Глава III
Ангелы доктора Иноземцева

Уехал Иван Несторович в стольный город Петербург. А Ульяна Владимировна в Берри осталась – одна, да с нею бывший управляющий, старенький месье Ману и его супруга мадам Ману, что за замком смотрели еще при Лессепсах. За окном завывали декабрьские метели, шел снег, нагоняя тоску на сердце. И до того страшно стало девушке за жизнь супруга, до того беспокойно, что от безысходности она взяла да отправила телеграмму товарищу по прошлому приключению, внуку египетского магната Ромэну Лессепсу. Была у парочки тайная договоренность – в беде друг друга не бросать.

Юноша примчался вечерним поездом, рыдал, что со скуки умирает, что после таких сумасшедших авантюр, случившихся в Париже этой осенью, жизнь стала казаться серой и унылой, хоть вешайся. И по доктору скучал, ведь до того весело было над ним нет-нет да подшучивать, до того он рассеян и впечатлителен.

– Именно его-то и спасать надо, – сказала Ульяна. – Не ровен час, дров наломает, в беду попадет.

Поведала она юноше смышленому о том, как бывает несправедлива жизнь: два ученых делают одно открытие, да еще в разных частях земного шара, а слава достается тому, кто суетливей оказался, кто заветным патентом обзавестись поспел. Так случилось и с доктором Иноземцевым. Поведала о лекарстве, которое тот открыл, и о том рассказала, сколько бед случилось от оного лекарства, объяснила, отчего доктор этот такой всегда угрюмый и несчастный ходит.

– Вот оно что! – Лессепс внимательно выслушал Ульяну. – Теперь понятно, почему тогда месье Иноземцев на меня так сердит был за пристрастие к химии. Хм, весьма неожиданно.

– Тебя-то он отучил бомбами заниматься, а сам ума не нажил – теперь хочет оспорить патент.

– Никогда бы не подумал, что столь мрачной личности недостает славы.

– О нет, не ради славы, – отмахнулась Ульяна. – Он боится собственного изобретения как огня и хочет его уничтожить, прежде чем оно попадет к людям. Но в Петербурге его погонят сразу вон – сначала обсмеют, а затем погонят. А как узнают, что он затеял судебную тяжбу с немецкими фармацевтами, еще и арестуют. От русских полицейских чиновников чего угодно можно ожидать. Скажу больше, для них имя Иноземцева, аки красная тряпка для стада быков. Ему только шаг ступить через порог охранки достаточно, чтобы тотчас вызвать массу подозрений.

Тут неожиданно постучался месье Ману и возвестил о приезде гостя.

– Месье Эмиль Герши, – проговорил управляющий. – Что доложить?

Ульяна и Ромэн замерли в немом ужасе, вперившись друг в друга и друг у друга словно спрашивая: что же делать? Один не хотел, чтобы злополучного внука панамского акционера у молодой жены русского доктора застали, ведь неудобно бы было перед доктором, другая – чтобы в мадемуазель Боникхаузен эту самую жену русского доктора узнали. Ведь Герши все еще считал, что это две разные женщины!

Куда податься? Ведь глупый Ману уже оповестил неугомонного адвоката о том, что Иноземцев в отъезде, а супруга одна.

Хаживал месье Герши к Иноземцеву не единожды разные случаи в судебной своей практике разбирать, да и так просто, от нечего, видать, делать, а может, привязался, душой прикипел к русскому ученому. Но Ульяне Владимировне всегда удавалось на глаза ему не попадаться. Бог миловал. Хоть адвокатишка все выпытывал, отчего, мол, с супругой молодой не познакомите? Откуда она? Кто такая? Иноземцев отвечал, что прибыла из Петербурга, и на том разговор завершал.

Тут, конечно же, Ульяне на ум пришла замечательная мысль. А ведь ежели Ромэн здесь, так почему его невесте не быть с ним рядом? Тоже в гости захотелось к русскому доктору, спасителю, между прочим. Навестить оба прибыли, чего тут удивительного?

– Веди его сюда, – кинула Ульяна Ману, а сама сбегала за шляпкой, шубкой и зонтиком, быстро под изумленным взглядом Ромэна оделась, щеки натерла, будто с мороза, зонтик водой из графина сбрызнула и рядом встала. А предку знаменитого Генриха Четвертого ничего объяснять не потребовалось, все вмиг понял, под локоть «невесту» взял, и встали оба у окна, в ожидании адвоката.

Адвокат вошел, смущенно тотчас же потупившись.

– И вы здесь, мадемуазель Боникхаузен? – склонился он в неловком поклоне. – А где же супруга месье Иноземцева? Мне сказали, мадам Иноземцева меня сегодня сама примет.

Ульяна сделала несчастное лицо и бросилась адвокату на шею, в то время как Ромэн махнул рукой управляющему, дабы тот скрылся с глаз долой и чего лишнего не ляпнул.

– Случилось неожиданное несчастье, – прорыдала Ульяна. – Только что мы проводили мадам Иноземцеву наверх, она приняла успокоительных капель и, быть может, наконец уснет спокойным сном. Так измучилась, бедняжка.

– Что же… такое… могло произойти? – адвокат был до того шокирован, что едва языком ворочать стал. Смотрел то на Ромэна, то на Ульяну и хлопал глазами.

Поведала Ульяна Владимировна и месье Герши об изысканиях Ивана Несторовича: об опытах, об открытии, о том, что, увы, не он один открытие сие совершил, и что патент ему никогда не заполучить, и что в Петербурге его ждет арест за попытку выкрасть собственные дневники, у него давным-давно полицейскими чиновниками изъятые.

Адвокат слушал, бледнея и краснея, теребя свои вечно взъерошенные, как у барашка, волосы.

– Да, все верно, – пробормотал он, – у месье Иноземцева нет никаких шансов оспорить патент, коли тот выписан на другое имя да столь давно. Случай рядовой, и тяжб подобных ныне в связи с возросшим количеством патентных ведомств тоже немало.

– Быть может, мы его нагнать успеем? – взмолилась Ульяна, хватая адвоката за рукав. – Поспешим на вокзал, возьмем билеты на скорый поезд… догоним… а вы ему все объясните, вас ведь он послушает, своего друга, адвоката с успешной судебной практикой, человека умного и сведущего.

Похвала заставила того зардеться. Да и характером Герши был мягким и отзывчивым, запыхтел, заохал, котелок в руках весь искомкал.

– На скорый поезд?.. В Петербург?.. В самый Петербург?.. Конечно, мадемуазель Боникхаузен, надо помочь месье Иноземцеву. Я сейчас как раз свободен на пару дней.

– Не будем терять ни минуты, – театрально указав куда-то вперед, в неведомые дали, проговорил Ромэн и почти вытолкал адвоката за дверь, за спиной его весело подмигнув лженевесте. Все существо юного авантюриста было устремлено навстречу грядущим приключениям. А теперь ведь и в России побывает, никогда в сих загадочных краях не был прежде, вот нежданная удача, вот повезло-то, и скуки-тоски как не бывало.

Но на Восточном вокзале, откуда отбывал поезд Трансъевропейского экспресса, Ульяну Владимировну ожидал сюрприз – съехавший набекрень котелок и рыжие усы Делина. Несчастный бывший исправник потерял в погоне за неуловимой проказницей Бюлов все, чем жил и что имел, и ныне, точно беспризорный пес, не находил себе места, не решаясь ни Ульяну сдать закону, ни вернуться в Петербург. Он не знал, чем закончились приключения доктора и внука Лессепса, не знал и того, в какую дыру сиганула лжеплемянница Эйфеля. Чем он был занят все это время – один Бог ведал. Девушка полагала, что вернулся в Россию. Но Делин, как самый завзятый игрок, не мог уйти без победы, даже если просадил в карты все свои деньги и маялся в надежде, что кто-то обронит фишку, дабы снова сесть за стол и отыграться.

Нужно было попасть в вагон незамеченной. Ульяна натянула шляпку с вуалькой чуть ли не до самого подбородка. Но оставались ведь Лессепс и Герши, которых бывший исправник хорошо знает и не пропустил бы мимо, не возжелав задать пару животрепещущих вопросов. Девушка потянула Ромэна за рукав и велела поторопиться.

– Опусти голову и прекрати махать тростью, – прошипела она. – Объясню в купе.

До купе добрались, слава господи, не натолкнувшись на исправника. Бухнулись на бархатные диваны, издав эмоциональное французское «оля-ля» и расхохотавшись под недоуменным, но снисходительным взором адвоката. Ульяна прильнула к окну и, энергично протерев перчаткой стекло от испарины, выглянула наружу. Под вуалькой ее лица не разглядеть, зато сама она отлично весь перрон обозревала, не мелькнет ли снова в толпе котелок проклятый, делинский.

– Ушли, кажется. Ох до чего он приставучий, Кирилл Маркович-то. Я, право, притомилась бегать от него. Уж декабрь к концу подходит, а он все никак не уедет обратно.

Однако едва явился и ушел контролер, дверь купе снова отъехала в сторону и на пороге показался исправник. Он широко улыбнулся, дернув гусарскими усами, будто на руках была пара тузов, не меньше, и методично задвинул щеколду.

– Ну что, – проронил он хрипловатым пропитым голосом и отер красный с мороза нос. – Удрать думали, голубки?

Адвокат побелел и потянулся в карман за носовым платком – в купе тотчас же повисло тяжелое винное амбре, ибо Делин крепко злоупотреблял парижским порто. На мгновение воцарилась мрачная тишина, все смотрели друг на друга с напряженным ожиданием. Герши постукивал зубами под белоснежным батистовым платком. Тут Ромэн не выдержал и вскочил, с гневным выражением лица вскинув руку с револьвером, наставив дуло на исправника. Делин ответил тем же: выпростал свой пистолет, но с медлительным и надменным спокойствием, мол, куда вы денетесь, сударь.

– Тише, тише, господа, – воскликнула Ульяна, приподнявшись и не сдержав улыбки. – Спрячьте оружие! Ивану Несторовичу мы нужны живыми.

– Вижу, вы, египетский принц, живы-здоровы. О вас молва идет по всему городу Парижу, – прошипел исправник. А потом как гаркнет во все горло: – Да только я ничегошеньки не понимаю в вашем сюси-муси языке! Ни в посольстве узнать, ни у филеров русских. Ни перед кем показаться не могу! После того как побывал в доме у покойного барона Рейнаха^[20], чтоб его все духи ада забрали.

– Очень даже напрасно, – проворковала Ульяна. – Напрасно, говорю, боитесь. О вашем посещении в доме барона не знает ни одна живая душа, как и о посещении Ивана Несторовича.

– Ой врешь, подлая ты бюловская…

– Не сметь говорыть дур-рно о моя невеста, судар, – воскликнул Ромэн, уже довольно хорошо освоивший русский.

Пытливый юноша, едва узнав, что девушка из России, тотчас же попросил ее стать для него учительницей русского языка, поведать о русских традициях и истории. До того ему полюбилась Элен Бюлов с ее эксцентричной философией и манерой себя подать, что мнилось Ромэну, в России этой самой все люди такие. В сущности, он не ошибался.

Самым большим козырем Ульяны был знаменитый русский «авось». И именно этот волшебный «авось» помогал ей попадать, а потом с блеском выпутываться из самых щекотливых ситуаций.

Лицо Делина дернулось в удивленной гримасе.

– Так вы по-русски разумеете, ваше высочество?

– Да, и недурно, – с достоинством ответил Лессепс и добавил словоерик: – «-с».

– Ну тогда я отсюда не уйду, пока вы мне все доподлинно не расскажете, что с бароном произошло.

– Он умерэть. От апоплексия. Р-разве месье Иноземцев не сказать вам этого?

– Кирилл Маркович, – Ульяна улыбнулась, вынула из муфты затянутую в атлас руку и положила ее поверх руки исправника, принуждая опустить пистолет. – Я вам ведь обо всем доподлинно рассказывала уже, ну сколько можно? А вы мне все не верите. Барон был нехорошим человеком, это истинная правда. Он понес заслуженную кару. А вот Иван Несторович оказался куда благородней и отважней вас. Он остался и спас Ромэна.

– За что ему дарыть мой дэдушка замок в Бэрри, – закончил юноша, и по физиономии его было видно, что он приложил немало усилий, чтобы, как дитя, не показать Делину язык.

– Да ну? – Кирилл Маркович от изумления опустил пистолет. – Замок? Иноземцеву? И он сейчас в нем преспокойно поживает и добра наживает. Так, что ли?

– Именно так он и пр-роисходить, – ответил Ромэн.

– Произошло, – поправила Ульяна. – Без он. Именно так все и произошло.

– О, вер-рно, – просиял Лессепс, приводя Делина в бешенство своей лучезарной великосветской улыбкой.

– Вот дьявол! – воскликнул исправник, отчаянным взором обведя купе. – А я все это время перебивался, как мог, крохи на билет до Петербурга копил. – А ему, значит, французское поместье жаловали?

– Не завидуйте ему, Кирилл Маркович, – Ульяна взяла исправника под руку и усадила рядом. Тот обессиленно повиновался. – Несчастный человек Иван Несторович. Никакие замки ему не нужны. Он, между прочим, уже дважды пытался его месье Лессепсу вернуть.

– Да, да, так оно и есть, – поддакнул Ромэн, глядя на Ульяну.

Та чуть заметно кивнула, мол, правильно сказал, молодец, без ошибок.

И родилась в голове мадемуазель Боникхаузен фантазия – Делина с собой позвать. Тот весьма полезным может оказаться в столице государства российского. Если не удастся отговорить Иноземцева вернуться, тогда хоть, возможно, бывший чиновник дневник его раздобыть подсобит. Самому доктору нипочем документ не вернут, сколько ни проси, а вот Делин знает, какие крючки к дверям-то в Архиве Полицейского Управления подобрать. Авось получится.

Достав платок, приняв вид убитой горем, выражение лица надев самое жалостливое да заговорив тоном безутешным, Ульяна поведала исправнику о намерениях доктора судиться с компанией «Фабен».

– Вот что он за человек-то такой, – ответил на это исправник. – Чего ему на месте не сидится? Правильно его жизнь помотала. Не был бы таким недотепой, жил был себе спокойно. Плохо кончит ваш Иван Несторович. Уж больно на это нарывается.

– Ну зачем вы так? – всхлипнула девушка. – Доброе у него сердце, оно ему покоя не дает. Он ведь всегда из благих побуждений в переделки попадает.

– А вы ему, Ульяна Владимировна, завсегда в этом рады помочь. В очередную переделку вляпаться. Зачем вам дневник из охранки доставать понадобилось? Ничего не стрясется, откажут ему, на этом все и закончится. Вернется назад в Париж, или где ему там замок-то пожаловали.

Ульяна спрятала лицо в платке.

– Он возмущаться начнет, вы же знаете его, Кирилл Маркович, – рыдала девушка. – А тут еще про меня какая-нибудь оказия вылезет, или он оговорится в сердцах. Нельзя ему в охранку, Кирилл Маркович. Арестую-ют.

– Хитрая вы, мадемуазель Бюлов, как лиса. Что за интерес вам до всего этого, понять не могу. Ладно, так уж и быть. На Николаевском вокзале свидимся, у касс. Но только я сам с Иноземцевым говорить буду. Уж лучше вам ему на глаза не попадаться. Такое у меня условие.

Адвокат, все это время не проронивший ни слова, всеми позабытый, переводил изумленный взгляд то с лица Ульяны на Ромэна, то с Ромэна на Делина и по обыкновению своему хлопал глазами. Только сейчас девушка вспомнила, как глупо получилось, сама себя подставила, принявшись стрекотать по-русски, что сорока настоящая.

Но Герши сделал восхищенный жест и проронил:

– Потрясающе, мадемуазель Боникхаузен! Прошу простить меня, месье Лессепс, но ваша невеста превзошла вас во много раз – ее произношение звучало чище, чем звон хрусталя. Не знал, что месье Иноземцев дает уроки русского языка. По приезде тоже попрошу его научить меня паре-тройке фраз. Как интересно! Столько букв в словах, столько твердости в звуках! Это язык энергичных, властных, но в то же время легких и беспечных, в хорошем смысле, людей! Интересный язык. Я очень интересуюсь… одной особой. Она русская. Но доктор отмалчивается на ее счет. Это такая удача, что я могу посетить Петербург, а быть может, и побывать в полицейских органах. Вы ведь намереваетесь отправиться туда? Я верно понял? Это, несомненно, божественный знак, такой шанс выпадает не каждый день. Я смогу наконец что-нибудь разузнать о коварной инспираторше Элен Бюлов.

Краска сошла на один миг с лиц Ульяны и Ромэна, но они как один тотчас же поспешили скривить подобие улыбок. Делин, услышав имя, которое было бичом всей его жизни, приподнял бровь. А потом почему-то махнул рукой и вышел.

– Месье Делин очень вспыльчив, – заметил адвокат, глядя на то, как Ромэн прячет револьвер обратно в карман. – Верно, испытывает неудобство в отсутствие своего врача?

– Да вы мастер делать неверные выводы. Находка для любого афериста, – пробормотала Ульяна по-русски, многозначительно переглянувшись с Лессепсом.

– Что-что вы говорите? – приподнял брови адвокат. – Ведь я не понимаю.

– Не обращайте внимания, месье Герши, – ответила она, но уже по-французски. – Дурацкая привычка! Чтобы хорошо выучить язык, нужно мысленно переводить на него все, что думаешь. Я иногда не замечаю, как делаю это вслух.