец Магда вспомнила, что Эд был недоволен последним костюмом, который изготовила для него швея конунга, – дескать, жмёт в паху и подмышках, – и клялся впредь одеваться только у портных из Нижнего города. Это было вполне в его духе, однако сейчас Магдалене оставалось лишь порадоваться, что лучшей швее Бертана не удалось угодить её мужу.

Чтобы найти злосчастный костюм, весь шкаф пришлось перетряхнуть заново.

– Миледи, о, миледи…

– Ты ещё здесь? Вон, – сказал Магда и вытолкала слугу за дверь.

Одеться без посторонней помощи оказалось не так-то просто, тем более что она совершенно к этому не привыкла, – но выяснилось, что в мужском костюме намного меньше крючков и завязок, чем в женском. Надеть платье для бала без помощи двух горничных было занятием безнадёжным, в охотничий же костюм Эда Магда сумела облачиться за несколько минут. Разумеется, он болтался на ней, и сапоги тоже оказались велики, но Магда затянула потуже пояс и стала выглядеть как пятнадцатилетний мальчишка, влезший в обноски старшего брата. Костюм был из чёрного бархата, и тёмный цвет отчасти скрадывал лишние складки. Впрочем, вряд ли кто-то будет присматриваться к ней слишком пристально.

Оставались ещё волосы, и они оказались самой серьёзной проблемой. В помещении принято снимать головные уборы, а капюшон плаща поможет только на улице. В задумчивости постояв перед зеркалом с минуту, Магда наконец решилась и, перехватив волосы на затылке, заплела их в тугую аккуратную косу – так же, как делал Эд. Конечно, её волосы были намного длиннее, чем у Эда, но всё же короче, чем у некоторых мужчин. Перевязав свободный кончик волос лентой, Магда посмотрела на себя. Из зеркала на неё глядел бледный черноволосый юноша с напряжённым лицом, готовившийся совершить отчаянную ночную вылазку из родительского дома. «Наверное, таким был бы наш сын», – подумала Магдалена и, перебросив через руку дорожный плащ, вышла из дому.

Была половина первого ночи.

Верхний город, где располагался их особняк, давно погрузился в сон. Все увеселительные заведения Сотелсхейма находились в нижней части города, и там-то жизнь кипела в любое время суток. Столица Бертана всегда была весёлым местом, а с тех пор, как в Сотелсхейм пришли Фосиганы, ночные гулянья приобрели ещё больший размах. Первым указом, который издал Грегор Фосиган, взойдя на конунгский трон, стало повеление о начале строительства храма Тафи – прямо в городе, на пересечении главных улиц. Это было неслыханно и сперва вызвало всеобщее возмущение: никто из прежних властителей Сотелсхейма не возводил в городе храмов богам своего клана. Фосиганы же таким образом будто заявляли, что обосновались в Сотелсхейме надолго. Однако недовольство быстро утихло, когда одновременно с храмом вокруг него стали возводиться всякого рода увеселительные заведения. Ничего непристойного, конечно – для непристойностей существовали трущобы, – всего лишь две дюжины кабаков, таверн и игровых домов облепили святилище своей покровительницы со всех сторон, за несколько десятилетий превратившись в отдельный квартал, где проводили ночи не только приезжие и городские гуляки, но и многие мужчины из клана Фосиган. И неудивительно – в Верхнем городе ничего подобного не было. Верхний город вообще был другим миром – миром респектабельности, давних традиций и религиозного смирения. И, конечно, миром женщин.

Магда Фосиган ненавидела этот мир так же сильно, как и весёлый мир богини Тафи. Она ненавидела богиню Тафи. И всех остальных богов.

Ворота между Верхним и Нижним городом запирались на ночь только зимой, а в летние месяцы стояли открытыми – иначе благородные мужи клана штурмовали бы стены каждое утро, мертвецки пьяными возвращаясь к своим жёнам в Верхний город. Магда взяла свою любимую кобылу, которую ценила за тихий нрав и понятливость, и уже через несколько минут пересекла границу между миром, к которому принадлежал её муж, и миром, к которому не принадлежали ни он, ни она. Караульные у ворот не обратили никакого внимания на закутанного в плащ всадника, проехавшего через ворота; не заинтересовались ею и гуляки, возвращавшиеся из города домой. Был риск нарваться на ночной патруль, но Магдалена знала, что в таком случае делать. Когда ворота остались позади, она пустила кобылу рысью. Нижний Сотелсхейм простирался ниже по холму, и квартал Тафи, сверкавший алыми и жёлтыми огнями на фоне кромешной темноты, узнавался безошибочно.

Магдалена Фосиган перешла на галоп.

«Спокойно, – сказала она своему бешено колотящемуся сердцу. – Спокойно».

Площадь Тафи раздирала прилегающие кварталы приглушённой какофонией музыки, криков и хохота. Все прилегающие к храму дома озарялись ярким светом, но двери их были плотно заперты, окна занавешены, а кое-где даже прикрыты ставнями, несмотря на летнюю жару. Хотя официально в этих заведениях не творилось ничего непристойного, до Верхнего города доходили самые извращённые и невероятные сплетни о том, что на самом деле происходит, когда улыбчивый слуга в золотистой ливрее закрывает за посетителем дверь. Никто не знал, как относится к этому сама богиня Тафи и нравится ли ей выступать укрывательницей тайных наслаждений и разврата, но судя по тому, что это длилось уже немало лет, и ни один из притонов ещё не обрушился и не сгорел, ничего против она не имела. Её лукавая улыбка, высеченная на миловидном лице статуи, венчавшей парапет над входом в храм, лишний раз свидетельствовала об этом.

Впрочем, на сей раз Магда надеялась, что нет нужды готовиться к худшему. Слуга сказал, что Эд отправился в «Серебряный рог» – закрытый клуб для мужчин, где преимущественно собирались заядлые охотники, чтобы за вином и картами ночь напролёт похваляться свежими успехами. Эд, с его славой и пристрастиями, выделял этот клуб среди прочих – и Магде следовало бы радоваться, что он не предпочитает «Серебряному рогу» «Вечный сад» или «Утреннее небо», которые располагались здесь же и имели куда более дурную репутацию. Вот и сейчас у дверей «Вечного сада» ворковала парочка, причём мужчина явно был пьян и говорил слишком громко, а женщина взвизгивала, но отнюдь не пыталась вырваться, что сразу выдавало род её занятий. Спешиваясь у входа в «Серебряный рог», Магда старательно отводила от них взгляд – и вздрогнула всем телом, когда мужчина громко окликнул её заплетающимся языком:

– Эй, малец! Иди-ка сюда, подсоби мне задрать юбку этой красотке! А то я никак один не справлюсь…

– Умолкни, мерзавец, я уж еле на ногах держусь, меня не хватит на двоих! – отвечала женщина хорошо поставленным музыкальным голоском и, хохоча, била мужчину веером по рукам.

Не поднимая головы, Магда ступила на порог и, пытаясь унять дрожь в руке, постучала по косяку дверным молотком. Звук вышел резким и, как ей показалось, чересчур прерывистым.

– Ну иди же-е…

– Оставь его, олух, видишь, мальчика и так качает.

Приоткрывшаяся дверь избавила Магду от необходимости продолжать выслушивать эти пошлости. Вежливое лицо лакея ничего не выражало.

– Чем могу быть полезен? – любезно осведомился он.

Вместо ответа Магдалена стянула с руки перчатку и, стиснув пальцы в кулак, позволила слуге полюбоваться её кольцом с оттиском Фосиганов на печатке. Лакей долго разглядывал его, близоруко щурясь, и когда Магде уже казалось, что сейчас он велит ей убираться вон, дверь наконец открылась достаточно, чтобы в неё можно было пройти.

– Добро пожаловать, милорд.

Магда незаметно выдохнула ему в спину, и, с трудом сохраняя ровный шаг, вошла в приглушённо освещённый коридор.

– Ваш плащ, милорд, позвольте.

Она колебалась мгновение, потом с отчаянной решимостью откинула капюшон. Лицо лакея по-прежнему ничего не выражало. Передавая плащ, Магдалена старалась не соприкоснуться с ним руками. Лакей передал его кому-то в полумраке коридора и снова повернулся к Магде.

– Прошу вас, милорд. Вы впервые у нас, не так ли? Я вас проведу.

Не дожидаясь ответа, он зашагал вперёд. Магда пошла за ним, с трудом преодолевая желание обхватить руками озябшие плечи.

Мужской клуб – место столь же запретное для женщины, как глубины храма Гилас – для всякого смертного, не принявшего постриг. Магда не имела ни малейшего представления, что будет, если её узнают. Но если держаться в тени, риск этого был не так уж велик. Она была Фосиган, и это избавляло её от любых вопросов… И как жаль, что правило это действовало лишь ночью и лишь в квартале лукавой Тафи. Очередная шутка богини, и на сей раз – очень злая шутка.

Лакей остановился, открыл дверь, и у Магды оборвалось сердце.

– Право слово, я клянусь, что он так и сделает! – воскликнул мужской голос, и ответом на него был дружный хохот дюжины мужчин, собравшихся в просторном, ярко освещённом зале. Свет был повсюду – свечи на столах, в настенных и напольных канделябрах, масляные лампы по углам и под потолком. Никакой тени, и совершенно негде укрыться. Лакей поклонился, отступая, и Магда твёрдо вошла в зал, не глядя на группу мужчин, сгрудившихся за карточным столом и вокруг него. Они что-то бурно обсуждали и смеялись, прервав игру, и никто из них не обратил на Магдалену внимания – несколько голов повернулось на шаги, но, не узнав вошедшего, мужчины вернулись к разговору. Если бы Магда могла, она бы немедленно повернулась и вышла прочь.

Эда среди этих мужчин не было.

«Рикки солгал мне?» – подумала она, и эта мысль отозвалась в ней мучительной, отчаянной надеждой. Но нет – скорее всего, слуга просто перепутал название клуба. Или Эд был здесь, но уже ушёл и сейчас возвращается домой… где вместо ожидающей его жены найдёт пустую постель… а может быть, он уже и сам давно лежит в постели – с какой-нибудь развязной девицей, прямо тут, за соседней стеной…

Магда сама не знала, какая из этих мыслей вызывала в ней больший ужас.

Но так или иначе, просто развернуться и уйти, не привлекая внимания, она уже не могла. К счастью, в зале находилось несколько кресел по углам. Одно из них было занято мрачным пожилым мужчиной, хмуро потягивавшим вино в стороне от компании молодёжи, и Магда тоже села в кресло на приличном расстоянии от него. Рядом немедленно очутился новый лакей, услужливо поинтересовавшийся пристрастиями молодого лорда. Магда рассеянно попросила вина на его вкус, чем осчастливила слугу, которому не часто выпадал случай самовыразиться подобным образом, и ненадолго от него избавилась. Мужчины за карточным столом тем временем продолжали шутить и смеяться. Почти все они были молоды, и никого из них Магда не знала в лицо. Она пыталась вслушаться в их болтовню, но ничего не понимала и нервничала всё сильнее с каждой минутой, когда дверь с шумом распахнулась и в зал вошёл рослый человек с широкой улыбкой на скуластом лице.

– Шутки в сторону, милорды, – вы что, всерьез полагаете, будто… О! Глядите-ка, кто явился! – наперебой заговорили мужчины, шагая к вновьприбывшему и пожимая ему руки. Некоторые специально вставали, чтобы сделать шаг ему навстречу. Похоже, это была популярная фигура в клубе – а к новичкам, по счастью, никто не проявлял ни малейшего интереса. «Хотела бы я знать, как они встречают Эда», – подумала Магдалена.

– Фокстер, где тебя Молог носил? – перекрывая гул остальных голосов, спросил один из мужчин. – Я лучше не буду даже говорить тебе, что ты пропустил, не то ты убьёшь меня, как гонца, принесшего дурную весть.

– Верно, Блейз, верно! Не говори ему! Шлялся дьявол знает где, будет ему наука! – хохоча, подхватили остальные.

Фокстер, непонимающе улыбаясь, прошёл к игральному столу и сел на освободившееся место. Его немедленно обступили – было ясно, что, несмотря на подначки, присутствующие сгорают от желания поделиться свежей сплетней. Это до того походило на поведение их жён, когда они собирались вместе, что Магда с трудом сдержала смех – но ей немедленно расхотелось улыбаться, когда она перехватила взгляд мрачного господина, сидевшего отдельно ото всех. То ли он не знал, в чём дело, то ли отнюдь не разделял всеобщего веселья.

– Так что там стряслось? – спросил Фокстер, рассеянно сгребая карты. – Ну, кто со мной сегодня? Блейз, Аленви… Твисто, может, ты? Давай. Джексит, я помню про долг, но не сегодня, ладно? Без обид…

– О да, обид на сегодня довольно, – со смехом сказал долговязый юнец с едва пробившимся над губой пушком, садясь напротив него. Двое других тоже заняли места, остальные сгрудились вокруг, попыхивая трубками и ухмыляясь.

– А что так? Кто и кого обидел? Уж не ты ли, Блейз, мой мальчик?

– Помилуй, делов-то было бы, если бы я! – расхохотался тот. – Ты знаешь, у меня обычно разговор короткий.

Мужчины взорвались хохотом. Магда смотрела на них, ничего не понимая и особенно остро чувствуя свою невероятную от них далёкость. Лакей поставил на подлокотник её кресла бокал, шепча что-то об урожае одиннадцатого года, но она едва заметила его и чуть не сшибла бокал локтем. «Выпью и уйду, – решила Магда. – Всё равно мне нечего здесь делать».

– Так что за обида? Довольно томить, господа, выкладывайте, – сказал Фокстер, небрежно сдавая карты.

– О, это невозможно пересказать, это надо было видеть, – закатил глаза Блейз. – Но так и быть, я скажу, слушай… Эфрин и Бристансон завтра дерутся на дуэли!

Рука, с ленивым изяществом раскидывавшая карты, замерла над сукном. Фокстер не улыбнулся, только его глаза расширились.

– Бристансон? – переспросил он. – С… Эфрином?!

– В том-то и соль анекдота, – усмехнулся другой партнёр, но в наступившей тишине смешок прозвучал фальшиво.

– Да он в своём уме?!

– В тот миг, вероятно, временно из него вышел. Но тогда это никому не показалось странным… верно, лорды?

– Не то слово, – отозвался один из зрителей. – Веришь, Фокстер, мне и самому хотелось надавать этому щенку пощёчин, боюсь, на месте Бристансона я бы не удержался. Но Сальдо – ходячее благородство, ты же знаешь, он жаждет удовлетвориться по всем правилам…

– Вы хотите сказать, – перебил Фокстер, – что Сальдо из клана Бристансон бросил вызов безродному выскочке Эфрину? Именно это вас так развеселило, милорды?

Никто не ответил. Фокстер швырнул карты на стол.

– Быть может, кто-нибудь из вас объяснит мне, что в этом смешного? – сухо спросил он.

– Ну, я же говорю, это надо было видеть, – неловко улыбаясь, отозвался наконец Блейз. – Никто толком и не понял, что случилось – я не понял, во всяком случае. Сперва они даже не разговаривали – ну, ты знаешь, какого мнения Бристансон об Эфрине…

– Такого же, как и все благородные люди, – холодно перебил Фокстер.

– И тем не менее ты играешь с ним в карты, как и все мы, – встрял мужчина, сидевший между Блейзом и Фокстером.

Тот пришпилил его взглядом к спинке кресла.

– Я терплю его здесь, так же как и любой из вас, Твисто, – чеканя слова, ответил он. – Но пусть выйдет вперёд тот, кто видел меня за одним столом с этим смердом. Я готов спросить с него за такие слова.

– Ох, будет вам, – вмешался кто-то из стоящих. – Довольно одного вызова за ночь.

– Так как это вышло? – тут же спросил Фокстер.

– Как это обычно выходит. Бристансон с Пиллано спорили о соколах – ну, ты знаешь, у Пиллано пунктик на этом. Эфрин влез в разговор и моментально перетянул его на себя. Неожиданно согласился с Пиллано насчёт соколиц – хотя я своими ушами слышал, как он на прошлой неделе говорил, будто считает их разведение бабской придурью…

– Ближе к делу! – рявкнул Фокстер.

Блейз пожал плечами:

– Гилас знает, как это вышло, Тед. Бристансона, конечно, взбесило, что этот щенок влез в разговор, ещё и отбил у него собеседника. Но ты знаешь его характер, он никогда не полезет на рожон. Они стали спорить о соколах втроём, это было любопытно – Эфрин, как всегда, за словом в карман не лез… И будто нарочно делал всё, чтобы оскорбить Сальдо.

– Оскорбить?

– Нет, не прямо… ничего такого он не говорил, но тон и взгляд у него были такие, будто он считает Бристансона полным ничтожеством и бездарем во всём, что касается соколов, и будто это Бристансон встрял в чужой разговор, а не он. В конце концов Сальдо вышел из себя и заявил, что Эфрин сам ничего не смыслит в охоте и только языком трепать горазд… и тогда… ох…

– И тогда, – торжественно закончил один из мужчин, – Эфрин говорит: «Вы несправедливы, милорд, мой язык горазд вовсе не только на трёп, и вы о том можете с определённостью узнать у леди Чаттоны!»