«А скажи, дружок, вы так же валялись бы на диванчике, если бы ты сказал ей, что живешь в однокомнатной конуре за кольцевой дорогой, и что ты ни разу в жизни не взял взятки?» – ехидно шепнул рассудок, пока Денис заводил магнитной карточкой темно-зеленый «Мерс». Но Денис цыкнул на рассудок, тот завилял хвостом и пошел прочь, как уходит из комнаты обиженный пес, изруганный за изодранную игрушку.

Черяга знал, что в жизни у него появилось что-то, чего никогда не было, как будто он был колесом, бесполезным и изломанным, с дыркой посередине, и вот в эту дыру вдруг просунули ось, и колесо завертелось весело и довольно.

* * *

Мелькнули внизу чахлые камыши, заплывшие консервными банками, мелкькнул покореженный забор почившего в бозе угольного НИИ, и вскоре внедорожник выскочил на мост, перекинутый через неширокую речку Осинку, – приток далекого Урала. Мост кончался прелюбопытным сооружением – на скалистом пятачке, вдающемся в реку, стоял огромный металлический человек ростом с семиэтажку. В одной руке металлический человек держал кирку, в другой нечто, неразличимое в связи с плохой видимостью. Но в хорошие дни нечто можно было идентифицировать как игрушечный завод – с трубами, цехами и газгольдерами.

В целом статуя производила неотразимое впечатление. Если бы динозавры возводили скульптуры, они бы бесспорно возвели нечто вроде этого.

Человек был окружен ремонтными лесами. Леса были оклеены объявлениями и афишами, и теперь человек с кайлом в руке рекламировал кандидатов в городскую Думу и жевательную резинку. Наверное, это был один из немногих шахтеров в городе, который сумел сменить профессию и устроиться рекламным агентом.

Шахтер-Полифем, некогда, как задумывалось, должен был стоять посереди зеленого сквера, окруженный белопанельными домами, светлыми магазинами и смеющимися ребятишками, обитающими на месте зловонной кучи бараков, украшавших левый берег Осинки с 30-х годов. Белопанельный микрорайон так и не родился на свет. На статую денег хватило, а на дома – нет. Вместо белопанельных домов левый берег зарос самовольной застройкой – балками, где люди жили по две-три семьи в жилище размером с вагончик, и весь этот пещерный город получил название Алаховка – темное название, неаппетитное, пахнувшее анашой, пьяными драками и слезами школьниц, которые слишком рано и слишком страшно переставали быть девушками…

Поэтому-то так и удивился Черяга, когда хозяин крупнейшего в городе банка предложил ему приехать в гости в Алаховку.

Во время оно предсовмина Косыгин, пролетая на вертолете над левым берегом реки Осинки, что текла чуть сбоку от города, кинул взгляд вниз и изрек: «А что же мне говорили, что плохо живут шахтеры? Хорошо живут шахтеры! Вон сколько гаражей!» Сопровождавший высокого вождя первый секретарь обкома не решился разъяснить, что то, что простирается внизу – это не гаражи. Косыгин еще раз окинул «гаражи» задумчивым оком и приказал их снести, как портящих пейзаж возле памятника.

Спустя двадцать лет мудрое указание Предсовмина было выполнено. Балки исчезли, и на месте их дивными белокирпичными кустами тянулись хоромы, окруженные высоким забором с колючей проволокой и только что не рвом, в котором плавали крокодилы, и металлический пролетарий парил над рекой на фоне белокаменных особняков новых хозяев жизни.

У самой реки, вжавшись спиной в камыши, стояло пять или шесть балков, сросшихся спинами и чудом уцелевших. Денис подъехал на джипе поближе к воде и увидел старуху, которая на мостках полоскала белье. Старуха обернулась на шум машины.

Засим старуха поступила очень странно. Она подхватила простыню, которую только что выжимала в ручье, и с этой простыней, перекрученной наподобие кнута, полетела навстречу Денису.

– Бабушка, – начал Денис.

Мокрая простыня шваркнула его по лицу. Денис, не ожидавший от бабки такой прыти, даже не успел посторониться. Бабка замахнулась снова, и Денис крепко, но вежливо перехватил ее локти. Бабка лягнулась и громко-громко завопила:

– Убивают!

Послышался скрип двери балка, кто-то выскочил на крыльцо, и мужской голос заорал:

– Отойди, убивец, сейчас стрелять буду!

Черяга оглянулся. У балка стоял дедок с бородой Санта-Клауса, и в руках его прыгало охотничье ружьишко. Тут бабка изловчилась как следует и пнула Дениса ногой. Вероятней всего, что бабке хотелось угодить в пах, но скрюченные артритом ноги не очень-то подымались, и в результате бабка попала супостату по коленной чашечке. Башмаки у бабки были тяжелые, с твердокаменной подошвой, и Денис, не ожидавший от бабульки такой прыти, вскрикнул – скорее от удивления, чем от боли, и выпустил женщину.

Сама же старушка, тяжко охнув и скрючившись в три погибели, села на землю и принялась причитать:

– Не уйдем! Режь, не уйдем!

Старик прицелился.

– Да вы что, с ума посходили? – заорал Денис, – я к вам спросить заехал!

– Знаем мы, – сурово отвечал старик, – зачем тут разъезжают на джипах!

– Да москвич я! – сказал Денис, – вон, номер у машины московский! Я спросить хотел – вы не знаете, где Лаптюк живет? Дима?

– А тебе он кто? – подозрительно спросил дедок.

– Да кореш, в одну школу ходили.

– Это кто Лаптюк? – спросил дедка бабку.

– А это который с пятого балка был, – сказала она, – феррум-купрум.

– Спекулянт твой Лаптюк, – сурово сказал дедок, – во, даже памятник засрал!

И сурово ткнул пальцем в обставленную лесами статую рабочего.

– Вам помочь? – участливо спросил Денис, наклоняясь к старухе, все еще сидевшей на земле.

– Да я уж сама как-нибудь, – сказала та, но тут же уцепилась птичьей лапкой за протянутую руку Черяги.

– А что случилось? – спросил тот, – чего вы так – с ружьем?

– Дак мы думали, вы из этих, – объяснила старуха, – из рэкета. Дом отбирать.

– А что, отбирали?

– У всех отбирали, – сказал дедок, подходя, – сначала съезжать велели, а потом по домам стали шастать. Грабить людей. Троих таких поймали, а их на следующий день милиция выпустила.

– А потом? – спросил Черяга.

– А потом сгорели балки-то.

– Как сгорели?

– А вот так. Эти, которых поймали, прикатили сюда на джипе, и говорят: ладно, по доброму не понимаете, будем разговаривать по-плохому. А в ту же ночь все и загорелось, с четырех концов. Вон, памятник закоптили, памятник чистить деньги нашлись.

– А пожарные? – спросил Черяга.

– А пожарные часов через пять приехали, – объяснил старик, – им тут долго ехать, до пожарной части пешочком пятнадцать минут, вот они обождали по приказу сверху и приехали. Мы-то у воды стоим рядочком, мы уцелели, а все остальное выгорело, что твой чернобыль.

– Жертвы были?

– Пятеро угорело. Колька Стахов угорел, в лежку пьяный был, а в шестом рядку дите сгорело двухмесячное.

– А компенсацию какую-нибудь выплатили? – спросил Черяга.

– Ага! Пять тыщ в зубы и иди гуляй, покупай себе новый дом. Тем, которые сами уехали, кооператив хоть по десять тыщ платил.

– Какой кооператив?

– Ну, который тут дома эти строит. «Аркос» называется.

– Это не кооператив строит, а банк, – возразила старушка. – Чернореченсксоцбанк.

– Нет кооператив строит, а банк ссуды дает, – со знанием дела сказал дедушка, – вот я бы тоже ссуду взял. Триста тыщ. долларами. Так ведь не дадут, а, парень?

– Не дадут, – сказал Черяга.

Он думал о том, что, возможно, брат его тоже был в числе тех, кто угрожал жителям балков и жег «дите двухмесячное».

– А куда же люди делись? – спросил Черяга.

– А кто куда. Кому квартиру дали, кто в деревню уехал. Кто в Москву сдернул, пять тыщ все-таки, прожить можно!

– Вон, Колька-то Тарасов из Москвы вернулся пешком, – сказала бабка, – на рельсы пошел, а оттуда его погнали: ты, говорят, бомж, нас телевидение приедет снимать, а у тебя одна кроссовка желтая, а другая черная, и обе правые. На рельсах-то хоть кормят, я вчера пошла, настоящей колбасы дали. Я ее уж шесть лет не пробовала-то, этой колбасы. Многие на рельсы ходят, чтобы поесть.

– Ты вот москвич, значит умный, – спросил старик, – ты скажи, куда нам написать? Мы уже и Ельцину писали, и в обком…

– В какой обком? – спросил Черяга.

– Ну обком он и есть обком, – ответил старик, – мы всегда про безобразия в обком писали.

Задумался и добавил:

– Не реагирует чего-то обком. Надо в ЦК написать.

* * *

Рекламный щит, прикрепленный на памятнике, гласил: «ЗАО Купрум» Купим Cu, Al, цветные металлы. Снежинская, 20. Вход с двора».

Спустя десять минут Черяга остановил свой «Мерс» на Снежинской, перед 5-й проходной бывшего завода подводных лодок. Ворота проходной были широко распахнуты, и надпись на воротах опять-таки извещала, что ЗАО «Купрум» покупает у населения алюминий и медь в неограниченных количествах.

В глубине двора, перед крыльцом конторы, стояли две иномарки: трехсотдвацатый «Мерс» и «Вольво», из раскрытого окошка конторы долетали возбужденные голоса.

У иномарок скучали двое громил характерной внешности. Вряд ли они приехали сюда продавать украденный из шахты провод.

Денис прошел мимо стриженых гоблинов внутрь. Склад, переделанный из бывшего штамповочного цеха, был огромен. Бетонный пол шириной с футбольное поле был завален мотками проволоки, деталями механизмов, и края его утопали в темноте, лишь слегка подвечиваемой чахоточными лучами солнца, кое-как пробиравшимися сквозь запыленные прорези окон. Посереди цеха стояли огромные напольные весы и школьная парта. Около весов толклись четверо: круглолицый, живой толстяк в грязных белых брюках и белой же рубашке, подхваченный под руки парочкой внушительных троллей в камуфляже, что-то энергично доказывал безукоризненно одетому джентльмену.

Присмотревшись, Денис узнал в джентльмене главу охраны Чернореченсксоцбанка – господина Головатого.

– Да не несли ко мне кабеля! – кричал толстяк, трепыхаясь в объятиях громил, – у них что, в голове протекает, чтобы ко мне кабель потырить! Можете хоть все проверить, вон, журнал посмотрите!

Тут Головатый оглянулся и увидел фигуру Черяги, вырисовывающуюся на светлом прямоугольнике входа.

– Добрый день, Аркадий Петрович, – сказал Черяга, – что, кабель свой ищете?

Головатый оглядел важняка с головы до ног.

– Чего надо, того и ищем, – сказал он, – пошли, ребята.

Тролли отпустили свою жертву и двинулись к выходу. Спустя несколько секунд послышался визг покрышек, и обе иномарки с бешеной скоростью выкатились из ворот склада.

Толстяк энергично сплюнул на бетонный пол.

– Тьфу! Не, ну надо же! Мало того, что морду бить, так еще и налоговой грозились! Вы ко мне?

– Дим, не узнаешь?

– О черт! – пробормотал толстяк, – Дениска?

– Он самый.

– Ты откуда взялся?

– Из Москвы.

Взгляд Димы Лаптюка пропутешествовал вдаль и наконец остановился на темно-зеленем «мерсе» с московскими номерами, припаркованном около склада.

– Ого! – сказал Дима, – ты, я гляжу, хорошо приподнялся. С братаном связь держишь?

– А он что, у тебя был?

– Да недельку назад навещал.

– Зачем?

– Мордой об стол клал. На предмет нерегулярной выплаты дани. Ты-то этим занимаешься? Или чем?

– Да как тебе сказать, – рассеянно сказал Черяга, поглядывая на собственный «Мерс», – так, кантуюсь помаленьку. А этот, который только что свалил – он правда налоговую может наслать?

– Он не он, а Негатива попросит. У них весь город в кулаке.

Димка задумался и вздохнул:

– Да мне если кто этот кабель принесет, я его сам повяжу и ребят позову. Уж если их так на этом кабеле заклинило…

* * *

Спустя двадцать минут Денис Черяга сидел в удобном кожаном кресле, в квартире Лаптюка, и хозяйка уже катила к обоим мужчинам столик на колесиках, полный всяческих закусок и напитков.

Квартира явно была куплена не на те гроши, что выдавали городские власти в качестве компенсации за сгоревший балок: это были хорошая четырехкомнатная квартира с балконом, евроремонтом, красивой женой и собакой-ризеншнауцером, и в самом центре города.

– Что, – спросил Черяга, – на особняк-то еще не нажил?

– Да строимся, – сказал Лаптюк. – Вон, плитку фирма сдуру везла по рельсам. Стоит теперь их вагон в пятидесяти километрах и кукует.

– Я гляжу, прибыльное это дело – торговать металлоломом.

– А что? Шахтеры, как припрет, задешево несут.

– И что ты делаешь, когда к тебе шахтер высоковольтный провод тащит? Ты что, не знаешь, где он его взял?

– А по-твоему, – усмехнулся Димка, – одни шахтеры этим занимаются? Знаешь, я когда еще начинал, как-то в газете объявление читаю: «Продаем магний. В треугольниках». Ну, у меня заказ на магний был, я созвонился и поехал. Правда, странно показалось – что значит «в треугольниках»? Ну, неважно. В треугольниках так в треугольниках. Хоть в октаэдрах. Может, форма такая. Приезжаю: стоит два вагона и все набиты стабилизаторами от баллистических ракет. А чего? Все правильно, треугольники.

Друзья еще выпили.

– И много ты Негативу платишь? – поинтересовался Денис.

– Сколько надо, столько и плачу.

– А в ментовку слабо пожаловаться?

– Ага! Чтобы Петраков эту жалобу тут же переправил вышестоящему начальству в лице Негатива?

– Так все схвачено?

– А что, плохо, что ли? Вон, в Ахтарске Премьер с Чердаком год выясняли, кто главный, люди как в Чечне жили, целые подъезды на воздух взлетали, война шла до последнего уцелевшего «Мерседеса». Что, лучше коммерсантам было?

– А почему такая альтернатива? Либо один бандит, либо много. А государству по-человечески платить не хочешь?

– Так с меня государство в три раза больше возьмет, чем Негатив. Спасибо, что есть бандиты, чтобы защищить меня от налоговой инспекции. У государства-то ум в жопе, они как даванут из меня налоги, тут же я им и останусь должен три шкуры. Негатив-то поумней, он знает, что если глушить рыбу динамитом, то в следующий раз рыбы не будет. Опять же – особых военных расходов у Негатива сейчас нет…

– А он откуда, Негатив?

– Авторитет. У нас тут Нусик был, вор в законе, хороший был старичок, в девяносто третьем помер от старости. Ну, местные повоевали немного, Негатив вроде как сильней всех оказался. Съездил в Москву, благословение получил и совсем заматерел. Положенец не положенец, а к ворам близкий. Нормальный мужик, только ментов очень не любит.

– Да эта публика вся ментов не любит.

– У Негатива – особое. Какая-то у него там заморочка с ментами на заре туманной юности вышла. Не то они его напрасно посадили, не то он так считает…

– А что мне тут рассказывали про сына Никишина, который в губернаторы баллотировался, – будто он сидел?

– А, было дело, – согласился Дима, – был у нас Миша Никишин кандидатом в губернаторы. Сколько денег выкинули – я прям не знаю! Все газеты скупали на корню, местные программы каждые пять минут рассказывали, как вот кандидат Никишин навестил свиноферму и поцеловал свинарок, как он навестил детский дом и каждому дитенку по конфете дал… Спичечная фабрика у нас есть – выпускали на спичках портреты Никишина и в гастрономах даром раздавали… Какие люди приезжали! Какие артисты! Один московский политик, из числа будущих кандидатов в президенты, сюда прикатил, две недели тут сидел. Он-то, конечно, не за бабки работал. Ему было интересно создать сплошной фронт сибирских губернаторов. Рейтинг у Миши был что твоя Эйфелева башня.

И вдруг за три до выборов – хрясь! Одна газетка, «Выбор Сибири», тиснула статеечку насчет того, что сын угольного директора Миша Никишин в девятнадцать лет сел за изнасилование. Хорошую такую статеечку, доказательную. И положили эту газетку в каждый ящик. И вот смотрит вечером избиратель программу, в которой Миша Никишин лобызается с детишками на фоне подаренных им компьютеров, а перед избирателем на столе газетка с фотографиями. Ха-арошие фотографии. Из следственного дела.

– И что на фотографиях?

– А ты сам догадайся. Чтобы сын угольного генерала загремел за изнасилование, это чего же натворить надо, а? Девочка на фотографиях. Которую попользовали и придушили. Ну, да он там не один был, папаша было устроил, что он как бы и в стороне стоял, только вот не повезло парню – у него группа крови редкая. Резус отрицательный. Ну и у девочки этой, которую вшестером распечатывали, нашли сперму, принадлежащую человечку с отрицательным резус-фактором.

– И долго он сидел?

– Пустяковинку. Год сидел, а дальше досрочно-примерное. Того прокурора, который его посадил, потом из области выжили. Ну так я к выборам возвращаюсь. Как народ про эту девочку прочитал, так никишинскому рейтингу полный звиздец пришел. Одна звезда московская здесь гостила, ей тоже газетку положили, она, ни слова ни говоря, концерт в пользу кандидата отменила – и в Москву.

– И что, раньше в области не знали, что Никишин сидел?

– А откуда? Сел, – ты погоди, ты когда из области уехал?

– В восемьдесят третьем.

– Ну вот! А он в восемьдесят втором сел. Ты же ничего об этой истории не слышал, а? Тогда судебных репортеров еще не развелось, папа скандал замял. Ну, какие-то слухи, конечно, ходили, да и знакомые у Никишина были весьма специфические. Но ты же наш народ знаешь: ну, сидел человек. Ну и здорово! Я сам сидел, и батя мой сидел, и вон братан сидит. Никому же не было известно, за что он у хозяина парился. У нас за бандита всякий проголосует, а вот за насильника – навряд ли. А ты газетку эту, кстати, хочешь? У меня сохранилась.

– Давай, – сказал Черяга.

Дима принялся рыться по полками и минут через пять вытащил пожелтевший, в пол-газетных листа «Выбор Сибири».

– Держи.

Черяга медленно рассматривал газету.

– А кстати, – спросил Черяга, – ты сказал, что у Никишина денег немеряно было. Чьи деньги-то были? Угольное лобби?

– Да может, и угольное. А я так слыхал, что общаковые деньги были. Во всяком случае, Негатив нам тут всем строго-настрого за Никишина велел голосовать.

Черяга даже поднял брови.

– Да ну? – сказал он недоверчиво, – это что бы бандиты насильника в губернаторы прочили? Он в лагере, часом, не чушкой был?

– Ну уж не паханом, это точно, – усмехнулся Дима, – а насчет бандюков ты не прав. Кого им губернатором ставить? Авторитета? Так ведь заборзеет немедленно. Ты представляешь себе – и менты под ним, и братва под ним? Шампунь и одеколон в одном флаконе. А Никишин – как раз человек удобный. Сызмальства привык под шконкой сидеть.

Черяга покачал головой.

– Да, веселая у вас была б жизнь. И кто же бандюкам сценарий испортил?

– А хрен его знает. Говорят, что Извольский.

– Это который директор Ахтарского металлургического?

– Ага. А может, и выше. Может, какой-нибудь другой кандидат в президенты не захотел единого фронта сибирских губернаторов. Лужков, например, или еще кто.

– Или ФСБ кандидат от общака не глянулся…

– Много чести, – сказал Дима, – я последний раз про ФСБ слышал, когда они одного моего приятеля приходили громить. Он, вишь, пейджинговую компанию соорудил, а телекоммуникации – это у нас делянка ФСБ. Так что за пейджинг они, конечно, удавятся, а вот губернатор от братков – это им по барабану.