Таганрог, 2007 год

Пашка не сразу понял, что именно произошло.

– Держите воровку! – запричитала продавщица, уже крепко ухватив трепыхающуюся Милку цепкими сильными пальцами за сгиб локтя. – Она у меня браслет украла! Полюбуйтесь-ка, люди добрые – ни стыда ни совести!

– Что ты врёшь, овца?! – вскинулась от этих слов девчонка, тщетно пытаясь вырваться. – Ничего я у тебя не крала…

– Ты чего это мне тыкаешь, дрянь малолетняя?!

– А чего вы меня оскорбляете?

– Да пусть отдаёт браслет и катится, связываться с такой… себе дороже, – брезгливо кривя губы, посоветовал тучный мужчина из-за соседнего прилавка, торгующий дешёвой китайской бижутерией.

– Нет у меня никакого браслета, – упрямо возразила Милка.

– Обыщите эту пигалицу – всего делов-то, – внесла предложение одна из покупательниц.

– Только попробуйте! – возмутилась «пигалица» и снова дёрнулась, но пальцы продавщицы держали крепко, стискивая руку до боли.

– Ну тогда давайте её в детский дом отведём, прямо к директору, пусть он и разбирается. Или в ментовку сразу? – выдал кто-то из толпы.

– Отпустите её, – быстро попросил Пашка, пока дело и правда не дошло до милиции. – Сколько браслет стоил? Мы заплатим. Соберём деньги – и обязательно заплатим!

– Да уж, ты заплатишь, – обидно захохотал толстяк с бижутерией. – Вам, детдомовским, только дай волю – и след простынет… вместе с браслетом.

– Да не брала я ваш поганый браслет! – завизжала Милка, пунцовая то ли от стыда, то ли от злости.

– Если он такой поганый, что ж ты вертелась возле моего товара, высматривала, вынюхивала? – не унималась продавщица.

– Что, и посмотреть нельзя? – огрызнулась Милка. – За погляд денег не берут.

– Да воровка она, точно воровка! – убеждённо сказала какая-то тётка. – Вон глядите – покраснела вся и в глаза не смотрит, стыдно ей. Обыскать – и дело с концом. Женщины, отведите её за ширму да осмотрите быстренько…

– Нет, я не пойду! – забилась Милка, словно пойманная в силок птица. – Пустите меня, уроды! Вы не имеете права обыскивать!!!

Честно говоря, Пашка и сам не был уверен, что подружка не брала этот проклятый браслет, от неё можно было ожидать абсолютно любого «сюрприза». Но видеть её мучения было совершенно невыносимо… Он подошёл вплотную к продавщице, которая держала Милу за руку, и, неожиданно кинувшись вперёд, как волчонок вцепился зубами в её запястье.

– А-а-а!.. – взвыла та, пытаясь отдёрнуть руку и невольно выпуская свою пленницу из захвата. – Ты что ж это творишь, гадёныш?!

Пашка разжал зубы и тут же крикнул Миле, не давая никому шанса опомниться:

– Бежим!

И они рванули!..

– Держите их! Ловите! – бестолково загалдели остальные, но мальчишка с девчонкой уже ввинтились в рыночную толпу, торопясь поскорее смешаться с ней, ошеломить напором и внезапностью, а дальше – мчаться, мчаться, мчаться со всех ног, петлять, нестись и запутывать следы.

Крепко сцепившись руками, чтобы не потерять друг друга в этой толкотне, они вылетели за ворота рынка и, не сговариваясь, помчались в сторону детского дома – переулками, дворами и подворотнями. Пашка то и дело оборачивался: ему мерещились крики, топот и шум погони. Кто-то, кажется, и в самом деле побежал вслед за ними, поэтому, недолго думая, Пашка подсадил Милку на крышу одного из частных гаражей, сам быстро вскарабкался за ней – и они принялись удирать уже поверху.

Пашка скакал с гаража на гараж как олень, Милка не отставала, ничуть не уступая ему в бесстрашии и безрассудстве, и всё-таки он подстраховывал её, готовый всякий раз поймать, удержать и не дать свалиться.

– Кажется, оторвались, – выдохнул он наконец, в бессилии валясь на крышу очередного гаража и пытаясь отдышаться. Милка с шумом рухнула рядом, жадно глотая ртом воздух.

Несколько минут они просто лежали, таращась в ясное голубое небо и пытаясь восстановить дыхание. Почему-то обоим было жутко весело, словно с ними произошло забавное приключение, хотя они отдавали себе отчёт в том, что без последствий это происшествие явно не обойдётся. Преследователи могут лично заявиться в детдом и потребовать аудиенции у директрисы, а уж Татьяне Васильевне не составит особого труда разузнать, кто из ребят регулярно удирает во время тихого часа на рынок и кто именно был пойман там сегодня…

– Молодой человек, – раздался вдруг громкий и требовательный голос чуть поодаль. Пашка с Милкой синхронно вздрогнули. Неужели их всё-таки спалили?.. Перекатившись на живот, мальчишка осторожно свесил голову вниз и увидел, что по импровизированной пешеходной тропинке между гаражами в их сторону движется какая-то женщина.

Идёт и смотрит прямо на него!..

У Пашки не получилось вспомнить, видел ли он это лицо в рыночной толпе во время инцидента с украденным браслетом. Кажется, нет… а впрочем, там было так много зевак, что он мог просто не заметить.

Женщина оказалась не слишком молодой, хотя с позиции Пашкиных десяти лет все взрослые старше тридцати автоматически попадали в возрастную категорию «старичьё». Однако седые волосы, уложенные в строгий старомодный пучок, свидетельствовали о том, что незнакомка всё-таки была ближе к «бабушке», чем к «тёте». Впрочем, когда та приблизилась, Пашка заметил аккуратный лёгкий макияж – чёрт их знает, этих старух, разве среди них принято краситься?.. К тому же сбивала с толку практически идеальная осанка – прямая спина, расправленные плечи, гордо вскинутый подбородок (кстати, ни разу не двойной, а очень даже изящный).

– Вы, вы, молодой человек, – кивнула она, отвечая на молчаливое недоумение, написанное на Пашкином лице. – Немедленно слезайте оттуда – да осторожнее, не убейтесь и не переломайте ноги. Мне нужно с вами поговорить.

Пашка переглянулся с Милой, словно советуясь.

– Не пытайтесь сбежать, – предостерегающе произнесла женщина, разгадав его намерения и строго нахмурившись. – Я вас всё равно всюду разыщу, так и знайте.

– Подожди меня здесь на всякий случай, – тихо сказал он Милке, но она вцепилась в его руку:

– Я с тобой!

Они медленно сползли с крыши на козырёк гаража, повисели немного, болтая ногами и ухватившись за край козырька пальцами, а затем синхронно спрыгнули на землю.

– Меня зовут Ксения Андреевна Хрусталёва, – представилась женщина с таким достоинством, словно была английской королевой. – А вас?

– Пашка, – буркнул тот, смущаясь и удивляясь этому непривычному обращению на «вы».

– Ну-у, «Пашка»… – поморщилась она и наставительно поправила:

– Павел. Фамилия-то у вас есть?

– Калинин.

– У кого вы занимаетесь, Павел Калинин?

– В смысле? – не понял он.

– Кто ваш балетмейстер?

– Мой – кто?!

– Только не прикидывайтесь, что впервые слышите это слово. Хотя… если вы обучаетесь в школе Усольцевой с её новомодными веяниями, – Ксения Андреевна брезгливо поджала губы, – то я не удивлена, что вы не владеете даже самой элементарной терминологией.

Пашка молча хлопал глазами, совершенно не врубаясь в то, что она ему говорит.

– Вы занимаетесь в школе современного балета «Модерн»? – спросила она, с видимым отвращением выговаривая это название.

– Да нигде я не занимаюсь, чего вы прицепились! – психанул Пашка. Он осмелел, поняв, что женщина ничего не знает о краже на рынке, а значит, с ней можно было не церемониться. Да и вообще она, похоже, была с большой придурью…

– Невозможно. Не может быть, чтобы нигде, – покачала головой эта упрямица. – У вас же совершенно балетная выправка.

– А вам-то откуда знать? – хмыкнул Пашка.

– Я наблюдала за вами издали и видела, как вы скакали по крышам. У вас большой прыжок, очень высокий, и замечательная растяжка… практически гранд жете ан аван!⁸ Выворотность, кстати, тоже налицо, – она уставилась на его колени. – И великолепный подъём стопы. Ах, самое главное чуть не забыла – идеальная для балета внешность! На сцене вы будете смотреться просто фантастически!

– Да чего вы от меня хотите-то? – вконец растерялся мальчишка. Его смущали напор незнакомки и те непонятные термины, которыми она разбрасывалась направо и налево. Как она там сказала?.. «Гранжетэ»?..

– Как чего? Чтобы вы записались ко мне в балетный кружок, конечно же.

– Балетный?.. – он обидно захохотал, на мгновение вообразив себя в танцевальном классе среди девчонок в белоснежных пачках.

– Разве я сказала что-то забавное?

– Простите… – Пашка поспешно свернул улыбку. – Так получается, что вы балерина?

– Бывшая балерина, мой юный друг. Я давным-давно вышла на пенсию и сейчас занимаюсь исключительно преподавательской деятельностью. Но… некогда я была солисткой Михайловского театра, если вам это хоть о чём-нибудь говорит.

Пашке ни о чём не говорило.

– Может быть, вы дадите мне телефон кого-нибудь из ваших родителей? Я хотела бы серьёзно поговорить с ними о вас, о ваших возможностях и перспективах.

Пашка насупился.

– Родителей нет. Я в детдоме живу.

На миг Ксения Андреевна растерялась, но быстро справилась с собой.

– Ладно, чего без толку языком молоть… Давайте-ка я тогда запишу номер своего телефона и адрес. Занятия проходят трижды в неделю во Дворце культуры котлостроителей. Придёте, сами всё посмотрите, чем чёрт не шутит – может, и заинтересуетесь, – Ксения Андреевна достала из сумки записную книжку и карандаш, вырвала страничку и, приложив её к стене гаража, быстро нацарапала там все координаты.

– Пашка, а прикинь, понравится тебе – и правда станешь балериной! – трясясь от смеха, подала голос Мила, до сей поры хранившая молчание.

– Ничего смешного здесь нет, дорогуша, – Хрусталёва осуждающе покачала головой. – Во-первых, мужчины в балете называются «танцовщиками». А во-вторых… У него дар, у меня на это глаз намётан. С его данными будет просто преступлением зарывать свой талант в землю. Я не шучу, – повернувшись к Пашке, горячо докончила она, – опыт позволяет мне смело пророчить вам не просто большое – а великое будущее, Павел Калинин!

В глубине души ему это даже польстило, хотя, конечно, идея записаться в балет по-прежнему казалась совершенно нелепой. Впрочем, издёвки Милы всё равно почему-то были неприятны.

– Ну и чего ты ржёшь как кобыла? – недовольно спросил он подругу уже после того, как пожилая балерина, с достоинством попрощавшись, удалилась. Мила даже опешила от такого наезда.

– А что, уже и поржать нельзя? Ведь это правда смешно… Ты же не собираешься в самом деле этим заниматься?!

– Не собираюсь, конечно, – буркнул он. – Что я, дебил какой?

Пашка демонстративно скомкал страничку с адресом, вырванную Хрусталёвой из записной книжки, и метким щелчком запулил её в придорожную траву.

Но внутри всё ещё болезненно саднила досада из-за обидных Милкиных насмешек, словно все те его достоинства, которыми так искренне восхищалась Ксения Андреевна, были для подруги пустым звуком, поэтому он поспешил торопливо перевести тему разговора на что-то нейтральное.

Они поспешили обратно в детдом, искренне надеясь, что случай с браслетом обойдётся без последствий. Уже перед самым забором Пашка, неосторожно потеряв бдительность, уточнил у Милы:

– А ты точно не брала этот дурацкий браслет? – на что подруга одарила его таким взглядом и так сильно разобиделась, что он потом ещё несколько дней не мог вымолить у неё прощение.

Первое время они продолжали бояться, что по их душу вот-вот явятся, но миновал один день, за ним другой, потом неделя… а никто так и не пришёл предъявлять претензии по поводу стыренного серебряного украшения. Вероятнее всего, удалось то ли найти пропажу, то ли вообще поймать настоящего вора.

А когда они оба уже совсем-совсем расслабились и практически забыли об этом происшествии, Пашку вдруг вызвали к директору прямо посреди урока.