1996

В середине десятого класса у них появилась новенькая.

Одноклассники приняли её с удивлением и даже настороженностью. За все эти годы они сроднились между собой, поскольку знали друг друга с первого класса: вместе взрослели и переживали школьные радости, трудности и невзгоды. Пусть их коллектив и не был сплочённым и дружным на все сто процентов (всё, как везде: кого-то уважали, кого-то гнобили и периодически подтравливали, кого-то просто перманентно не замечали), но уж точно не нуждался в чужаках.

Когда же стало известно, что новенькая перевелась к ним аж из самой Москвы, ребята и вовсе растерялись. Это выглядело очень странно: у них была самая обычная школа, в которую едва ли стремились попасть специально, тем более из столицы. И это в предпоследнем-то классе, практически на пороге выпускного, да ещё и в разгар учебного года!

Тимофей обалдел сразу, как только её увидел. Вот так, буквально – она вошла, и он лишился дара речи. Очевидно, девчонки либо производили на него впечатление моментально, с первого взгляда (как у него было и с актрисой Светланой Звёздной), либо не производили впечатления вообще.

Впрочем, новенькая и впрямь была красоткой – это заметил не только Тимофей. Высокая, тоненькая, с тяжёлой светло-русой косой, перекинутой через плечо, с ладной фигуркой, которую подчёркивал приталенный пиджачок и юбка до колен, открывающая длинные стройные ноги. Пацаны одобрительно присвистнули и что-то приглушённо загудели между собой, плотоядно улыбаясь. Они всегда так реагировали на хорошенькую девчонку, но в этот раз Тимофей ужасно разозлился, увидев, что однокашники едва ли не капают на парты слюнями. Ему было ужасно противно, а ещё… хотелось просто вскочить и набить им всем морды за то, что они смеют так смотреть на эту девочку.

Что касается одноклассниц, то те, наоборот, надулись и поджали губы, оценив и внешность новенькой, и то, как стильно она одета, и, в конце концов, тот факт, что она является столичной штучкой. Особенно напряглась Оля Синицына, вот уже шесть лет до этого считавшаяся первой красавицей класса – она почувствовала, что её лидерство может пошатнуться.

Звали новенькую тоже необыкновенно: Лика Воронцова. На фоне-то многочисленных Наташ, Лен, Ань, Оль и Тань!.. Это, конечно, тоже не добавило очков в её пользу в глазах девчонок.

Лика села на парту позади него – других свободных мест в классе больше не было. С тех пор Тимофей совершенно потерял покой на уроках. Ему постоянно жгло спину, словно новенькая беспрерывно глазела на него, хотя это было и не так: пару раз он внезапно оборачивался, делая вид, что ему что-то надо в противоположном конце класса, и украдкой цеплял её взглядом – Лика вообще на него не смотрела. Её серьёзный сосредоточенный взгляд всегда был устремлён либо на доску, либо в свою тетрадь.

На переменах Тимофей неизменно старался держать новенькую в поле своего зрения: не обидел ли её кто? Не пристают ли пацаны со своими дебильными шуточками? При этом сам к ней подойти он ужасно стеснялся, и если её взгляд ненароком рассеянно скользил по его лицу, он тут же сердито отворачивался, чтобы она ничего не заподозрила.

Оказалось, что они живут в соседних дворах. Тимофей отдал бы всё на свете, чтобы вместе ходить домой из школы, но… это так и осталось его тайной мечтой. Он не смог пересилить себя и хотя бы раз просто заговорить о чём-нибудь с Ликой. Максимум, на что он осмеливался – это бормотать «привет» при встрече.

Нельзя сказать, что все остальные одноклассники тут же заделались её закадычными друзьями – конечно же, нет! Но всё же отношения Лики с коллективом, мало-помалу, завязывались. Тимофей зверски завидовал пацанам, которые запросто сыпали комплиментами в её адрес, рассказывали скабрезные анекдоты и сами же громко ржали над своим искромётным чувством юмора. Он так не умел. Да и не хотел…

Можно было представить себе удивление (хотя это скорее следовало назвать шоком и потрясением) Тимофея, когда однажды он услышал звонок и, открыв дверь, увидел за ней Лику!

Наверное, вид у него и впрямь был обескураженный. Несколько мгновений он тупо смотрел на неё, приоткрыв рот и не говоря ни слова. Наконец, Лика деликатно кашлянула и спросила:

– Тимофей, ты меня что, не узнал? Я в вашем классе учусь…

Он судорожно сглотнул.

– Я… помню. Привет, Лика. Просто не ожидал тебя увидеть, извини.

Теперь смутилась и она.

– Ты прости, что я заваливаюсь вот так, без предупреждения… Я к тебе по делу.

– Так проходи, – он посторонился, пропуская девчонку в квартиру, даже не уточняя, какое именно у неё к нему может быть дело. Да плевать, плевать! Главное – она здесь, рядом с ним! И она даже помнит, как его зовут!

В тесной прихожей они невольно оказались так близко друг к другу, что Тимофея тут же бросило в жар. Он возблагодарил бога за тусклую лампочку, из-за которой в этом закутке у двери всегда было полутемно и Лика не могла заметить его волнения.

Он так и не решился помочь ей снять пальто, однако нашёл в себе силы предложить тапочки и вежливо пригласить в комнату.

Присев на краешек дивана, Лика поправила выбившуюся прядку из причёски, застенчиво улыбнулась и похорошела ещё больше, если такое в принципе было возможно. На ней был чудесный бледно-голубой свитер, из-за которого её тонкая нежная кожа казалась ещё более белоснежной.

– В общем, зачем я пришла… Вася сказал мне, что вы занимаетесь копированием видеозаписей.

– Да, занимаемся, – кивнул он. – Так тебе что-то нужно записать?

– Вот, – она бережно, точно величайшую на свете драгоценность, протянула ему видеокассету в необычном пластмассовом футляре. До этого Тимофей видел только бумажные обложки. На фотографии была изображена незнакомая женщина возле микрофонной стойки, а надпись гласила:

Celine Dion «Live à Paris»

– Кто это? – спросил он с удивлением – до массовой истерии по фильму «Титаник» и песни «My Heart Will Go On» оставался ещё целый год.

– Это франко-канадская певица Селин Дион, – заторопилась с объяснениями Лика. – Очень талантливая, просто изумительная… Я её обожаю! Эту кассету мне привезли из Парижа, и она мне очень дорога. Здесь её живой концерт, я ужасно боюсь, что с записью может что-то случиться, потому что очень часто её пересматриваю… – Лика зарделась. – Понимаешь, я… тоже очень хочу стать певицей. Планирую после школы вернуться в Москву и поступать в Гнесинку. Так ты сможешь мне помочь? – глаза её умоляюще распахнулись. Тимофей сморгнул, с трудом осмысливая, что она сейчас ему сказала – в голове был туман, он просто смотрел на Лику, любуясь её лицом, и почти не слушал.

– Конечно, перепишу в лучшем виде, не беспокойся… Чистая кассета с собой?

– Ой! – смутилась Лика и виновато схватилась ладонями за щёки. – Забыла! Вот дура… Давай, я прямо сейчас в магазин сбегаю? Или завтра тебе в школу принесу…

– Да брось, – отмахнулся он, приходя в ужас от того, что в классе придётся обнародовать их общение. Он не хотел ни с кем этим делиться. Это было только его счастье. – У меня есть запасы…

– Спасибо, спасибо, спасибо! – Лика расцвела счастливой улыбкой. – А когда будет готово?

Васёк, занятый всю неделю соревнованиями по баскетболу, оставил свой видак у Тимофея, чтобы тот в одиночку справлялся со срочными заказами. Сейчас это было очень кстати…

– Да могу прямо сейчас переписать, при тебе – хочешь? – спросил он и внезапно сам испугался того, что только что предложил. О чём с ней говорить в эти пару часов? Как побороть неловкость? Чем её развлечь? Да и родители вот-вот вернутся с работы…

К счастью, Лика сказала, что не может задерживаться – её ждёт бабушка.

– Если ты не против, я могу забежать завтра. Часа в три – устроит?

– Вполне, – кивнул Тимофей, внешне спокойный, а внутри готовый орать от восторга. – Я буду тебя ждать.

Как он пережил эту ночь – он и сам не понял. Ворочался с боку на бок, вскакивал, с досадой уминал кулаком неудобную подушку, то распахивал форточку, то снова закрывал её, бегал на кухню попить воды и снова возвращался, прикладывался разгорячённым лбом и щеками к холодному оконному стеклу…

Перед глазами стояла Лика. Даже если он зажмуривался, её образ становился ещё более отчётливым. «Я могу забежать завтра…» Как, ну вот как тут можно было уснуть?!

Войдя в класс, он сразу же увидел Лику. Она перехватила его взгляд и едва заметно, но вполне определённо улыбнулась ему краешками губ. Ему не могло показаться! Раньше она вовсе не замечала его, а теперь… Тимофей залился краской, неловко изобразил какое-то подобие короткой улыбки в ответ и прошмыгнул за свою парту. Сердце его пело, а душа ликовала.

Уроки в этот день он пересидел кое-как. Один раз его даже вызвали к доске, и он схлопотал заслуженную пару, но его это совершенно не волновало. Он видел только эти чудесные, сияющие глаза…

После школы он поначалу хотел дождаться Лику и идти домой вместе, но в последний момент испугался. К чему торопиться и форсировать события? Она и так сама придёт к нему…

Она пришла ровно в три, как и обещала.

Тимофей до её прихода успел дважды принять душ, надеть свою лучшую рубашку и любимые джинсы, расчесаться… Он даже раздумывал, не побрызгаться ли отцовским одеколоном, но в конце концов решил, что это будет перебор.

На небольшом столике в комнате он расставил вазочки с печеньем и конфетами, достал красивый чайный сервиз, который мама берегла для особо важных гостей и никогда не пила из тонких фарфоровых чашечек просто так, без повода.

Когда Лика появилась в его квартире и сняла пальто, он с удовольствием отметил, что она тоже принарядилась – сменив юбку и пиджак, которые носила в школе, на симпатичное шерстяное платьице, в котором выглядела просто очаровательно. «Интересно, она для меня так разоделась?» – думал Тимофей, боясь надеяться на это и в то же время отчаянно этого желая.

Он включил видеокассету для проверки, чтобы Лика оценила качество записи. Некоторое время они молча наблюдали за тем, как певица творила что-то невероятное своим удивительным голосом: она импровизировала, изображая всевозможные музыкальные инструменты. Лика, хоть и видела этот концерт тысячу раз, снова залипла перед экраном. Глаза её сияли, как два солнца, губы в восторге приоткрылись.

– Какая она необыкновенная! Какая чудесная! – повторяла она в восхищении. Это Лика была чудесная, а не Селин Дион, думал Тимофей, но, понятное дело, вслух ничего не говорил.

– Сколько я тебе должна? – спросила, наконец, она, с усилием оторвав взгляд от экрана. Он махнул рукой:

– Да брось… ничего не надо.

– Как это – «не надо»? – удивилась Лика. – Я же знаю, что это твой заработок. Ты потратил на меня время, и вообще…

– Ничего не надо, – повторил он почти сердито. Сердился, правда, не на неё, а на себя самого – за то, что так и не решился предложить ей выпить чаю. Он боялся, что Лика сейчас заберёт обе своих кассеты и просто уйдёт… И всё вернётся на круги своя, он просто перестанет для неё существовать. – Нисколько ты мне не должна, – повторил он мягче. – Мне… мне было даже приятно.

– Спасибо… – Лика удивлённо вперила в него свои глазищи, не понимая, что с ним происходит. Затем она перевела взгляд на сервированный столик и спросила:

– Это ты меня хотел чаем напоить?

– Нет! – торопливо отозвался Тимофей, заливаясь краской, но, спохватившись, тут же поправился:

– То есть, да… В смысле… не хочешь ли чаю?

– С удовольствием выпью, – отозвалась она, пряча смешинки в глазах и кусая губы, чтобы не засмеяться.

Проклиная свою застенчивость и неловкость, Тимофей помчался в кухню, чтобы поставить чайник.

– Тебе помочь? – Лика пошла за ним следом. Тимофей так торопился и волновался, что невольно обжёгся кипятком.

– Осторожно! – вскрикнула Лика и схватила его за руку. Его словно второй раз обожгло – на этот раз от её прикосновения.

– Очень больно? – спросила она испуганно, дуя ему на пальцы.

– Нет, – выдёргивая свою ладонь из её руки, отозвался он резко. Только бы она не заметила, что он чуть не падает в обморок от её близости. Только бы не…

– Ты что такой сердитый? – её брови недоуменно приподнялись. – Я тебя чем-то обидела? – она внимательно смотрела ему в лицо, ожидая ответа. Тимофей молчал, про себя кляня на чём свет стоит свою нерешительность и чувствуя, как толчками бухает в груди сердце, а щёки наливаются предательским жаром. Что-то было в его взгляде – такое, от чего Лика вдруг притихла и, доверчиво глядя на него, вдруг сделала маленький шажок навстречу.

Он и сам не понял, как это всё произошло. Просто подался к ней, обхватил руками за плечи и прижался к её зовущим нежным губам – своими…

Тимофей совсем не умел целоваться, да и Лика, судя по всему, тоже. Но то, как она доверилась ему, как позволяла его робким и одновременно жадным поцелуям покрывать её губы, отзывалось в его животе сладкой истомой. Он прерывисто вздохнул и ещё крепче прижал Лику к себе.

Она не отстранилась.

Это нечаянное, безумное, нежданное, запретное счастье продолжалось ровно неделю.

Целую неделю. Всего лишь неделю…

Все эти семь дней Тимофей летал, как на крыльях. Ему хотелось кричать на весь мир, буквально орать о своей любви, и он едва сдерживался, чтобы не начать петь или танцевать прямо на улице. Лицо его постоянно было озарено широкой улыбкой, как у Иванушки-дурачка. Ему было так хорошо, что он вовсе не замечал косых и завистливых взглядов одноклассников, а их было ой как много… Пацаны досадовали, что этот тихоня, бывало, краснеющий до слёз на вопрос о том, девственник ли он, буквально за пару дней уломал новенькую красотку! И ведь наверняка уже успел ей «засадить» – вон какой довольный ходит, аж сияет.

Одноклассницы же злились из-за того, что эта высокомерная заезжая москвичка вот так внаглую, сходу, захомутала первого красавчика класса, на которого кое-кто из них давно имел виды. Ведь Тимофей, несмотря на свою скромность, нравился очень многим – не только своим, а даже девчонкам из параллельных классов. Да кто она вообще такая, эта Лика Воронцова? Что о себе возомнила? По какому праву разинула рот на чужой каравай?! А уж Инку, сестру Васька, и вовсе перекосило, когда она увидела этих голубков вместе.

Масла в огонь подливало и то обстоятельство, что влюблённые, казалось, совсем не стеснялись своих чувств и ни от кого их не скрывали. Держась за руки, они приходили по утрам в школу. Сидели вместе на уроках. Даже на переменах и в столовой держались парочкой, не размыкая рук и обласкивая друг друга взглядами – ну прямо попугайчики-неразлучники! Никаких вольностей и физических проявлений своей любви, они, впрочем, себе не позволяли, то есть даже не целовались прилюдно. Однако всё было написано у них на лицах. Стоило кому-нибудь перехватить взгляд Тимофея, устремлённый на Лику, или наоборот – и ему тут же хотелось в смущении отвести глаза, слишком уж там… искрило.