Глава 3

Хлеб привозят в семь утра, к открытию. В это время около магазина разворачивается сельский мини-рынок. Примерно к девяти уже никого нет, но начинают приходить покупатели в магазин, и длится это до обеда. К двум часам в центре пусто: все или прячутся от жары, или возвращаются на работу после обеденного перерыва. Детвора толпится у речки, потому что к этому времени как раз прогревается вода. Идеальное время для похода в магазин. Одно плохо: в половине случаев мы с дедом остаемся без хлеба, потому что к двум часам его обычно уже разбирают. В четыре – новый завоз. Но с этого времени и до самого вечера в центре опять много людей. Самому что ли научиться хлеб печь?

Я не боюсь людей. Наоборот, это они меня боятся. В первые дни я ходил в магазин с утра. Приходил домой и рассматривал себя в зеркале на предмет копыт, хвоста и рожек со свиным пятачком. Ничего. Что же тогда бабки крестятся, увидав меня у дверей магазина? Вроде не инвалид и не ветеран войны, а люди расступаются, пропуская меня без очереди. Меня это бесит. Тётя Света, которая когда-то была маминой подругой, вежлива со мной до тошноты. Мне её даже жалко: другие вольны шарахнуться от меня, обойти за три улицы, а она на работе. Вот и улыбается так, что, наверное, скулы сводит от напряжения, и обращается ко мне, выросшему у неё на руках, на «Вы». Это меня тоже бесит.

А у деда болят ноги. Раньше к нему приходила соцработник, но после моего возвращения позвонила и сообщила, что, раз с ним теперь проживает родственник, то делать это она не обязана. Конечно, в наш дом её теперь под ружьём не загонишь!

На речку тоже стараюсь ходить пораньше, пока никого нет: не хочу пугать детвору, лишать детей главного летнего развлечения. Уже две недели их стращают мной, как Бабайкой. Мне вообще нельзя близко подходить к детям, особенно к девочкам. Я держусь от них подальше. Точнее, держался. До сегодняшнего утра. Кто же знал, что в такую рань какая-то пигалица попрётся купаться на яму?!

Когда я ее вытаскивал, единственное моё желание было – утопиться. Исчезнуть из этого мира, пока тот ад, через который я прошёл два года назад, не втянул меня снова. Два года колонии – это не самое страшное, что я пережил. Там я быстро разобрался, как действовать, чтобы не дать себя в обиду. Это стоило мне нескольких шрамов, переломанных рёбер, двух визитов в карцер, трёх недель в лазарете. Но в итоге я заставил всех со мной считаться.

Самое страшное – это следствие и суд. Я не был готов к этому, я отказывался понимать, почему никто не хочет услышать меня, почему люди не видят очевидных фактов, почему заранее осудили и заклеймили человека, которого знают с детства! Почему безоговорочно поверили в мою злодейскую сущность и ни на минуту не усомнились в словах тех, кто без зазрения совести поливал меня грязью, извращая против меня самые безобидные поступки, о которых я уже и забыл на тот момент? Почему затравили моих родителей, вынудив их уехать из села, в котором мой отец родился, а мать прожила с ним больше двадцати лет? Десятки этих отчаянных «почему» роились тогда в моей голове, доводя меня до исступления.

Сейчас, спустя два года, они вернулись. Только я уже не тот пацан, который наивно верил, что на суде всё откроется и решится по справедливости. Теперь я в справедливость не верю и никому ничего не собираюсь доказывать. Мне никто не нужен, кроме деда. Он оказался крепче моих родителей: он остался здесь и выжил эти два года. Значит, и я выживу. Плевать я хотел на всех. Ненавижу! Подозреваю, что не все в селе считают меня злодеем и боятся, но подойти и заговорить тоже никто до сих пор не решился. Ненавижу их ханжество! Ненавижу их трусость!

Это девчонка на речке – как глоток свежего воздуха. Я не мог поверить, что она меня не боится. Такая дерзкая! С каким любопытством меня разглядывала, думала, что я не замечу. Как отчаянно хамила мне в лицо! Никакого страха в глазах, только гнев и раздражение. Я был так тронут, что даже сплавал за её кроссовками.

А когда выяснил, что она живёт в моём доме, когда она сказала «наша баня» про то, что мы с отцом строили вдвоём всю весну… не могу определить, что я в тот момент почувствовал!

У меня защемило в груди, когда я понял, что сегодня же эта малявка с ужасом узнает, с кем она провела утро у реки, и уже никогда не посмотрит на меня так дерзко, никогда с таким вызовом не пожмет плечами и не повернётся ко мне спиной. И уж тем более не будет больше так игриво покачивать своей аппетитной круглой попкой, зная, что за ней наблюдает знаменитый Семёновский маньяк.

Глава 4

С Арсюшей мы подружились. Несмотря на то, что этот засранец каждое утро будит меня ни свет ни заря, я не смогла перед ним устоять. Он, и правда, красавчик. Каждое утро, перед пробежкой, я взбираюсь на большущую бочку у себя во дворе, чтобы пообщаться с этим похабником. Сначала он взлетает на собачью будку и долго флиртует со мной, красуется радужным оперением и ярко-красным гребешком, косится на меня, закатывает глаза и что-то рассказывает на своём петушином языке. Потом, когда я через забор бросаю ему зёрна и кусочки вчерашнего хлеба, он спускается на землю и с важным видом созывает два десятка своих жён на пиршество. Сам при этом возвышается над суетливыми курами и цыплятами и не клюнет ни крошки. Мужик!

После общения с Арсением я отправляюсь на пробежку. Возвращаясь, каждый раз вижу того парня, который так нелепо меня топил, потом спасал. Он тоже видит меня с высоты, но, пока я добегаю до ямы, он уже успевает спрыгнуть с вербы, и с противоположного берега мне видна только его широкая спина, стремительно удаляющаяся на бугор. Я не пытаюсь специально с ним встретиться, а он, похоже, нарочно избегает меня.

Вчера он заметил меня слишком поздно и не успел уйти далеко. Когда я спускалась в воду в обычном месте, он натягивал свои спортивные штаны, стоя ко мне спиной. Я не стала окликать его. Он тоже не обернулся, хотя по напрягшимся мышцам я поняла, что он услышал плеск воды. Взъерошив рукой свои короткие тёмные волосы, он торопливо направился к селу. Я успела рассмотреть, что за эти две недели он равномерно загорел. Интересно, а до июля он что, в подвале прятался? Теперь тело его аппетитно блестело, красиво переливаясь благодаря капелькам воды. По крайней мере, так было со спины. Потому что «с фасада» я его видала только в то памятное утро моего чудесного спасения.

Кто он такой, я не знала, а спросить было не у кого. В прошлом году мама познакомила меня с дочками своей коллеги. Одна из них – Алина – моя ровесница, только что окончила колледж и устроилась технологом на местный молокозавод, а младшая – Маша – тогда переходила в одиннадцатый класс. Сейчас Алина почти всё время была занята подготовкой к свадьбе со своим одноклассником Пашей.

Но сегодня всё должно измениться. Во-первых, в деревню возвращается Машка, которая уезжала в город, чтобы развезти свои документы по пяти лучшим вузам. Во-вторых, ко мне в гости на три недели приезжает Юлька, чтобы поделиться впечатлениями от десятидневного отдыха в Черногории. Обе они приедут с пятичасовой электричкой, а я пойду на станцию их встречать. Точнее, поеду на велосипеде, чтобы потом нам не тащить километр их пожитки в руках.

Встреча была бурной. Машка с Юлькой тут же разговорились, будто знакомы сто лет, а не десять минут. Спортивную сумку Маши мы повесили на руль, а чемодан Юли закрепили на багажнике верёвкой и тронулись в путь, по-очереди ведя велосипед и болтая обо всём, что произошло за время разлуки.

Так мы преодолели половину пути. И тут случилось непредвиденное. Верёвка, которой был обмотан чемодан, немного ослабла, конец размотался и попал в велосипедную цепь, намотавшись на звёздочку. Мы не сразу это заметили, поэтому верёвка успела истрепаться в лохмотья, и мы застряли посреди дороги, тщетно пытаясь освободить механизм из плена. Хорошо ещё дело происходило не на открытой местности, а в небольшой посадке, которую пересекала дорога со станции.

Пока мы ковырялись и вздыхали, в спасительную тень вступил ещё один человек. Увидев нас, он замедлил шаг. Я узнала в человеке моего незнакомца-прыгуна и поняла, что он не горит желанием с нами общаться и даёт нам время убраться подальше. Но мы были обречены застрять здесь с этим велосипедом. Парень, видимо, понял, что нашего ухода не дождётся, поэтому всё-таки приблизился. Поначалу, еле заметно кивнув мне, он собирался пройти мимо, но потом сообразил, что у нас что-то случилось, и повернулся к многострадальному велосипеду.

– Что у вас тут? – спросил он, присаживаясь на корточки перед задним колесом. Машка шарахнулась от него, как от чумного. Вот дикая! Как она будет в городе учиться?! Юлька, раскрыв рот, наблюдала за каждым его движением. Парень, заметив их состояние, едва уловимо усмехнулся и достал складной нож. Машка, казалось, перестала дышать. Парень обрезал растрепавшийся конец верёвки, выковырял ножом все волокна из звёздочки, затем встал и размотал остальную верёвку с Юлькиного чемодана. Медленно, ни на кого не глядя, он демонстративно наматывал её на руку, а когда закончил, поднял глаза на Машку и подмигнул ей. Машка пошатнулась, схватив меня за руку. Парень отвернулся, крепко привязал чемодан, закрепил конец верёвки и, спрятав нож в карман, зашагал к селу. Даже не взглянул больше на нас. Мы, как три дуры, молча смотрели ему вслед.

– Ущипните меня, – наконец произнесла Юлька.

– Что? – очнулась я.

– Я спрашиваю: он настоящий или мне привиделось?

– Когда я с ним разговаривала на речке, вроде был настоящий, – усмехнулась я.

Тут отмерла Машка:

– Ты с ним разговаривала?! – завопила она.

– Да. А что?

– Ты с ума сошла! Это же Семёновский маньяк!

– Кто? – опешила я.

– Маньяк, про которого мы тебе рассказывали! Вы живёте в его доме!

Юлька перевела взгляд с Машки на спину удалявшегося по дороге парня:

– Блин, заприте меня с этим маньяком в одиночной камере дня на три, а лучше на недельку! И можно даже не кормить.

– Это не шутки! – вопила Машка. – Он недавно только из тюрьмы пришёл.

– И за что сидел? – поинтересовалась Юлька.

– Я точно не знаю. Кажется, за изнасилование.

Подруга вздохнула:

– И кому же так повезло?

Машка посмотрела на неё, как на полоумную. Да, к Юлькиным шуточкам надо ещё привыкнуть. В другое время я бы всласть посмеялась вместе с ней.

Впервые я услышала о Семёновском маньяке прошлым летом, когда девчонки проводили для меня экскурсию по селу и знакомили с местными достопримечательностями. И главной из них оказался, как ни странно, наш дом. «Дом маньяка» – так, оказывается, его называла вся деревня. Мама покупала его через агентство и, естественно, была не в курсе. На мой вопрос, где сейчас находится этот самый маньяк, Алина ответила, что в тюрьме.

– И много он людей убил? – содрогнулась я.

– Ни одного, – возразила Алина. – Он не маньяк-убийца, он…

– Сексуальный? – догадалась я.

– Очень! – старой шуткой ответила она, и мы втроём расхохотались.

Но теперь мне хотелось упасть на дорогу и грызть в отчаянии землю.