Опустив телефон, она уставилась в пространство, не замечая, как тяжело дышит. В ее руке лежало упакованное в мертвый пластик живое человеческое горе. Эта женщина, имени которой она не знала, могла уже быть мертва, как тот крот, которого Кира только что похоронила.

Она помертвела: этот зверек стал посланцем из мира мертвых. Та несчастная отправила его, чтобы привлечь внимание к телефону, который она… Выбросила? Потеряла? Или этот чертов Илюша небрежно избавился от него после похорон, просто швырнув в траву?

Кира заторопилась:

– Что он ответил ей?

В тот вечер, когда женщина писала прощальные слова, ответа не пришло.

– Вот гад! – не сдержалась Кира. – Так, а это днем раньше. Ого, в шесть утра? «Открой». Пил он, что ли, всю ночь?

Ей показалось странным, почему Илья набрал пусть краткое, но сообщение, а не позвонил, ведь спьяну одну кнопку найти куда проще, чем нажать несколько… Почему? Боялся, что она не возьмет трубку?

«Прости, все кончено».

Несколько раз перечитав эту фразу, Кира попыталась представить, что должна была испытывать женщина, получившая такое сообщение. Если любила… Ей-то Станислав в лицо сказал, что уходит. За минуту до тех слов Кира не сомневалась, что ждет их, а теперь сходила с ума от боли. Каково же той, которая любит? Разве продохнешь такую муку? Как же она с этим справилась? Она… Кто она? Как ее звали?

Кира спохватилась: «Ох, почему – звали… Может быть, обошлось, и она живет себе преспокойно. Что-нибудь еще он писал ей в тот день?»

Вдруг телефон чуть не выпал у Киры из рук: тот день, это же… август.

– Так это было почти год назад? Сейчас только июль. Если она умерла… Боже.

Мысли вспыхивали молниями и обрывались, заставляя Киру вздрагивать то от страха, то от догадок, которые она тут же и отметала. Позвонить ее матери? Номер есть. И что спросить? Ваша дочь действительно умерла? Да зачем ей все это?! Своих забот – не разгрести…

Вскочив, она сунула телефон в висевшую через плечо сумку – не бросать же его снова! – и оседлала велосипед. Но прежний задор куда-то ушел, хотя Кира любила и спорт, и скорость.

«Не думать о них. Не думать».

Она попыталась вытеснить этих виртуальных людей вполне реальным, только погребенным кротом, который потянул за собой целую череду воспоминаний о животных, похороненных в разных городах. Отец Киры был военным, и они часто переезжали. Но только в один город она все эти годы мечтала вернуться… И вот наконец это случилось. Она прилетела в свой Зурбаган. Правда, на самом деле он назывался иначе…

Грин был не то чтобы любимым писателем Киры, а скорее единственным, чьи книги она приняла душой еще в детстве. После него любая проза казалась ей блеклой, мертвой, скучной… Увлекали лишь триллеры, которыми она щекотала нервы. Но после них Кира опять возвращалась к рассказам о Лиссе, чтобы вдохнуть настоящего волшебства.

Люди, бесстрашно выбиравшиеся из-под обложек книг Грина в ее мир, казались Кире более живыми, чем одноклассники или соседи. Жажда жизни героев заставляла ее задыхаться от восторга и отчаяния, ведь она понимала, что ей не суждено стать такой, как гриновские персонажи, подчас жуликоватые, злые, но такие яркие… Влюбиться в такого – и жизнь удалась. Принесет ли это счастье? Сомнительно. Зато переживаний такой роман доставит целую палитру! Не то что со Станиславом…

Почему-то ни разу она не примерила к себе образ Ассоль, даже в пору смутных мечтаний о несбыточном. Кире всегда было страшно стать девочкой, над которой смеются. К подвигу Ассоль, сумевшей пронести свою мечту живой сквозь град камней, летящих со всех сторон, Кира была не способна. Одно дело ввязаться в потасовку с мальчишками, спасая кошку, которую те подвязали за хвост к дереву, и совсем другое – раскрыть перед всеми себя истинную. И вот такой, можно сказать, обнаженной, пройти сквозь толпу.

Ей легче было спрятать сокровища, вызревшие в душе, в собственные глубины, чем предъявить их враждебному миру.

* * *

Пока извилистыми улочками, закованными в прохладные каменные ограды, которых так приятно было касаться ладонью, Кира возвращалась к маленькому домику, где сняла комнату, ей вспомнился ее первый пес. Тогда они жили в сибирском поселке, где она и родилась, и пошла в школу. Там не принято было провожать детей, крепко держа за руку, даже в первый класс: каждый знал каждого, и любой мог поклясться, что негодяев среди его соседей нет.

Поэтому Кира одна ходила в школу. И вот однажды по пути встретила этого рыжего пса. После него были и другие собаки и кошки, но тот оказался первым, и Кира всегда вспоминала его, если речь шла о ее питомце. У него были солнечные глаза и самая улыбчивая пасть в мире. Если между человеком и собакой бывает любовь с первого взгляда, это как раз такой случай. Кира рыдала в ногах у матери, умоляя пустить ее лучшего друга Ржавчика в дом, пока отец не вернулся со службы и не проговорил, по обыкновению, так тихо, что все вокруг замирали и вслушивались:

– Не шмотку модную клянчит. Не телефон новый. Живое существо. Это хорошо, мать… Надо пустить.

Три года с Ржавчиком были полны радостного света. Пес встречал ее из школы, и они наперегонки неслись по поселку. Выскакивали на высокий, крутой берег и по торчавшим из сыпучей земли корням сосен сбегали к любимой, в их местах еще широкой Томи, чтобы проверить – все ли рыбаки целы? А заодно угоститься, если кто окажется с хорошим уловом. Угощался, конечно, Ржавчик, а Кира сидела на камнях и болтала с рыбаками, делясь школьными новостями. Она и теперь не сомневалась, что им было интересно.

Но однажды Ржавчик не появился после уроков. Вместе с матерью Кира обегала все окрестности, потом и отец подключился, даже своих солдат погнал на поиски…

И они нашли.

Пес лежал под высокой елью, вытянув лапы совсем, как этот кротик, только на боку, а не на спине. Его солнечная шерсть показалась Кире грязно-коричневой… Почему-то она в первую же секунду поняла, что это кровь, много крови. Коленки она разбивала, конечно, локти обдирала, но там крови было немного. А из Ржавчика она вытекла, кажется, вся.

Потом, уже взрослой, Кира пыталась понять: зачем отец показал ей, десятилетней, убитую собаку? Мог же похоронить сам, солдат запрячь… Но он взял Киру за руку и подвел к той ели.

С тех пор в их доме не ставили новогодних елок, она видеть их не могла. Станислав притащил искусственную, хотя она просила не делать этого. Весь праздник кололась воспоминаниями… Капли крови Ржавчика поблескивали на мертвых ветвях. В полночь Кира загадала: «Я хочу, чтобы мы расстались с ним в этом году… Пусть отвяжется от меня!»

Желание сбылось. Почему же теперь было так пакостно на душе? Хотя Кира точно знала, что возвращения Станислава она не желает. И поставить елку ему больше не позволит… Для нее это дерево было куда более траурным, чем кипарис, с которым ничего плохого в ее жизни не связано. Как раз к кипарисам, в Крым, отца и перевели через месяц после смерти Ржавчика, и Кира до сих пор была благодарна морю за то, что оно исцелило ее тогда.

Прошлое рыжего цвета так утянуло Киру, что мельтешащие перед глазами солнечные пятна сгустились, как занавесом задернув реальность. Что там оказалось на дороге? Выбоина в асфальте, которым несть числа? Или камень попал под колесо? Велосипед споткнулся, пошел юзом и рухнул на асфальт вместе с Кирой, не успевшей нажать на тормоз.

Отключилась она на какой-то момент? Или это ей лишь почудилось, потому что от боли в колене потемнело в глазах? Когда в голове прояснилось, Кире показалось, будто она очнулась в другой реальности… Эта улица здорово походила на уже знакомую ей – проходила тут пару раз. Кажется, это крыльцо с витыми перилами, заманивающее в какое-то кафе или магазинчик, уже видела прежде. И этот старый инжир, росший посреди тротуара…

Надо было добраться до него, уползти с проезжей части, пока ее вдобавок не переехали… Но не успела она приподняться, как чьи-то руки подхватили ее под мышками, протащили немного и усадили на бордюр.

– Вот так, милая… Сейчас.

От боли еще мутилось в глазах, но Кира смогла разглядеть невысокую худенькую женщину, храбро выскочившую на дорогу и поднявшую велосипед. Встряхнув, как будто приводила в чувство, она вывела его на тротуар и прислонила к стене. Потом снова склонилась к Кире, и лицо ее сморщилось от жалости:

– Встать сможете? Впрочем, нет. Сидите здесь, я принесу…

Что принесет – женщина не договорила и опять куда-то убежала. В дверном проеме вспыхнули каштановые волосы, не закрывавшие длинной шеи, мелькнула светлая хлопковая рубашка. Кира прищурилась: над входом выбившаяся из клубка пряжи нить закручивалась вывеской «Кошачье царство». А следы кошачьих лап отпечатали на старой, очень похожей на корабельную, доске – «Музей-кафе».

«Я попала в царство кошек? Вовремя! Говорят, они залечивают раны…» Она разглядела колено, ободранное, как в детстве, чуть не до кости. Попыталась согнуть ногу и застонала.

– Вам помочь?

Остановившиеся рядом кроссовки были большими. Это оказалось единственным, что она могла сказать о них определенно. Когда-то они были, кажется, белыми…

Кира подняла глаза:

– Спасибо. Мне, кажется, помогают. Наверное, она… эта женщина… за аптечкой убежала.

И указала подбородком на ведущие к двери кафе кошачьи следы, нанесенные краской на асфальт. Высокий парень, улыбавшийся ей сверху, оглянулся:

– Мама уже успела? Она у нас шустрая.

– Мама?! Мне показалось… моя ровесница.

Парень мгновенно театрально расшаркался, не обращая внимания на прохожих:

– Я передам ей комплимент.

«А ему-то лет двадцать? – попыталась определить Кира. – Какой рыжий! Смешным не выглядит, вот странно. Наверное, потому, что черты – правильные. Веснушек нет. И глаза – темные».

Он вдруг смело коснулся ее ноги:

– Вас сбили?

– А? – Кира чуть дернулась от прикосновения. Больно. – Не трогайте. Нет… Это все кротик…

– Кролик? Белый? Так вот ты какая, Алиса! Не признал…

– Да нет, кротик… Крот. В общем, я… просто задумалась. Наверное, в какую-то яму угодила колесом.

За его спиной прозвучал знакомый голос:

– Там тротуарная плитка валялась, я убрала.

Отступив, парень сделал жест руками, уступая матери дорогу:

– Прошу, доктор! Пациентка ваша.

– Шут гороховый. – Женщина беззлобно усмехнулась и поставила на тротуар большую холщовую сумку с красным крестом. – Уверяю вас, рана не смертельна. Сейчас промоем и заклеим. А потом я отвезу вас в травмпункт.

– Я сам отвезу.

– В травмпункт? Но…

– Я отвезу!

– Хорошо. А потом Антон отвезет вас в травмпункт.

Поверх ее плеча показалась голова сына:

– Если что, Антон – это я. А мою мамочку зовут Лариса. Она о-очень хорошая! Хоть и не рыжая. Это я в папочку!

– Уймись. – Лариса толкнула его локтем. – Иди готовь машину.

– А чего ее готовить? Вон стоит.

Невольно проследив, куда он указал, Кира попыталась угадать, на которой ей предстоит поехать. Но, заметив насмешливый взгляд Антона, быстро опустила глаза.

Лариса полила ее рану перекисью водорода, и белая пена вовсю пузырилась, смешиваясь с кровью. Больно не было, но Кира поморщилась – жуткое зрелище!

Антон, склонившись над ними, прищелкнул языком:

– Красиво, черт возьми! Вполне в духе современной живописи. Как вас зовут? Кира? А давайте, Кира, вместе делать деньги? Вы будете разбивать колени, мама поливать вас перекисью, а я объяснять зрителю концептуальность этой инсталляции!

– Я тебе рот пластырем заклею, – пообещала Лариса. – Вот такое чудище я произвела на свет…

– Тогда надо и руки бинтом связать, чтобы я не расклеился. А как же я без рук буду машину вести? А мамочка у нас глупенькая, она машину до сих пор не научилась водить. Но она все равно о-очень хорошая!

Выдав идиотский смешок, развеселивший Киру, он погладил мать по волосам. Она дернула головой:

– Сын, сгинь!

– Звучит, как заклинание. – Антон испуганно прижал пальцы к губам. – Мамочка-ведьма?

– Да ты уйдешь или нет?!

Его глаза округлились и увлажнились слезой:

– Ты меня не любишь, мама? Ладно, ладно, не бей. Пошел выводить коня из стойла. Кира, вы сидите пока тут, я вернусь за вами.

Невольно потянувшись за ним взглядом, Кира заметила, что он немного прихрамывает, но не решилась выяснять у Ларисы причину. Осторожно прижав к ее ране марлевый квадратик, та аккуратно прикрепила его пластырем и большими пальцами разгладила полоски.

– Забавный у вас сын, – сказала Кира, надеясь, что это не прозвучит обидно.

– Замечательный, – охотно подхватила Лариса. – На него во всем можно положиться. Это он от смущения дурачится. Видимо, вы произвели на него впечатление…

У нее были такие же правильные черты, как у сына, только гораздо мельче, изящнее. Вокруг миндалевидных карих глаз прорисовались морщинки, но Кире они показались прелестными. Лариса была из тех женщин, которые и после сорока притягивают взгляды, хотя в ней не ощущалось и намека на показную сексуальность, восхваляемую «глянцем». О такой женщине хотелось сказать: леди.

Разглядев ее исподтишка, Кира решила, что такого лица она в жизни не видела. Точеное, им хотелось любоваться и любоваться – просто потому, что вот такой и бывает истинная красота…

– А я только что кротика похоронила, – вырвалось вдруг у Киры.

Ловкие Ларисины руки замерли:

– Где?

– Там, в лесу.

– Это вы из-за него так расстроились?

Кира невольно вздохнула:

– Да нет. Не только… Своего пса вспомнила…

– Понятно… Наши мертвые никуда не уходят.

Она встала, но, заметив, что Кира тоже пытается подняться, быстро удержала ее за плечи:

– Сидите, сидите, Антон поможет!

Кира смутилась:

– Но это как-то…

– Удобно. Он крепкий парень. Правда… А вот и он – тут как тут!

«Она хотела рассказать мне, что у него с ногой, – догадалась Кира. – Интересно зачем?»

Вынырнув из-за большого джипа, Антон развел руками, изобразив восторг:

– Совсем как новенькая!

– А зачем в травмпункт? – захныкала Кира. – Вы же так хорошо все сделали. Может быть, не надо?

Беззвучно рассмеявшись, Лариса покачала головой:

– Я же не врач. Возможно, требуется швы наложить. Не бойтесь, Антон побудет с вами и потом отвезет домой.

Нахмурившись, Антон закатил глаза, что-то высчитывая:

– Это будет стоить…

– Сын, прекрати! Кира, я покараулю ваш велосипед. У нас он будет в безопасности.

– В вашем музее? Или это все же кафе?

– А вы приходите потом – мы вам все покажем и расскажем. Вас ждет увлекательное путешествие…

– В кошачье царство? Уже хочу! Спасибо вам.

– Да не за что…

Антон не выдержал:

– Данке шон! Битте шон! Ах-ах! Все, погнали. – И наклонился к Кире. – Цепляйтесь за шею.

– Антон! – вскрикнула Лариса и, опомнившись, добавила скороговоркой: – Может быть, Кира сама?

– Я справлюсь! – отрезал он.

«Значит, у него что-то серьезное, не просто так хромает, раз она всполошилась».

Кира хотела было уверить его, что прекрасно допрыгает до машины на одной ноге, но Антон подхватил ее на руки и понес к стоявшему поодаль кофейного цвета «Фольксвагену Поло». Передняя дверца была гостеприимно открыта, а сиденье откинуто, чтобы она могла ехать полулежа.

– Нормально?

Он навис над ней, но в этой позе не было угрозы – и глаза, и губы улыбались. Никакого напряжения в лице, будто ему и впрямь было совершенно нетрудно ее перенести. От Антона шло тепло, которое хотелось потрогать.

У Киры слегка сбилось сердце от этой живой солнечной волны, накрывшей ее с головой. Она поймала себя на мысли, что впервые со времен знакомства со Станиславом другому человеку удалось смутить ее своей близостью.

– У вас глаза цвета моря – не синие, не зеленые. Морские. Вы должны были приехать сюда, – неожиданно проговорил Антон. – Бог вас пометил… Вы же останетесь?

– Не знаю. Хотелось бы…

– Что мешает?

– Пока у меня ни жилья, ни работы.

– А нам как раз нужен администратор!

Она усмехнулась:

– Это ты сейчас придумал?

Рука, натянувшая ремень безопасности, замерла над ней:

– А я только хотел предложить перейти на «ты»!

Кира засмеялась:

– Ну, пристегни же ремень!

Он потянул широкую лямку:

– Любишь опережать события?

Несколько мгновений они смотрели друг на друга молча, потом он усмехнулся:

– Глупость брякнул. Больше не повторится.

«Никогда?!» – чуть не вырвалось у нее.

Устроившись за рулем, Антон произнес уже весело:

– Если б мы не спешили спасать твою коленку, я покатал бы тебя по городу. Он заслуживает персональной экскурсии.

Кира собралась с духом:

– А что, если как-нибудь потом? Когда моя нога заживет…

– Устроим! – оживился он. – Отлично! Я тебе расскажу все местные легенды.

Вел он мягко и уверенно, на поворотах Кира ни разу не поморщилась от боли. Чтобы не коситься на Антона, она поглядывала в окно, пытаясь запоминать названия улиц. В ее подмосковном городке тоже была Садовая, как и в Москве, но, конечно, не было Скалистой, Орлиной и проезда Теплой Бухты. Кира невольно улыбалась, вслушиваясь в их звучание: «Я нашла свой Зурбаган…»

Ей нравилось, что улочки змеились, путая приезжих, пытались заманить старыми каменными лестницами в полусумрак чужих дворов, где шла тайная жизнь, которую нестерпимо хотелось подсмотреть. Все эти дни здесь Кира этим и занималась: на цыпочках поднималась и спускалась, цепляясь за стены, слепленные из камней разной формы и величины еще, казалось, в Средние века. А возможно, так оно и было.

Кира ни у кого не выясняла, сколько лет этому маленькому городу и кем он основан, для нее каждый переулок возникал на глазах, вырастая прямо под ее ногами. То, что она жила здесь в детстве с родителями, не имело значения, ведь те воспоминания затерлись в памяти и больше походили на сны. Забылись и потоки запахов, и целый оркестр звуков, в котором диссонировали резкие кошачьи вопли и гудки автомобилей.

Последние были точно из другой жизни… Здесь хотелось ходить пешком, с одной лишь бутылкой воды в сумке – больше ничего и не нужно! Впитывать взглядом смешные вывески над кафешками и магазинчиками – в Москве таких не увидишь. Столичная парадность чужда крымским городкам, которые кому-то могут показаться захолустными, но Кира наслаждалась их живой прелестью. Ее красота была под стать этим местам – естественная, не отшлифованная в салонах. Кира не отдавала себе в том отчета, но чувствовала себя своей на этом солнечном берегу.

Впрочем, не хуже ей было и у родителей в Подмосковье, которое отличал налет провинциальности в сравнении со столицей, куда на время переселил ее Станислав. Кира искренне восхищалась Москвой, но всегда понимала, что там она – гостья. Столица была для нее великовата…

* * *

В коридоре травмпункта было темно и зябко, точно за порогом и не веселилось солнце. Как-то отец рассказывал Кире, что под наркозом, когда ему удаляли половину желудка, он блуждал в похожем же коридоре, залитом мертвенным светом. Там было пусто, гулко и холодно. Даже в забытьи он ощущал, как его пробирает озноб, и, выходя из наркоза, стучал зубами, так что безжалостная старая санитарка, всаживавшая клизму, укрыла его дополнительным одеялом.

Антон усадил Киру на больничную скамейку без спинки, ласково подвинув толстую тетку с окровавленным большим пальцем ноги. Ей и одной явно не хватало этой скамьи, но он как-то ухитрился впихнуть Киру, и тетка не возмутилась. Он просто улыбнулся ей…

«Этот рыжий умеет очаровывать людей», – отметила Кира, но не поняла с ходу – одобряет это или нет. Ей самой это никогда не удавалось, она была слишком застенчива. Людей, с кем Кира сразу чувствовала себя свободно, можно было пересчитать по пальцам. За три года Станислав так и не вошел в их число…

От ледяной стены по спине разбежались мурашки, и девушка отклонилась, чтобы ко всему прочему не простудиться. Где-то позвякивали хирургические инструменты, и всякий раз Кира содрогалась от этих звуков. Ей хотелось зажать уши руками или запеть во весь голос. Но она знала, что никогда не позволит себе ни того ни другого.

Наклонившись, Антон шкодливо ухмыльнулся:

– Зрелище не для слабонервных…

Напротив маялся старый бомж, поддерживая одной рукой другую. Узкий коридор не мог поглотить исходившего от старика запаха, и Кира едва удерживалась от того, чтобы не зажать нос. Но наверняка старик заметил бы это, а она давно дала себе слово никого не обижать без особой необходимости. У нее не хватило духу сказать Станиславу, когда тот уходил, что без него ей станет легче дышать. А стоило бы… Все эти годы с ним Кира изо дня в день ощущала, какая давящая сила исходит от этого недоброго человека.

Она огляделась: сюда, в травмпункт, обращался кто-нибудь со ссадиной на душе?

Справа молодой татарин держал на коленях маленького мальчика с распухшей лодыжкой. Заметив Кирин взгляд, он сказал, хотя она ни о чем и не спрашивала:

– Со шкафа на кровать прыгал. Всегда – ловко. А тут…

И поцеловал черную макушку сына.

Антон шепнул:

– Я тоже тут побывал однажды…