– А кто это – Загайнов Алексей Матвеевич? – вздёрнула брови женщина.
– А вон он, на скульптуре сидит. Видите?
Валентина Петровна подошла поближе к окну.
– Это тот, что к вам сейчас заходил? Младший конюх? – В голосе секретарши послышалось немалое удивление. – За что этому сопляку такой подарок? За какие заслуги?
Женщина повернула к директору лицо, на котором читалось плохо скрываемое раздражение.
– Глеб Митрофаныч, вы уверены?
– Уверен, уверен, – кивнул тот.
– Да кто он такой? – не унималась Валентина Петровна. – Родственник что ль, ваш?
– Нет, не родственник.
– А кто?
– Просто хороший парень, которому нужна помощь.
– Помощь! – проворчала секретарша. – Помощь всем нужна. Сколько он в совхозе-то проработал? Неделю?
– Почему неделю? Год.
– Один год! Раньше только после трёх лет была возможность пай получить, и то не у всех. А тут один год отработал – и пай ему оформи! Это ж не просто бумажку взяла и буквы накорябала. Собрание пайщиков надо собирать, чтобы протокол был с подписями собравшихся.
– Соберём собрание, соберём. – Директор терпеливо слушал ворчание подчинённой.
– Ну хорошо, как скажете!
Валентина Петровна нехотя пошла выполнять указание.
* * *
Земельный пай члена совхоза – гербовую бумагу с печатью Московского конного завода и подписью директора – Лёшке вручили торжественно, на собрании в сельском клубе.
Глеб Митрофанович крепко пожал парню руку.
– Держи, Алексей! – произнёс он. – Теперь ты не просто совхозный работник. Ты – полноправный член нашего совместного хозяйства. Мы принимаем тебя в наш коллектив, в нашу семью, можно сказать. Вот эта бумага, земельный пай, тому подтверждение. И не просто принимаем, а доверяем тебе часть нашего совхозного имущества. Ты теперь наравне со всеми можешь распоряжаться самым дорогим, что у нас есть – нашей землёй. Не единолично, разумеется! – Директор поднял указательный палец. – Но в числе других пайщиков теперь есть и твой голос. Надеюсь, что ты будешь использовать его разумно и исключительно во благо нашего общего дела.
* * *
В тот же день Лёшка получил ещё одну бумагу. Из военкомата ему пришла повестка в армию.
* * *
Служил Загайнов исправно, без происшествий. Лёшке повезло, в отдалённые воинские части его посылать не стали. Парня даже не вывезли за пределы Московской области. Дед с бабкой регулярно навещали внука.
– А дружок твой, Вовка, в армию-то не попал, – докладывала новости бабка Нюра. – Грыжу у него на медкомиссии нашли. Сказали, к воинской службе не годен. Операцию надо делать. Он после ПТУ на конезавод работать пошёл. Говорят, ему тоже пай дали – мать его, Маринка, выпросила. А Лизка медучилище заканчивает. Директор про тебя спрашивал. Говорит, как там Алексей? Ждём его на конезаводе. А совхоза уже нет, Лёшенька. Теперь это не совхоз, а… как его?
– Ахционерное обчество! – подсказал дед Матвей.
– Во! Оно самое. И директор теперь уже не просто директор, а этот… как его?
– Генеральный дирехтор ахционерного обчества!
– Генеральный? – не понял Лёшка. – Это вроде генерала, что ли?
– Ну, типа того, – подтвердил старик.
– И мы теперь все не члены совхоза, – продолжала бабка Нюра.
– А кто?
– Да, чёрт его знает, кто. Просто сельские жители.
– А пайщики теперь не пайщики, а держатели ахций! – со знанием дела добавил дед.
– Намутили, в общем, – задумчиво произнёс Лёшка.
– И не говори-ка! – вздохнула бабка. – На вот, лучше борща моего, домашнего, поешь.
Парень согласно кивнул и взялся за ложку.
Глава 3
В начале апреля 1997 года на заборах по всему селу появились объявления следующего содержания:
«Покупаем акции (земельные паи) АО «Московский конный завод». Цена за один пай 90000 долл. США. Покупка состоится в воскресенье, 20 апреля 1997 года, в 12.00 в здании сельского клуба».
Первой, идя на работу, объявление увидела мать Лизы Проскуриной. Звали её Нина Павловна. Это была женщина, которая всегда ходила с накрашенными губами и покрытыми лаком ногтями. Лак на ногтях часто облезал, но снимать его она не спешила. Сие обстоятельство нисколько её не смущало. Волосы Нина Павловна нещадно обесцвечивала и подвергала химической завивке.
В утренних сумерках написанное читалась плохо. Проскурина-старшая подошла поближе к забору, искоса, по-куриному, взглянула на листок сначала правым глазом, потом левым. Помотала головой, отошла от забора. Замерла, оглянулась. Снова подошла к забору и стала читать объявление, почти уткнувшись носом в листок бумаги. Перечитав его несколько раз, она судорожно набрала в грудь воздуха и заорала:
– Коля, Коль! Коля!
Истерически выкрикивая имя мужа, женщина побежала обратно в дом. Супруг Нины Павловны, Николай Терентьич, только что проснулся и стоял на кухне в растянутой майке и семейных трусах в горошек.
– Чего? – испуганно заморгал он заспанными глазами.
– Там, на заборе… – У Нины Павловны перехватило дыхание.
– Что?
– Висит…
– Кто? – напрягся Проскурин.
– Объявление…
– Да тьфу на тебя! – облегчённо выдохнул глава семьи. – Я уж чёрт-те что подумал! Объявление… Ну и что там, в том объявлении? Чего ты орёшь-то?
– Ой, не могу! – Задыхаясь, Нина Павловна опустилась на табурет. – Иди, сам почитай.
– Да ну!.. Да что… Да дура ты… – отмахнулся Николай Терентьич. – Что там?
Но женщина только тяжело дышала и мотала головой.
Посмотрев на невменяемую супругу, Проскурин всё-таки влез в шлёпанцы, накинул куртку и вышел на улицу. Через несколько минут он вернулся в дом, присел на другой кухонный табурет и закурил.
– Что-то я не понял, там после девятки сколько нулей? – спросил он жену.
– Ага, а я вот тоже считала-считала, и понять не могла, – закивала та.
– Четыре, что ли?
– Да вроде того.
– Или три?
– Ой, Коль, там что-то много накручено! У меня от тех нулей аж в глазах зарябило.
– Четыре, точно. Девяносто тысяч. Долларов. США. – Николай Терентьич делал паузу после каждого слова, как будто прислушиваясь к звуку собственного голоса.
– Ой, господи! – взвизгнула Нина Павловна, тут же прикрыв рот рукой. – Слушай, а может, пошутил кто? – зашептала она, вытаращив глаза.
– Да здесь за такие шутки! – Супруг потушил в пепельнице окурок и тут же закурил снова. На кухне повисла дымовая пелена. – За одно место прихватят и не моргнут.
– Ну, мало ли… Времена, сам знаешь, какие. Может, из приезжих кто, из дачников, выпил лишнего.
– И пошёл на забор объявление повесил? – хмыкнул Проскурин.
– Ну да! Москвичи – у них же на уме неизвестно что! Особенно, если писатель какой или композитор. У них в мозгах, знаешь, какие завихрения бывают! И не такое на забор могут повесить.
Николай Терентьич метнул на жену быстрый взгляд.
– Ладно, чего сидеть гадать, – сказал он. – Надо у людей вначале поспрашивать. Может, кто что знает.
К обеду новость уже обсуждало всё село.
– Это происки американских империалистов! – кричала Полина Сергеевна, бывшая классная руководительница бывшего одиннадцатого «Б». – Они хотят своими гнилыми долларами разложить наше здоровое общество!
– Да то в «РАНИС»е4 опять кто-нибудь из интеллигентов нажрался и пошутить решил, – выдвигала версию Нина Павловна. – Как пить дать!
– Ну и шутили бы у себя в «РАНИС»е, – возражал ей супруг. – С чего бы им сюда переться?
– Это бандюки развесили! – кряхтел дед Матвей. – Точно! Я их видел – они тут ночью шныряли.
– Да пойдите вы к директору и спросите, – уговаривала всех бабка Нюра. – Что вы друг другу голову морочите?
Информация, выданная Глебом Митрофановичем, только подлила масла в огонь.
– Это же крайне безнравственное предложение! – возмущалась Полина Сергеевна. – Продавать советскую землю за американские доллары!
– Да уж Советы сто лет, как медным тазом накрылись, – усмехался дед Матвей. – А ты всё успокоиться не можешь. Другой вопрос – что в девятом Управлении на ентот счёт скажут?
Все на секунду замолкли. Упоминание о девятом Управлении, видимо, вызвало в односельчанах благоговейный трепет.
– А там всё знают, – бесцеремонно заявила Нина Павловна. – Все всё знают и молчат. Им сейчас не до этого.
– И что нам теперь делать? – спросила Марина Царёва, продавщица из сельмага.
– А что хошь! – разрешил дед Матвей. – Хошь – продавай пай, не хошь – не продавай. Всем всё равно. Времена такие настали. О, как!
* * *
В назначенный день возле сельского клуба собралась небольшая группка односельчан. Солнце припекало основательно. Молодая трава уже изрядно покрывала землю, первые сочные листочки на деревьях радовали глаз. На ступеньках клуба топтались человек восемь-десять, не больше. Это были смельчаки, которых село делегировало разведать обстановку на предмет афёры и мошенничества.
Чёрный «БМВ» с тонированными стёклами подъехал ровно в 12.00. Трое коротко стриженых парней принялись вытаскивать из багажника большие тяжёлые сумки. Малиновых пиджаков на бандитах уже не было. Согласно новой моде, они были заменены на чёрные кожаные, с множеством металлических молний и заклёпок. Селяне смотрели на действо круглыми от любопытства и удивления глазами. Парни понесли сумки в клуб, вежливо здороваясь по пути со всеми присутствующими. Дверь за ними захлопнулась, народ застыл в ожидании. Минут через десять дверь открылась, и один из «братков», старательно улыбаясь, известил:
– Ну что, граждане хорошие, покупка, как говорится, начинается. Кто у вас тут первый на очереди?
Группа односельчан настороженно молчала, никто не двинулся с места.
– Это вы земельные паи продаёте? – на всякий случай, уточнил парень.
Люди не издали ни звука. Бандит кашлянул и вопрошающим взглядом обвёл присутствующих.
– Кто-нибудь пай продавать пришёл? – повысил он голос.
От стайки односельчан отделилась Марина, продавщица из сельмага.
– Ну пришё-о-л! – медленно произнесла она, пытаясь оценить обстановку. – Я пришла.
– Хорошо, пройдёмте, – пригласил её обладатель кожаного пиджака. Молнии и заклёпки призывно поблёскивали на солнце.
– А не пойду! – заявила женщина.
«Браток» застыл в недоумении.
– Простите, может быть, я не так понял? – спросил он. – Вы пришли продавать пай? Или нет?
– Ну да!
– Что: «ну да»?
– Пришла продавать пай.
– Так пройдёмте внутрь! – Бандит открыл пошире дверь клуба, приглашая продавщицу войти. – Будем оформлять сделку.
– Я же сказала, не пойду! – отказалась Марина.
– Почему?!
– Не хочу я с вами никуда идти!
– Почему?!!
– Не хочу, и всё!
Ситуация грозила зайти в тупик. Парень посмотрел в сторону группки селян.
– Может быть, кто-нибудь другой желает?.. – сделал он приглашающий жест.
Люди разом отшатнулись. Стало понятно, что желания ни у кого нет. Надо было упрашивать продавщицу. «Браток» собрал волю в кулак и снова обратил взгляд на строптивую женщину.
– Послушайте, – заговорил он. – Нам же с вами необходимо оформить сделку. Как мы это будем делать? Прямо здесь, на улице?
– А чё там? – повела плечом Марина. – В клубе душно, а здесь свежий воздух.
– Простите, но так дела не делаются. – Парень с явным усилием подбирал вежливые слова. – Мы должны посмотреть ваш документ, подписать договор купли-продажи, отсчитать крупную сумму денег.
«Браток» подошёл к женщине поближе и принялся плечом подталкивать её ко входу в клуб.
– Так вы меня обдурите! – упираясь, воскликнула продавщица. – И с чем я останусь?
– Ну как мы вас обдурим? У нас договорённость с Генеральным директором.
– С кем?
– С директором совхоза, – перевёл на понятный язык парень. – Там нотариус сидит, он всё заверит. Мы машинку банковскую привезли для проверки купюр. Да что вы упираетесь?
Бандиту приходилось прилагать немалые усилия, чтобы перебороть дородную женщину.
– Ишь, какие вы честные! – удивилась Марина. – С чего бы?
– Ну мы же понимаем, с кем имеем дело, ну что вы, господи-боже мой!
Парень с трудом перемещал упирающуюся продавщицу.
– Пригласите с собой кого-нибудь, если вы боитесь, – вытирая пот со лба, предложил он.
– Кого я боюсь? Никого я не боюсь! – вызывающе хмыкнула Вовкина мать. Почему-то обвинение в трусости задело её самолюбие. Отодвинув «братка», она неожиданно твёрдым шагом прошла внутрь здания. Парень сначала не поверил своим глазам, затем спохватился и обрадовано поспешил за женщиной.
Стайка односельчан заволновалась.
Спустя какое-то время, взмокшая, всклокоченная Марина вновь появилась на ступеньках клуба. Обеими руками она прижимала к груди полиэтиленовый пакет, в котором, по очертаниям, угадывались пачки денег.
– Ну что? – ринулся к ней народ. – Что у тебя в пакете-то? Доллары? Настоящие? Покажи!
Но продавщица шарахнулась от них, как от чумы.
– Отойдите! – заорала она не своим голосом. – Ишь, всё им покажи! Нечего тут смотреть! В телевизор вон, идите смотрите, а не в мой пакет!
Спотыкаясь, женщина спустилась со ступенек и практически бегом побежала в сторону своего дома. Поглядев ей вслед, односельчане наперегонки кинулись к дверям клуба, образовав в них давку.
– Граждане хорошие, не напирайте! – кричал стриженый парень в кожаном пиджаке. – Всех обслужим, денег на всех хватит!
* * *
Несколько недель спустя, ярким майским утром Лёшка демобилизовался из армии. Дорога домой много времени не заняла. К обеду Загайнов уже выходил из автобуса на знакомой остановке. Перво-наперво, парень направился к реке. Спустился к воде по отлогому бережку, поглядел, не пасёт ли бабка Нюра здесь коров. Но поблизости никого не наблюдалось. Москва-река в этом месте была узкая, неглубокая и шустро несла свои небольшие волны. Стая уже прилетевших из тёплых краёв уток бодро крякала в высоких камышах. Красотки стрекозы с крыльями удивительного, изумрудно-синего цвета покачивались на длинной осоке. Лёшка в своих солдатских сапогах по щиколотку зашёл в реку, снял пилотку, нагнулся и, широкой ладонью загребая воду, с удовольствием умылся. Неподалёку, в ивняке копошились маленькие серо-коричневые птички. «Соловьи», – узнал Лёшка и улыбнулся. – «Поют, наверное, вовсю по ночам». Послышался плеск. Парень повернул голову на звук. Вдоль реки, против течения, двигалась мохнатая морда с торчащим над поверхностью воды чёрным, мокрым, подвижным носом. «Бобр по своим делам поплыл», – догадался Загайнов. – «Хатку где-то строит».
Поднявшись с берега назад, в село, Лёшка потопал домой. В дверях сельского клуба стояла какая-то очередь. Люди сердились, толкались, слышались взволнованные голоса.
– Никитична! – кричал кто-то. – Ты чего за долларами с авоськой припёрлась?! Это ж тебе не картоха, а доллары! За ними с чумаданом надо приходить! А то выпадут ещё по дороге!
Раздался взрыв хохота. Загайнов ничего не понял и пошёл дальше. Медленно, не торопясь он проходил мимо знакомых дворов, огороженных аккуратными заборчиками из штакетника. Возле первого же дома Лёшка заметил новенькую «Ладу» светло-зелёного, под стать бушующей весне, цвета.
«Кто же тут живёт?» – постарался припомнить парень. – «Так Рязанцевы же! Надо же, машину купили. Молодцы!»
Парень двинулся дальше. В соседнем дворе стояла точно такая же «Лада» точно такого же, светло-зелёного цвета.
«А здесь кто живёт?» – удивился Лёшка. – «Трохины? Точно, Трохины. Тоже машину купили, надо же. Да ещё такую же, как у Рязанцевых. Ну что, тоже молодцы!»
В третьем дворе снова стояла «Лада». Правда, цвет её был не светло-зелёный, а другой – просто зелёный.
«И у Черновых такая же машина?» – поразился Загайнов. – «Как это понимать?»
Но когда Лёшка разглядел зелёную «Ладу» во дворе Царёвых, изумлению его просто не было предела.
Двери сельмага были открыты нараспашку. Лёшка шагнул в прохладную тишину знакомого помещения. Под потолком жужжали мухи. Продавщица Марина, облачённая в не слишком чистый, голубой фартук и кружевной чепчик а-ля восьмидесятые, сидела за прилавком. С отсутствующим выражением лица она грызла семечки. Парень кашлянул и произнёс:
– Здрасьте, тёть Марин!
Вовкина мать покосилась на вошедшего и радостно подскочила, отряхивая ладони.
– Ой, Лёшка с армии пришёл! Здравствуй-здравствуй, дорогой!
Загайнов покраснел и стал неловко переминаться с ноги на ногу.
– Дай-ка гляну на тебя! – верещала Царёва.
Женщина едва протиснула своё дородное тело в щель, отделяющую прилавок от стены. Она бросилась к парню, оглядывая его с ног до головы.
– Солда-ат! – восхитилась продавщица и обняла Загайнова за плечи. – Воин! Молодец!
Лёшка смущённо принимал комплименты.
– А Вовка мой в армию-то не попал,– сообщила Марина. – Знаешь?
Парень кивнул.
– Грыжу у него нашли, операцию делать надо. Он в совхозе сейчас, трактористом. С прошлого года уж работает. Как ПТУ закончил, сразу туда пошёл.
– Так совхоза вроде, говорят, уже нету, – показал свою осведомлённость Лёшка.
– Нету, – согласилась женщина. – А мы всё по старой привычке: «совхоз» да «совхоз». Перемены у нас тут большие, Лёшенька. Ну тебе, небось, старики рассказывали.
Марина отправилась обратно за прилавок.
– А как дед мой? – спросил парень. – Самогон-то у вас берёт?
– Какой самогон? – удивилась Вовкина мать. – Уж и не гоню давно – не покупает никто. Вон у нас вместо самогона – спирт «Рояль».
Продавщица кивнула на пузатые, стеклянные бутылки, выставленные на прилавке в большом количестве. Лёшка тоже посмотрел в ту сторону, взгляд наткнулся на ценник.
– Ничего себе! – присвистнул парень. – И кто же этот спирт за такую цену берёт?
– Все берут, – заверила его женщина. – Отбою нету, только заказывать успеваю. Ещё шампанское спросом пользуется, но только французское. Советское не хотят брать – дешёвое слишком.
– Чего? – не понял Загайнов. – Дешёвое?
– Ага, – вздохнула Марина. – Я же говорю, перемены тут у нас большие, Лёшенька.
В магазин заскочил шустрый, чумазый мальчишка лет восьми.
– Тёть Марин, «чупа-чупсы» есть? – подлетел он к прилавку.
– Есть, – не слишком любезно ответила та. – Вон, в стакане стоят, не видишь, что ли?
Загайнов с улыбкой заглянул парнишке в лицо.
– Ты чей будешь, пацан? – спросил он.
– А? – округлил глаза тот.
– Фамилия твоя как?
– Да это Егорка Чернов, Пашкин сын, – вместо мальчика ответила продавщица. – Пашку-то Чернова помнишь? Ну что, Егор, «чупа-чупсы» берёшь?
– Ага. – Мальчишка принялся вытаскивать из большого картонного стакана круглые конфеты на палочке. – А они со жвачкой внутри?
– Кажись, да. – Женщина лениво следила, как пацан набирает целую горсть иностранной карамели. – Куда тебе столько? Одно место не слипнется?
– Не-а, – помотал головой Егорка. Затем он полез в карман грязных штанишек, и протянул продавщице стодолларовую купюру.
У Загайнова глаза полезли на лоб. Марина, напротив, никакого удивления не показала, а лишь кисло скривилась.
– Ну вот, опять сто долларов принесли, – пожаловалась она Лёшке. – С самого утра идут и чёртова Франклина тащат. Я уже скоро этими зелёными бумажками стены в магазине обклеивать буду. Ну где я тебе сдачи возьму?! – напустилась продавщица на мальчика. – Тебе мамка твоя поменьше денег не могла дать?!
– Не-а, – снова помотал головой Егорка. – У неё меньше нету.
– А я сдачу где должна брать? – выговаривала ребёнку Марина. – Замучилась уже в банк бегать, баксы ваши разменивать.
Продавщица подошла к кассовому аппарату и нажала на кнопку. Из него выдвинулся ящичек с деньгами. Лёшка увидел, что там лежат купюры исключительно зелёного цвета. Кряхтя и вздыхая, Марина принялась насчитывать сдачу.
– «Чупа-чупс» десять центов стоит, – ворчала женщина. – А он со ста долларами припёрся! Где я должна столько мелочи набрать? На, держи!
Продавщица вывалила на блюдце пачку долларовой наличности и горсть монет. Парнишка, сосредоточенно сопя, принялся сгребать деньги. Внезапный порыв ветра, ворвавшийся в открытые настежь двери сельмага, рванул купюры из его рук. Что-то Егорка успел удержать, но пару бумажек всё-таки занесло под прилавок. Лёшка решил, что мальчонка бросится их доставать, но не тут-то было. Егорка проводил улетающие доллары равнодушным взглядом, зажал в одной ладони «чупа-чупсы», в другой – пачку денег, и спокойно потопал прочь из магазина.
Загайнов нагнулся, вытащил из-под прилавка купюры. В руках у него оказались десять долларов.
– Егор, подожди! – крикнул парень. – Ты деньги потерял!
– А ну их! – отмахнулся мальчонка, даже не оглянувшись. Лёшка с недоумением посмотрел на Марину. Та равнодушно пожала плечами.
– Возьмите, – протянул ей доллары Загайнов. – В следующий раз зайдёт – отдадите.
О проекте
О подписке