Они молча вернулись в гостиную, где, составив кресла кругом, гости играли на низком овальном столике в преферанс. Оторвавшись от карт, Зимина спросила:

– Куда вы дели Дэньку?

Незаметно подтолкнув Соню в противоположную сторону, Андрей что-то негромко сказал.

– Прошу прощения, – сказала Нина Викторовна. – Я на минуту.

Они отошли к потускневшему окну и вполголоса заговорили о чем-то. На Соню они не смотрели. Стараясь не привлекать внимания, она подошла к камину, и совсем юный Денис расцвел ей навстречу улыбкой. Снимок был давнишним, на нем Денис был щупловат и коротко острижен. «Лицо ангела, – вспомнилось ей. – Нет. Здесь уже нет. Может быть, раньше». Ей захотелось погладить фотографию пальцем, но кто-нибудь обязательно заметил бы это. На других снимках были только Зимин и его вторая жена – поодиночке и в паре. Оба выглядели гораздо моложе и счастливее. Хотя людям вообще свойственно делать перед камерой радостное лицо.

– Это снято много лет назад, – услышала она за спиной голос Нины Викторовны. – Мы все очень изменились, правда?

Соня постаралась быть любезной:

– Вы здесь очень хороши, впрочем, как и сейчас. Похожи на знаменитую актрису.

Зимина вздрогнула и нервно вскинула голову.

– Вы попали в точку. Или знали? Тогда я действительно была актрисой. Только вот не знаменитой. Совершенной бездарностью. И все это понимали. А самое ужасное, что и я это понимала. О, если бы вы только могли представить, сколько раз я пыталась уйти из театра, как я презирала себя, ненавидела! Но театр был для меня просто какой-то манией. Это по вашей части, верно? Я начинала буквально сходить с ума, если хотя бы день не бывала там. Я ни разу не ездила в отпуск за эти годы… Но с каждым днем я играла все хуже и хуже. Это становилось совершенно невыносимо. Если бы не Павел, я бы не справилась с этим. Мы оба принесли жертвы… Большие жертвы! Хотя, правду сказать, это были не сами жертвы, а только слова, но не пустые слова. Он все сказал жене, я сказала в театре, что ухожу. И мы оба сдержали слово…

– Его жена вам помогла, – безжалостно напомнила Соня.

Зимина спокойно кивнула:

– Да. Но еще неизвестно, чья жертва оказалась более тяжкой. Павел похоронил жену один раз, я же с тех пор больше не хожу в театр. Я не хожу туда из года в год. Каково, а? – Она жестко усмехнулась. – Если не можешь справиться со страстью, лучше навсегда устранить ее объект. Вы согласны со мной?

Ее зеленый взгляд проник до самого Сониного сердца, и оно холодно ёкнуло. Выдержав паузу, Зимина произнесла другим тоном:

– Денис уже принялся за вас? Я предупреждала. Временами в нем просыпается настоящий садист. Тогда он не может успокоиться, пока вас не уничтожит. Иногда он такое вытворяет! А ведь умеет быть очень милым мальчиком… На мой взгляд, он болен, очень болен.

– Вам необходимо, чтобы я нашла у него болезнь?

– Разве ее нет?

– Андрей поделился с вами своей идеей ночного дозора?

Дернув бровями, она коротко ответила:

– Да.

– Только Денис не должен узнать.

– Понятно.

– Когда разъезжаются гости?

– Через полчаса-час, – неуверенно предположила Зимина, взглянув на настенные часы.

– Во сколько Денис обычно ложится спать?

– Не поздно. Часов в одиннадцать.

– Так рано?

– Он и встает рано.

– Надо же, я думала, наоборот, – озадаченно пробормотала Соня. – А когда примерно он забирается на крышу?

– В полночь. Всегда в полночь. Мы еще не спим в это время.

– Странно… Я имею в виду, что это происходит всегда в одно и то же время. Как-то неестественно.

– Вам видней, – сухо отрезала хозяйка. – Я говорю то, что есть.

Уже включили свет, когда вернулись катавшиеся на лодках. Дениса среди них не было. Соня сплела за спиной пальцы и стиснула их, чтобы не забыться. Последними вошли Овсянников с дочерью. Оба выглядели обескураженными.

– Куда он исчез? – с тревогой спросила Соня, но ее вопрос ушел в пустоту – Андрей уже бросился на поиски.

Ей стало совсем одиноко. Все кругом делились впечатлениями и показывали друг другу вздувшиеся мозоли. Муся Овсянникова на что-то жаловалась Зиминой, а та, сделав брови «домиком», сочувственно кивала и поддакивала.

Гости стали прощаться, захлопали дверцами, и утробно заурчали машины, а Денис все не возвращался. Набравшись смелости, Соня подошла к Зиминой.

– Что мне делать?

Та без колебаний ответила, точно уже все обдумала:

– Идите во флигель. Там открыто. Я скажу, что вы уехали. Идите же, пока его нет!

И направилась к гостям, энергично выпрямив узкую спину. Соня проводила ее взглядом, опасаясь, что та оглянется, но Зимина уже была устремлена вперед, к людям, которые если и спят по ночам беспокойно, то не потому, что им хочется петь.

Воровато оглядываясь, Соня вернулась в дом и бегом поднялась на второй этаж. Белые солидные двери хранили равнодушное молчание. Соня заметалась, открывая то одну, то другую: «Которая же? Которая?» Распахнув угловую, она едва не вскрикнула. На противоположной стене, прямо поверх огромного ковра, висел массивный, сколоченный из деревянных балок крест с распятой на нем скрипкой.

Справившись с испугом, Соня шагнула в комнату и настороженно огляделась. Но здесь больше не было ничего поразительного. Типичная комната богатого мальчика: дорогая аппаратура, роскошный письменный стол, компьютер с монитором, потайные шкафы, изящные стеллажи с книгами. Она не сразу осознала, что именно отыскивают ее глаза, и лишь наткнувшись на маленький снимок Аннушки, пришпиленный к книжной полке, сообразила, что в комнате нет портрета его матери.

«Бедный мой, – Соня провела рукой по тщательно застеленной низкой кушетке. – Бедный, бедный…»

Так же крадучись она спустилась вниз и, никем не замеченная, добралась до флигеля, только сейчас припомнив, что никто из гостей так и не подошел ни поговорить с ней, ни проститься. Для них она была таким же наемником, как любой из телохранителей, замечать присутствие которых было признаком дурного тона.

Дверь во флигеле и впрямь оказалась незапертой. Соня плотно прикрыла ее за собой и выглянула из окна. Стекло в нем было обычное, даже чуть надтреснутое в уголке. Весь флигель состоял из кухоньки и комнаты, куда Соня и прошла, убедившись, что Дениса по-прежнему не видно. Обстановка здесь была самая спартанская, если не считать нескольких книжных полок. Соня наугад вытянула одну из книг. Это был томик Гумилева, которого Соня никогда не читала, потому что в школьную программу этот поэт не входил, а после она уже не интересовалась стихами. Открыв титульный лист, Соня обнаружила неровную надпись: «Моему ангелу-хранителю от глупейшего создания на Земле…» Подписи не было, но она знала наверняка, что это рука Дениса. Буквы были обозначены почти условно, и надпись прочитывалась с трудом. Она вернула книгу на место и опять затосковала от собственной несостоятельности. Как ей удастся что-то понять в этом человеке, если они всегда жили в разных мирах и читали разные книги?

«Вот он понял его! – с завистью вспомнила она об Андрее. – И потому не может от него оторваться, как от бездонного источника…»

– Дэнька, – произнесла Соня вслух и, чтобы не заплакать, изо всех сил зажмурилась.

Снаружи раздались голоса, и она прильнула к окошку, как раз в тот момент, когда с ним поравнялись две рослые фигуры. Они шли, обнявшись, одинаково понурившись, и тихо разговаривали о чем-то. Соне смертельно захотелось узнать – о чем? У крыльца большого дома они остановились, Андрей закурил и встал так, что Соне оказалась видна только его спина. Ленивый дымок поднимался из-за его плеча к крыше и сливался с сумерками. На небе уже явственно проступила ущербная луна, постепенно наливавшаяся ослепительным светом.

Соня и не заметила, как задремала, оперевшись подбородком в скрещенные на столе руки, а когда вошел Андрей, с криком подняла голову.

– Тише! – Он быстро обернулся в проем двери и укоризненно покачал головой. – Он же может услышать.

– Я не хотела. Где вы пропадали так долго?

– Воздухом дышали. Ты что, уснула? Тоже мне, разведчица! Кофе хочешь?

– Еще бы… Голова трещит. Скажи, ты прочитал все эти книги?

– Разве их много? Конечно, прочитал.

– Ты – необычный телохранитель.

– У меня необычный клиент.

Он насыпал в чашки растворимый кофе и залил его водой из термоса. Горьковатый запах отрезвил Соню до того, как она сделала первый глоток.

– Крепкий, – похвалила она.

Андрей подтащил к столику второй табурет и сел так, чтобы видеть дом. Когда он положил на скатерть руки, Соня еще раз с уважением подумала, какие они сильные и спокойные. Денис должен чувствовать себя гораздо увереннее рядом с таким человеком. Но пока с ним телохранитель, он никогда не обретет уверенность в себе самом.

– Где теперь твоя жена? – спросила она, чтобы завести разговор.

Но Андрей ответил так, что дальнейшие расспросы оказались невозможными:

– Понятия не имею.

– Хороший у Зиминых дом.

Он едва заметно улыбнулся:

– Хороший… Только Дэнька с удовольствием сбежал бы отсюда. Только куда? И на что жить? Он же ни черта не умеет!

– А ты на что?

– Я? Я тоже ничего не умею, кроме как составлять ему компанию. Мне платят, на это я и живу.

– А у самого Зимина есть охрана?

– Конечно. И у его жены тоже. Разве ты не заметила двух парней в белых рубашках?

– Ты с ними не особенно близок?

– Верно. Сначала мы вроде подружились, но когда я узнал Дэньку получше… А вот и он!

Едва не опрокинув кружку, на дне которой еще оставалось немного кофе, Соня прильнула к стеклу: на крыше дома появилась знакомая фигура. Соня подумала, что он будет пробираться на ощупь, как слепой, но опять ошиблась. В его движениях не было неуверенности, скорее было похоже, будто он задумался и шел, не очень заботясь о том, куда ступают ноги. Дойдя до самого края, он постоял, будто любуясь на первые звезды, потом уселся, свесив ноги и слегка откинувшись назад, уперся ладонями в черепичный скат. Напряженно вслушиваясь, Соня ждала, когда он запоет, но все же пропустила первый звук. Его голос не набирал силу, как ручей, он обрушился словно водопад – сильно, страстно, неумолимо. От обычных для Дениса низких звуков он взлетал так высоко, что у Сони захватывало дух – сейчас оборвется! Он действительно пел на английском, и она не разбирала слов, но не жалела об этом, потому что мелодия поглощала целиком, увлекала за собой, заставляя забыть обо всем остальном, наполнявшем этот мир. А когда песня внезапно оборвалась, Соня ощутила странное, незнакомое одиночество. Она очутилась в мире, где все уже не могло быть как прежде.