Рита ужасно обрадовалась. В глубине души она боялась, что теперь, после дедушкиной смерти, мать заберёт её с собой – а ей этого совершенно не хотелось. Она давно выросла из своих глупых детских мечтаний и понимала, что ближе и дороже бабушки у неё нет никого на свете. Тем более, Рита не могла сейчас оставить старушку наедине с этим страшным несчастьем.

Мать, похоже, тоже обрадовалась, что её так легко отпускают – без слёз, условий и обещаний. Каким-то внутренним чутьём она догадалась, что ждать традиционного денежного подношения в этот раз ей точно не стоит, а значит – ничего больше её здесь не задерживает, пора ретироваться.

– Ну… – пробормотала она, не зная, что ещё сказать. – Вы уж тут держитесь.

А через секунду и след её простыл.

АСЯ

В Артеке у Аси вдруг возникла жгучая потребность делиться своими мыслями с близкими людьми, и за смену она настрочила просто невероятное количество писем.

Асины послания летели в Москву чуть ли не каждый день – благо, она взяла с собой в лагерь достаточное количество конвертов с марками и чистую бумагу.

Она писала отцу на домашний адрес и матери на адрес санатория. Нельке на дачу и Рите в «Сказку». Своему руководителю по кружку юных журналистов, а также редактору газеты, в которой подрабатывала – пересылала заметки о весёлой лагерной жизни, о трёхчасовом восхождении на Медведь-гору, о морских прогулках на кораблике…

Единственный человек, которому Ася не удосужилась отправить ни строчки, был Димка. Просто не могла себя заставить – у неё не получалось выжать из себя ни словечка. Вернее, она знала, что с лёгкостью могла бы написать ему: «Мы должны расстаться». Но, какой бы эгоисткой Ася ни была, элементарное чувство порядочности требовало отложить этот разговор на потом, до личной встречи, а не отделываться эпистолярным жанром, как в дурном сентиментальном романе.

Димка же, не подозревая о крепко засевшей в её голове идее разрыва (а может, как раз наоборот – догадываясь), беспрерывно забрасывал Асю истерично-любовными посланиями. Он сам находился сейчас в каком-то спортивном лагере, то есть не столько отдыхал, сколько тренировался до изнеможения. И всё-таки перед сном, приняв душ и добравшись до казённой койки, он находил в себе остатки сил, чтобы черкнуть любимой девушке тревожное письмецо: как она там? почему не отвечает? всё ли с ней с порядке? и скучает ли она по нему так же сильно, как он по ней?..

Асю давно начали тяготить эти отношения. Они встречались уже два года, и былая острота ощущений постепенно сошла на нет – во всяком случае, у Аси. Она совершенно охладела к Димке, и его серьёзные планы на их будущую совместную жизнь не на шутку пугали. Избавь бог, она не хотела выходить замуж и рожать от него детей!.. Он был хорошим, милым, приятным парнем из приличной семьи, достаточно образованным и в меру остроумным, но абсолютно не был создан для яркой жизни – той, о которой мечтала Ася. Ему для этого банально не хватало воображения…

Оживлённой переписки в итоге не вышло ни с кем.

Подруги отчего-то не спешили ей отвечать. Рита написала только один раз – из белорусского лагеря, полная восторгов и предвкушений, а затем капитально пропала. Очевидно, лагерная жизнь захватила её целиком: в конце концов, она ведь никогда раньше не уезжала из дома, и сейчас ей просто слегка снесло крышу от счастья. Ася относилась к этому со снисходительным пониманием. Нелька же отделывалась скупыми отписками – всё хорошо, отдыхаю, купаюсь в озере, пью парное молоко, катаюсь на велике с деревенскими ребятами, до встречи в сентябре. «Наверное, до сих пор дуется на меня за Димку, – предполагала Ася, не чувствуя, однако, за собой большой вины. – Господи, да если бы он переключил своё внимание на неё, я бы только счастлива была!»

Мама обстоятельно и занудно перечисляла все медицинские процедуры, которые проходила в санатории, а также блюда, которые подавали в местной столовой, и своих соседей по столу. Ася морщилась, пробегая глазами эти скучные письма, и терялась – что тут можно ответить?..

Отец вообще ни разу не написал.

Редактор газеты известил Асю о причитающемся ей гонораре и просил после возвращения из Артека непременно забежать в редакцию.

Руководитель кружка юных журналистов загрузил её новыми заданиями до конца лета.

Вот, в общем-то, и всё общение…

Впервые в жизни, находясь среди толпы, Ася остро чувствовала своё одиночество. Девчонки из отряда недолюбливали её – не нужно было даже обладать особой наблюдательностью, чтобы заметить это. Впрочем, женская недоброжелательность, шедшая рука об руку с завистью, и раньше была знакома Асе. В Москве сверстницы тоже обычно сторонились её, считая самовлюблённой зазнайкой и выскочкой, в глубине души зверски, отчаянно завидуя. Но дома у неё неизменно была поддержка верных подруг, Риты и Нельки… Здесь же, в Артеке, никто из девчонок не хотел дружить с ней, принимать в свою компанию, обмениваться косметикой, не говоря уж о ведении задушевных разговоров и посвящении в сердечные секретики. Ася видела, как они шушукаются по углам, бросают на неё косые многозначительные взгляды и обливают высокомерием, но, конечно же, не подавала виду, что глубоко уязвлена таким отношением. Напротив – чем холоднее с ней держались девочки, тем заливистее и беззаботнее она хохотала, а затем мстила единственно доступным ей способом: очаровывала всех мальчишек без разбора. Это, к слову, порождало новые причины для ненависти – многие девчонки страдали, видя, как нравящиеся им мальчики поголовно сходят с ума от прекрасной Аси.

Вдохновляясь примером своей любимой книжной героини Скарлетт О`Хара, Ася кружила головы всем подряд. Неважно, что ни один из кавалеров всерьёз ей даже не нравился! Но как же приятно было осознавать тот факт, что за один её взгляд или поощрительный жест ухажёры моментально кинулись бы в драку друг с другом. Она целовалась с мальчишками в укромных аллеях лагеря до того, что опухали губы; собирала урожай восхищённых взглядов на пляже, а также во время игры в волейбол или теннис. Ася носилась туда-сюда по спортивной площадке в коротких шортиках и форменной голубой рубашечке, которая не скрывала, а подчёркивала пару тугих молодых грудок, а её золотистые волосы развевались по ветру и переливались в лучах южного солнца, словно нимб. Она была юная, соблазнительная, дразнящая и беспечная, как воплощение самой юности. Пацаны наперегонки ныряли Асе за ракушками, дарили крымские камешки редких причудливых форм и цветов, таскали ей из столовой заныканные персики. Да что там мальчишки-сверстники, если Ася нередко ловила на себе даже заинтересованно-восхищённые взгляды вожатых!

С одним из них – двадцатилетним парнем по имени Женя – Ася и решила лишиться девственности. В том, что Женя в конце концов не устоит перед её чарами, она не сомневалась: глаза его так и вспыхивали, когда он видел Асю на пляже, и он с трудом сдерживался, чтобы слишком откровенно не пожирать взглядом её стройное гибкое тело.

Ей же самой это нужно было по нескольким причинам.

Во-первых, насолить противной вожатой Люсе, которая взяла моду разговаривать с Асей свысока, этак снисходительно-покровительственно, как с малолетней дурочкой.

– Безрукова, – бубнила она гнусавым голосом, – ты почему бездельничаешь во время уборки территории?.. Безрукова, кто разрешил тебе снимать панаму?.. Надень сейчас же, солнечный удар заработаешь, а мне отвечать!.. Безрукова, подъём не для тебя объявили?! Сколько можно валяться в кровати!..

Ася видела, что вожатка по уши влюблена в Женю, однако тот даже не смотрел в сторону коллеги с её тяжелозадой приземистой фигурой, вечно взъерошенными волосами мышиного цвета и носом-картошкой. Люся отчаянно ревновала, неумело скрывая свою ревность, и Ася не без садистского удовольствия ловила эти завистливо-тоскливые взгляды в моменты, когда Женя к ней приближался.

Во-вторых, потеря невинности с вожатым являлась решающим поводом для окончательного, полного разрыва с Димкой. По возвращении в Москву она могла предъявить ему этот факт как козырь – Димке останется только принять, как данность, смириться и оставить её в покое – во всяком случае, она очень на это рассчитывала.

Ну, а в-третьих, ей просто было интересно, как это всё происходит – в постели между двоими. Она свято верила в то, что поступает правильно: лучше уж сделать это не с юным телёнком, осоловевшим от своей первой любви, а со взрослым, красивым и наверняка опытным парнем.

Оставалось только выбрать подходящий момент и место… А вот с этим возникали вполне конкретные и нешуточные затруднения.

Вожатые несли огромную ответственность за каждого ребёнка из своего отряда, буквально головой отвечая за жизнь и здоровье подопечных. Техника безопасности и тотальный контроль в Артеке были намного выше, чем в других детских оздоровительных лагерях. Доходило до абсурда: к примеру, во время купания в огороженном пятачке моря дети не имели права нырять или даже просто окунаться с головой. Вожатые, стоя в воде по щиколотку, строго следили за этим. Дети, конечно, всё равно нарушали данный запрет, и приходилось бесцеремонно вытаскивать их из моря буквально за уши. На выездных экскурсиях артековцам дозволялось покупать только одну бутылочку газировки и одно мороженое, не больше. Кроме того, педагогам запрещалось танцевать на дискотеках медленные танцы с детьми – за этим зорко следили старшие вожатые, и все попытки строго пресекались решительным тоном и ледяным взглядом.

В случае с Асей перед Женей вставала дилемма «и хочется, и колется». К тому же, распорядок дня педагогов во всех лагерях Артека был не просто жёстким, а крайне жёстким, так что времени на личную жизнь ни у кого практически не оставалось.

Уже в половине восьмого утра начиналась планёрка, поэтому вставать вожатым приходилось не позднее шести часов – ведь на то, чтобы добраться от взрослого общежития до своего лагеря, требовалось определённое время. Не всем повезло оказаться в шаговой доступности от детских корпусов. До некоторых лагерей из общежития приходилось топать в гору аж пять километров. Ложились же они не раньше двух часов ночи, потому что так называемые вечерние планёрки на практике растягивались до бесконечности.

Вожатские общежития представляли собой комнаты казарменного типа на восемь человек, с двухъярусными кроватями и одним общим душем на весь этаж. Организовать свидание в таких условиях было практически немыслимым, нереальным делом. Не говоря уж о том, что девушкам в принципе был строго запрещён вход в комнаты к парням, и наоборот. Окна многих комнат попросту заколотили досками, чтобы помешать проникновению нежеланных гостей.

Разумеется, молодость брала своё, и ребята-вожатые ухитрялись как-то устраивать свою личную жизнь. Многие снимали жильё за пределами лагеря, в Гурзуфе – однушка на двоих-троих человек обходилась не так уж и дорого, даже с учётом мизерной зарплаты вожатых.