Художник Алиса Юфа

© Линде Ю. В., 2021 © ООО «РОСМЭН», 2021

* * *

1. Herobrine’s Life

Заиграла «Herobrine’s Life»^[1], и Миша почти проснулся. И сразу почувствовал, что на спине вырос неуютный горб. Закрыл глаза, поворочался на кровати и попробовал проснуться ещё раз. На спине что-то мешалось.

«Может, рюкзак забыл снять? – подумал Миша. Хотя такого с ним ещё ни разу не случалось – заснуть в трусах и с рюкзаком. – Или в одеяле запутался?» Наконец он встал с кровати, посмотрел через левое плечо и обнаружил… крылья.

«Чё за прикол?» – испугался Миша. Крылья были стандартные: белые, похожие на гусиные, только размером гораздо больше – ниже коленок. «Как они ваще прицепились?» – не понял Миша. Он попробовал их отодрать, поковырял под лопатками, подёргал, но крылья намертво приросли. «Суперскотч или мегаклей, – решил Миша. – Может, глюки или вирус криповый. Мама заметит – убьёт. А как футболку надевать?» Миша напялил халат с Хиробрином, который теперь не запахивался на пузе, влез в тапочки и пошаркал на кухню. Может, пронесёт и мама не заметит.

Мама жарила тонюсенькие ломтики бекона, похожие на лепестки какого-то цветка. Миша вдруг вспомнил, что где-то в Индонезии, в тропических лесах, на слоновьих тропах растёт мясной цветок в крапинку, очень похожий на колбасу, но жутко вонючий. Кажется, бунгапатма. Мишу чуть не стошнило. В энциклопедии писали, что эта бунгапатма – паразит: у неё нет корней, она просто нагло присасывается к какой-нибудь лиане и жрёт за её счёт. А крылья тоже могли прорасти из каких-нибудь тропических семян, и теперь они питаются за счёт Миши.

На только что прошедших майских праздниках Миша с родителями летал отдыхать на остров Бора-Бора в Тихом океане, в Полинезии. Ну не то чтобы отдыхать… Просто родители зачем-то надумали там пожениться. Сто лет вообще не женились, а теперь вдруг – Бора-Бора! На острове они сделали себе одинаковые татуировки, которые, кажется, ещё важнее печати в паспорте. На тату были геометрические узоры и рыба скат. «Вот там я и заразился», – подумал Миша и вспомнил, что бабушка, мамина мама, их всех предупреждала: «Перед тем как мотаться к папуасам, хоть бы прививки сделали». Конечно, они не сделали. «Ба, полинезийцы – это океаноиды, а папуасы – меланезоиды», – возразил тогда Миша.

– Миша, снимай давай свои перья, йогурт ешь – и в школу, – сказала мама.

Вообще-то он старался всё время стоять к маме лицом, чтобы крылья не видно было. Даже когда пробирался мимо кухни в туалет. Как она рассмотрела?

– Снимай давай! – На запах бекона вышел папа и проверил в зеркале свою свежую бороду, которую только вчера ему по-модному постригли в барбершопе.

– Снимай давай, – появилась из своей комнаты бабушка, папина мама.

Бабушка у Миши была абсолютно лысой, но не потому, что болела, а просто ей казалось, что так она выглядит моложе. Миша видел фотки из её юности и ничему не удивлялся. Уж лучше просто лысая, чем как тогда – с гигантским ирокезом.

– Не снимаются, прилипли как-то. Может, микроб с Бора-Бора, – ответил Миша.

– Не дури! – рассердилась бабушка. – Зачем прилепил?

– Да правда же они сами! Я их вообще не крафтил! Это баг вообще!

– Может, детским кремом? – сказала мама.

– Да лучше отмочить. В ванне полежи, отмокнут, – сказал папа.

– Болгарку взять – и все дела, – сказала бабушка. – Сдурел уже со своим «Майнкрафтом».

Потом они по очереди и все вместе пытались оторвать Мише крылья, но ничего не вышло. Конечно, болгарку бабушка доставать не стала и попыталась внука ощипать, как курицу, однако выдирать перья оказалось больно. Мамин крем не отмывался ничем, кроме жидкости для мытья посуды, от замачивания в ванне Миша стал похож на драного воробья, и пришлось сушить крылья сразу двумя фенами: маминым для волос и бабушкиным для ногтей (ещё простудится!).

Папа чуть не опоздал на работу. Он был дизайнером, точнее, креативным директором фирмы, которая рисовала упаковки для продажи эмоций. (В банках продавался ржач популярных пранкеров, ругательства депутатов Госдумы… разное, короче.)

Мама вызвала скорую и МЧС, отправила сообщение учительнице и сразу отменила сегодняшних клиентов и доставки. Она была медитативным психологом, но на самом деле кем только не работала: то фотографировала домашних питомцев в студии (если кто-то хочет для инсты фотку своего котика, или белки-летяги, или палочника), то шила малышовые платья «Spotted» (всегда в горошек), то месила целыми днями авторские соусы с кучей трав и специй, выращенных на даче.

Бабушка аккуратно побрила свой лысый череп, нарисовала чёрные круги вокруг глаз, как у панды, и потащилась в гараж на другой конец города на репетицию со своими гитарными пенсионерами. Она была ударницей в рок-группе, которую никто не знал, но иногда у них случались концерты в клубах. В то время как все приличные бабушки ходили по вечерам в пенсионерские кружки или на занятия по китайскому языку, скандинавской борьбе, японским гирям и монументальной скульптуре.

А пока мама звонила по телефону, Миша походил по коридору, съел пол-йогурта и вдруг обнаружил, что крылья летучие, а не просто так и ими можно запросто управлять. Он подпрыгнул и повисел немного под потолком, а потом втихаря проскользнул на балкон, сбросил халат, расправил крылья и поднялся до самого верхнего (сто первого) этажа их новостройки. Там торчал усатый альпинист и устанавливал спутниковую антенну.

– Доброе утро, – поздоровался Миша.

– Да пошёл ты, – ответил дядька-альпинист.

Миша взлетел ещё выше и наконец увидел его: небо. Оно заливало весь город, и его было так много – сколько никто никогда не видел! А внизу двигались цветные точки, похожие на пиксели или детали «Микро-Лего». Мимо пролетел медицинский вертолёт, и у Миши заложило уши. Хотя он бы всё равно не услышал, что орал из кабины пилот. Хорошо, что Миша долго тренировался читать по губам и теперь разобрал: «Ты, долбанутый читер, нашёл где летать со своими гаджетами!»

Миша сбросил высоту и пролетел над проводами, по которым, медленно переваливаясь с боку на бок, пыхтел набитый битком троллейбус. Была середина мая, и пахло последней пыльцой и машиной-поливалкой. В пробке скучно пованивали автомобили, из домов к остановкам бежали спешившие на работу люди с бледно-серыми, линялыми, будто бы ещё зимними лицами. На мальчика, летящего в зелёных трусах над троллейбусом, им было плевать. (Мало ли что там летает! Наверняка очередная реклама.) Правда, один парень показал Мише жест «victory» и заснял полёт на телефон. «Не, ну круто я прокачался! – закричал ему Миша. – Это типа элитры^[2] из „Майнкрафта“!»

Крылья умели здорово разгоняться, и Миша захлёбывался ветром и вопил от восторга, пытаясь обогнать мотоциклиста-пиццевоза. Мотоциклист покрутил пальцем у шлема, а Миша вернулся к дому и немного полетал в стае голубей. Он заметил, что голубиные шеи радужно переливаются на солнце (наверняка потому, что голуби любят барахтаться в лужах, а в лужах часто плавают бензиновые радужные пятна; вот голуби и мутировали). Бензиновые голуби-зомби всегда серые, как асфальт, а настоящие – белые или пёстрые, но таких выжило очень мало после зомби-апокалипсиса.

В район Новостройкино Мишина семья переехала не очень давно, три с лишним года назад, в 2017-м, перед школой. Когда его впервые привезли сюда смотреть квартиру, ему стало жутковато. В этой Новой Москве почти не было неба – так, полянки какие-то. Он бегал между яркими гигантскими башнями диких цветов (фиолетово-жёлтыми, красно-зелёными, сине-оранжевыми, розово-чёрными, серебряно-золотыми) и чувствовал себя шариком в игре-лабиринте. Крыши домов втыкались в небо и заканчивались над облаками, а сами дома были такими широкими и так тесно стояли, что случайные гости, впервые попавшие в Новостройкино, иногда долго не могли отыскать выход из дворов и часами бродили по бесконечным детским площадкам с резиновой травой (или как она называется?). А однажды между домами застрял огромный мусоровоз, и его пришлось распиливать на куски, потому что он никак по-другому не вынимался.

Когда-то Миша жил в самом центре Москвы, в Скатертном переулке, недалеко от Арбата. Открываешь деревянную дверь – и будто сразу оказался в квартире: подъезд был похож на коридор. Здесь все оставляли уличную обувь, а затем поднимались по узким боковым лестницам наверх. Обуви валялось тьма, наверняка больше половины уже не носили, но никто не выяснял, чьё это барахло. Когда Миша был маленьким, он очень любил рассматривать брошенную старую обувь – конечно, втихаря, пока не видят бабушка и мама, чтобы не зудели: «Опять грязные руки!»

Миша не поднимался по лестницам: его квартира вырастала прямо из этого коридорчика, была словно его продолжением. Белая дверь с облупившейся краской – и сразу попадаешь в узкий тёмный тоннель. Старая квартира напоминала кротовую нору, здесь всё было как-то слишком длинно и узко. Кишка коридора заканчивалась кухней, тоже узкой и длиннющей, кухня вместе с коридором складывались в букву «Т». Из кухни – дверь в бабушкину комнату, а из коридора-кишки – дверь в комнату, где жили родители и Миша. Все вместе. Это гораздо лучше, чем сейчас, когда они живут по отдельности, каждый сам по себе, в огромной четырёхкомнатной квартире. Хотя ещё дачу купили, когда продали старую квартиру, а дача – хорошо. Там озеро – рыбу можно ловить и купаться.

Старая квартира всегда тонула в полумраке. Особенно темно было в бабушкиной комнате, заваленной до самого потолка книгами, пластинками, дырявыми барабанами и обломками разных гитар. Потолок уходил куда-то в бесконечность, как тоннель; иногда он раздражал своей бесполезной высотой: человеку важнее длина и ширина, а зачем ему высота? Он же не таракан, чтобы по стенам лазить. Миша мечтал построить второй этаж, на который можно было бы забираться по канатам, как Человек-паук, и спать там в гамаке. Хотя что он тогда понимал в высоте?

Покружив с голубями, Миша рискнул слетать к школе. Школа казалась крошечной по сравнению с высоченными домами вокруг, зато она была зеркальной, и все зеркала – разного цвета. Девчонки часто фоткали своё отражение в зеркальных стенах, и получалось круче, чем с фильтрами. Первый урок уже начался, но кое-кто опаздывал. Трое старшаков и, как обычно, Хадия и Туяра из Мишиного класса. Старшаки пронеслись мимо на скейтах и самокатах, а Хадия и Туяра, конечно, мимо пройти не могли.

– Ты где купил? – крикнула Хадия. – Сколько стоили?

– Ты чё в трусах тут жужжишь? – крикнула Туяра. – А мне крылья дашь полетать?

И они, не сговариваясь, запели: «Ты пчела, я пчеловод, а мы любим мёд…»

Миша схватил Туяру (она самая мелкая в классе, но оказалась тяжеленной) и долетел с ней прямо до окна третьего этажа, где сидел их класс 3-й «Ж». Туяра мерзко визжала, будто её щекочут. Все, конечно, сразу прилипли к подоконнику, но Миша их не видел, потому что окна были покрыты зеркальной плёнкой: снаружи обычное зеркало, а изнутри видно отлично. Учительница Людмила Николаевна наконец открыла окно, Туяра приземлилась в классе, а Людмила Николаевна заорала:

– Это что такое, Ермолаев? Ты на больничном! Куда без справки? Почему голый? Я директору докладную напишу и матери твоей позвоню!

Миша помчался домой. У подъезда остановилась жёлтая машина реанимации, и Миша понял, что почти опоздал. Странно, что реанимация так долго ехала. Хотя что тут странного? Наверняка блуждала по лабиринту, как обычно блуждают по Новостройкину такси, полицейские, пожарные и «Мосводоканал». Мама махала с балкона красным полотенцем и ругалась.

– Полис есть? Прописка московская? Как приклеил-то? – спросил пожилой толстый врач в синей форме.

– Просто выросли. Сами. Ну, я проснулся, а они уже есть.

Мама совала врачу полис и свидетельство о рождении. Врач раскрыл оранжевый пластмассовый чемоданчик с лекарствами, долго перебирал ампулы, но укол делать передумал. С диагнозом бы не ошибиться.