При словах «Ди» и «раздеться» Рыжакова красноречиво вздрагивает, у Людмилы на лице возникает кислое выражение, а меня совершенно некстати начинает разбирать смех. Нет, я, конечно, предполагал, что подобная стычка может случиться. Но я даже не подозревал, что встреча одной моей бывшей с другой моей… вернее, вообще не моей, но пытающейся приударить за мной женщиной перерастет не в простейшую расстановку точек над «i», а в дешевейший анекдот. Хотя Диана в принципе не ревнива. Вернее, ревнивой она не была. Так, как-то раз в институте закатила мне сцену, да и то на голом месте.

– Хорошо, теть Люда. Здрасьте. Только я сначала вещи повешу, – весьма кстати вносит разнообразие в наш диалог Юлька, и, окинув наше трио подозрительным взглядом, отправляется к вешалке, успев предварительно всучить мне букет.

В отсутствии Юльки сюжет всего этого действа начинает разворачиваться с космической скоростью.

– Это Людмила, мама подруги Юли, – галантерейно представляю женщин друг другу я. – А это Диана, моя… – уже собираюсь добавить «моя девушка», или, на худой конец, «очень близкий мне человек», как Людмила, встряхнув головой, бросается грудью в атаку.

– Людмила, очень хорошая знакомая Романа Владимировича. Наши девочки давно ходят в этот замечательный детский сад и очень, очень дружат, – делая акцент на трижды «очень», поясняет Людмила Диане концепцию своего статуса в моей жизни.

– Диана, старая знакомая Романа Владимировича, – к моему удивлению мгновенно реагирует Рыжакова, – причем… – поглядев на меня, она непринужденно смеется, – настолько старая, что при встрече со мной Роман Владимирович даже меня не узнал.

«Мм, красивая фраза. Только где-то я уже это слышал. „Москва слезам не верит“, да?» – Я смотрю на Диану. Любимый фильм моей матери, а поскольку Рыжакова в свое время пару раз оставалась у меня ночевать, то она не раз смотрела его вместе с Верой Сергеевной.

«Да иди ты к черту, Рома! Эта женщина вообще твоя проблема, а не моя», – и Диана, передернув плечами, поворачивается к Людмиле, которую вполне удовлетворяет ее ответ. Но, видимо, не совсем, поскольку Людмила заходит на второй круг, как бомбардировщик.

– Ну что вы, ну причем тут старая? – наигранно смеется Людмила. – Мы с вами ровесницы…

«Да ладно?» – я скептически оглядываю ее.

– …Просто у Романа Владимировича, видимо, чересчур много знакомых, а поскольку все свободное время он посвящает только работе и дочери…

«Ну да, а то ты в курсе».

– …то нам остается только понять его. И простить, – разводит руками Людмила.

Я в принципе ненавижу весь этот набор лажовых эпитетов а ля: «I’ll be back», «Элементарно, Ватсон» и «Жить хочешь – не так раскорячишься». И ладно уж, если их источником служит неплохой, в общем-то, фильм. Но можно не цитировать на мой счет одиозную «Нашу Рашу»? Уже открываю рот, чтобы поставить несколько зарвавшуюся даму на место, как Рыжакова перехватывает у меня инициативу:

– Да, Людмила, вы безусловно правы. Тем более приятно осознавать, что, растеряв по жизни старых друзей, Роман Владимирович оброс новыми связями, где его так хорошо понимают.

«Молодец! И я молодец, и ты молодец. И в общем, все мы тут молодцы…»

– Думаете? – между тем прищуривается Людмила.

– Уверена, – продолжает упражняться в остроумии Рыжая.

– Ну что вы, что вы, – хохочет весьма довольная ее ответом Людмила и многообещающе стреляет в меня глазами. – Но вообще-то мой бывший муж всегда говорил, что я его пугаю, потому что могу читать мужчин, как раскрытую книгу.

И я ошеломленно захлопываю рот.

«Все, твоя Люда готова. Можешь ее забирать. И, пожалуйста, не надо так напрягаться на мой счет», – насмешливо посмотрев на меня, Диана расстегивает куртку и, обнажив под нею строгую белую блузку под горло и черный короткий жакет, поворачивается к Людмиле:

– Людмила, а подскажите, пожалуйста, где я могу верхнюю одежду повесить?

– Я помо… – прихожу в себя я.

– А вон там, – Людмила быстро мотает головой в сторону вешалки.

– Извините, я вас оставлю? – Но это уже не вопрос, и Рыжая, убийственно покачивая бедрами (специально, я поклясться могу!), отправляется к вешалке, где и цепляет свою куртку за крючок, после чего с улыбкой (с улыбкой искренней, а не с той, с которой она несла всю эту дичь) начинает вполголоса переговариваться о чем-то с Юлькой, смеется и отходит к зеркалу, расположенному в метрах пяти от вешалки. Людмила, решив, что поля боя осталось за ней, закладывает за спину руки и, покачиваясь с носка на каблук черных коротких ботиков, рассматривает, как я расстегиваю пальто, разматываю с шеи шарф, переводит взгляд на лацканы моего костюма, на ворот бледно-голубой рубашки и на мой галстук в тон:

– Роман Владимирович, а вы на фуршет останетесь?

– Фуршет и в детском саду? – Я иронично приподнимаю бровь, и дело уже в Людмиле. Просто пьянство в детском саду (а что еще означает слово «фуршет»? ) никак не входит в список моих излюбленных развлечений.

– Да. А что тут такого? Все-таки праздник, – Людмила наивно хлопает глазами.

– Праздник завтра, – отрезаю я и, наконец вспомнив о дочери, начинаю искать глазами невесть куда запропастившуюся Юльку. Диана стоит у зеркала и роется в своем рюкзачке. – Диана, ты Юльку мою не видела?

Рыжая не успевает ответить, как снова встревает Людмила:

– Юленька ваша переодеваться для выступления пошла. Я за ней наблюдала.

– А, ясно, спасибо. – Я иду к вешалке, чтобы повесить пальто.

Людмила догоняет меня и, угнездившись рядом, заглядывает мне в лицо:

– Ну и что же, что праздник завтра? Можно ведь и сегодня отметить… И завтра тоже.

«Так, ну это мы уже проходили». И я, наплевав на светлую мысль о том, что молчание – золото, окончательно разворачиваюсь к Людмиле:

– Людмила, скажите, а как вы обычно отмечаете Восьмое марта?

На Рыжую я стараюсь не смотреть. Впрочем, та от меня тоже не отстаёт: напускает на себя вид, что не слышит меня, и не видит. Порывшись в кармане рюкзака, вынимает блестящую круглую пудреницу, раскрывает ее и достает оттуда нечто, напоминающее спонжик. Людмила, услышав вопрос, неуверенно пожимает плечами:

– Да как обычно, в общем.

– А обычно, это как? – наседаю я.

– Ну, обычно мы ходим со Светой в торговый центр, или в кафе… Или в парк, – женщина замолкает, нерешительно глядит на меня, и на ее лице замирает выражение ожидания.

– В парк? Прекрасная мысль! – моментально подхватываю я. – Завтра я буду занят – семья, дом, ребенок, ну, вы понимаете? А вот сегодня сходить с дочерью в парк – это просто потрясающая идея. Нужно будет обсудить это с моей старой знакомой. Представляете, мы столько лет с ней не виделись, – я чуть ли не подмигиваю Людмиле. – И, конечно же, мне бы очень хотелось пообщаться с ней подольше и поплотнее. – Благодарно пожимаю Людмиле предплечье: – Спасибо вам за идею.

– А-а? – немеет та. – Но… но я думала, что мы… то есть вы… и я…

Здесь самое главное не дать женщине навязаться к вам третьей лишней в попутчики.

– Знаете, – я интимно наклоняюсь к Людмиле, – я всегда боялся женщин, которые могут читать меня, как открытую книгу. Как вы, – выпрямляюсь. – Ну что ж, пойду к своей старой знакомой. Увидимся.

Я поворачиваюсь к Людмиле спиной и возвращаюсь к столу, где оставил Юлькин букет, там же прихватываю программку утренника и со всем этим добром отправляюсь к Диане. Людмила ошеломленно глядит мне вслед, неуверенно жует губами. Диана, покосившись на меня в зеркало, продолжает неторопливо водить пуховкой в области рта, демонстрируя мне крайнюю степень презрения. Причем смотрит Диана так, как глядит женщина на стадии принятии решения, между «откровенно говоря, после этого я вообще не хочу с тобой разговаривать» и «что ты еще собираешься мне сказать?»

Повисает пауза. Остановившись у зеркала, я смотрю на нее, и не то, чтобы я сейчас стремился изобразить покаяние, но, откровенно говоря, чувствую я себя довольно-таки паршиво. Мне жаль Людмилу, которая, как и большинство увлеченных своими фантазиями женщин, не сумела вовремя остановиться. Еще больше мне жаль Рыжакову, сыгравшую в моих разборках с Людмилой роль громоотвода.

– Прости, – говорю я.

– Умно, – помолчав, замечает Рыжая и кивает в сторону актового зала, где только что, рассеянно поправляя под платьем бретельку бюстгальтера, скрылась Людмила. – Но как-то не очень красиво вышло.

– Да? Наверное. Впрочем, согласен, – опираюсь рукой о стенку, к которой привинчено зеркало, ерошу волосы. – Похоже, я практику растерял, да?

– Ну что ты, по-моему, с точки зрения практики у тебя сейчас даже лучше, чем раньше, – и Рыжакова со щелчком захлопывает пудреницу, убивая меня.

– Слушай, это… в общем, это не то, о чем ты подумала. Там ничего нет и не было, – вздыхаю и морщусь я, сообразив, что только что вдогонку запустил Диане не самой умной фразой, которая вместо того, чтобы убедить ее в том, что «там ничего не было», как раз заставит ее считать, что «там что-то было». – Давай не будет выяснять здесь отношения, хорошо? – покаянно прошу я. – Мы же не за этим сюда пришли?

– Выяснять отношения? – Рыжая распахивает свои удивительные глаза и с изумлением глядит на меня. – Ром, Рома, – она резким движением забрасывает пудреницу в карман рюкзака и с треском закрывает карман на молнию, – позволь и мне напомнить тебе кое о чем. У нас с тобой давно нет никаких отношений, и меня абсолютно не интересуют твоя личная жизнь, и здесь я не из-за тебя, а из-за твоей дочери. Просто… – она сглатывает, – просто я, по всей видимости, совершила большую глупость, когда согласилась прийти к Юле на утренник. И, видимо, это еще не последняя ошибка, которую я совершаю. – На секунду в ее глазах вспышкой появляется та самая, уже горчащая на моем языке боль, и я, откинув условности (честно говоря, надоело мне это все), задаю ей вопрос в лоб:

– Тебе так понравилась моя дочь?

– Да. Понравилась, – без пауз и очень спокойно отвечает Диана. – А что?

– Просто так спросил. – Я продолжаю разглядывать ее, а она вопросительно глядит на меня. И у меня, как ни странно, не возникает и тени сомнения в том, что Диана сейчас мне солгала, или что она пришла на праздник Юльки, чтобы испортить той настроение, или вообще – дикость какая! – имеет что-то против моей пятилетней дочери, но… Но я чувствую – кожей, мозгами, может быть, интуицией (если последняя вообще есть у мужчин), что под пластами ее невозмутимого голоса и дружелюбного, даже дружеского расположения к моей Юльке скрывается что-то еще. Что-то болезненное, что-то личное, что-то тайное и запретное и оттого запечатанное в ее душе на тысячу ржавых замков, спрятанное так далеко, что без согласия Дианы вытащить это на белый свет возможным не представляется.

«Я перестал читать тебя, как мог когда-то», – с невольной грустью думаю я, глядя на женщину, к которой меня по-прежнему тянет.

– Ром, если ты хочешь, то я сейчас оденусь, попрощаюсь с тобой и уйду, – между тем убийственно-ровным голосом предлагает Диана. – Только ты сам скажи Юле, что я не смогла остаться. Что меня, например, срочно вызвали на работу. Если мое присутствие тебя напрягает, то просто скажи мне, и я уйду. И всё. – Демонстрируя мне это всё, Диана вцепляется в свой рюкзачок и глядит на меня так, что я совершенно четко осознаю: если я сейчас скажу: «Да, я согласен», то она и вправду уйдет. Но после этого не будет уже ничего. И с этого дня она будет обходить этот проклятый детсад за тысячу километров. Я не знаю ее текущего адреса, но она и это использует. Она забаррикадируется от меня в Фейсбуке, она вычистит всю нашу недавнюю переписку и переведет в черный список контактов номер моего мобильного, который я дал ей в письме (если, конечно, она вообще решила сохранить в записной книжке мой номер). Но самое печальное произойдет даже не тогда, когда она провернет все это, а когда она сотрет меня из своей памяти. Сотрет так, что после этого я могу до бесконечности фантазировать о том, что однажды она захочет ко мне вернуться, или что нас с ней снова сведёт судьба, но… она не вернется. Та, прежняя Диана, вернулась бы. Эта – другая, с багажом жизненного опыта и уже неизвестной мне ее личной жизнью – нет.

– Я не хочу с тобой ссориться. – Я пытаюсь до нее дотянуться. По крайней мере, я не хочу, чтобы мы с ней снова расстались врагами. «А ты, похоже, вообще не хочешь с ней расставаться», – догоняет меня новая и довольно трезвая мысль, раз уж я успеваю вовремя отдернуть руку, заметив, как при моем движении к ней пальцы Дианы вцепились в рюкзак так, что у нее даже побелели костяшки.

– А мы и не ссорились, – убедившись, что я не собираюсь трогать ее, Рыжакова с усилием улыбается, и ее пальцы медленно разжимаются. Она перехватывает рюкзак более спокойным движением и, пропустив его лямку через запястье, привешивает его себе на плечо. – Просто ты задал вопрос, а я на него ответила. Причем, ответила честно.

«Тогда почему бы тебе заодно не объяснить мне здесь, сейчас и также честно, что произошло семь лет назад, когда ты, не сказав мне ни слова, собралась за Панкова?» – так и подмывает меня спросить у нее, но мне просто не дают этого сделать.

– Уважаемые родители, пора, пора в актовый зал, – пробегая мимо нас, хлопает в ладоши Юлькина воспитательница – уютная незамужняя девушка лет пятидесяти, выгоняя из вестибюля и периметра вешалки заплутавших там или заговорившихся между собой родителей.

Я рассеянно киваю, провожая ее глазами. Жаль, но подходящий момент упущен. К тому же, меня начинает не на шутку интересовать, а куда, собственно, делась Юлька?

– Всё, Ром. Если мы все выяснили, то пошли в актовый зал.

– Пойдем лучше Юльку найдем, – я кручу по сторонам головой. – Черт, она все-таки дождется, что я ей однажды маячок привешу.

– Она правда в актовый зал пошла, я за ней смотрела. Людмила не солгала… Да, кстати, между нами, девочками, говоря: Ром, ты знаешь, что ты со своей джентельменской демагогией порой просто невыносим? Ты мог бы и по-другому объяснить этой своей Людмиле, что она тебе просто не нравится.

– Она не моя, – быстро говорю я.

– Не важно, – качает головой Диана. – Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.

– А знаешь, ты изменилась, – и я, чуть прищурившись, смотрю на нее.

Рыжая на секунду приподнимает брови:

– Открыть тебе секрет? Ром, мне давно не девятнадцать лет. И ты больше меня не знаешь.

И, как ни странно, но именно эти слова, которые, казалось бы, должны были дать мне понять, что у нас с ней поставлена точка, вселяют в меня оптимизм и даже надежду. Нет, действительно, если разобраться, то так могла выразиться только женщина, которая хотела тебе сказать: «Ты не знаешь меня, но я не против, чтобы ты узнал меня, новую, и оценил эту разницу».

– Хорошо, как скажешь. Ну, пойдем, еще неизвестная мне женщина, – в итоге киваю я.

Бросив на меня неодобрительный взгляд, Рыжакова перехватывает у меня программку и, сердито бросив мне:

– Заканчивай это, ясно? – постукивая низкими каблуками ботинок, отправляется в актовый зал. Я, посмеиваюсь, иду следом за ней. «Забавно, – думаю я, – мне это кажется, или самое интересное у нас только еще начинается?»

***