Прошло десять лет. К 2011 году Лейс получил диплом с отличием магистра наук в области психологии, потом генетики. Он сдал экзамены в Оксфордский университет, переехал в Лондон, опубликовал в специализированных научных журналах несколько статей и вплотную приблизился к получению PhD – следующей за магистром научной степени. В день, когда Лейсу исполнилось двадцать девять, к нему пришла настоящая беда. Сбежав из Оксфорда в Лондон, а оттуда в Каир, Лейс гнал мотоцикл по трассе на скорости, смертельной для этой дороги. Преодолев расстояние от аэропорта до города в рекордно-короткий срок, Лейс бросил чёрный, как сажа, «Harley» у массивных чугунных ворот и, раздавая тумаки направо и налево, буквально прорвался в Госпиталь Вооруженных Сил – одно из самых охраняемых в Каире учреждений. Охрана попыталась перехватить Лейса, когда тот, не дожидаясь ни пропуска, ни офицера сопровождения, перекинул через турникет длинные ноги и вихрем понесся вверх по лестнице. В итоге, солдаты охраны скрутили Лейса только на втором этаже, уже на пороге операционной. Лейс всё ещё вырывался из их рук, когда врач, проводивший операцию, диагностировал у Рамадана остановку сердца. Услышав страшный приговор, Лейс немедленно замер и поднял руки вверх. Охрана отступила, но замерла, ожидая любого подвоха.

– Non. Не надо, не трогайте его. Это – сын того, кого сейчас оперируют. Господин Эль-Каед предупреждал, что его сын приедет к нему и может… excusez-moi, вести себя не совсем по правилам, – вмешалась юная медсестра. Охранники переглянулись и взяли Лейса в плотное кольцо. В это время загнанный в угол Лейс сумасшедшими от страха глазами искал врачей. Но докторам не было никакого дела до этого мальчишки. Все их силы были брошены на то, чтобы вывести Рамадана из терминального состояния. Поняв, что помощи ждать неоткуда, а охрана его не пропустит, Лейс развернулся так, чтобы видеть операционную.

– Дыши, папа! Дыши, дыши! – произнёс Лейс. Он, отличник кафедры медицины, прекрасно знал о том, что сейчас происходит в операционной. Пока врачи делали Рамадану массаж сердца и искусственную вентиляцию легких, Лейс считал про себя секунды. С момента остановки сердца Рамадана прошла уже минута.

– Папа, не оставляй меня, – едва слышно шепчет Лейс. Там за дверями, врачи по-прежнему борются за жизнь Рамадана. Электрическая дефибрилляция, стимуляция сердца – и опять ничего. Лейс считает секунды. Пошла уже вторая минута.

– Папа, вернись, – беззвучно просит Лейс, без сил прислонившись спиной к стене. Он знает: у Рамадана уже началась аноксия⁵.

«Мы теряем его, – доносятся из операционной голоса. – Реанимация невозможна: он уходит». С последними словами врача Лейс безвольно сполз по стене и закинул вверх голову.

– Qu’est-ce que c’est? Вам плохо? – кинулась к Лейсу юная медсестра. Эту девушку, которая хочет ему помочь, зовут Шари. Шари отпихивает от Лейса охранников и тянет к нему ладони. Дотрагивается до плеча Лейса: – Пожалуйста, послушайте. S’il vous plaît, ecoutez-moi, – сбиваясь с арабского на французский, Шари пытается утешить Лейса.

– Оставь меня в покое. Не прикасайся ко мне! – с ненавистью глядя на девушку, рявкнул Лейс. Француженка в страхе попятилась. Переглянувшись, охранники шагнули вперёд, смыкая ряды плотнее.

– Non, s’il vous plaît. Не надо, – опомнившись от обиды, кинулась к ним Шари. Лейс сглотнул и закрыл глаза, отгородившись разом и от глупых охранников, и от навязчивой медсестры. Они – чужие для него и живут в своём мире. А у Лейса есть своя причина быть здесь: он хочет, чтобы Рамадан вернулся, и чтобы мир, в котором он обрёл себя, снова стал прежним. Старинная молитва, которой учил его отец Рамзи, абуна Марк, неожиданно вернулась к Лейсу, и Лейс произнёс первые слова христианского Символа Веры: «Верую в Единого Бога Отца Вседержителя, Творца неба и земли, видимым же всем и невидимым… Я прошу Тебя: забери мою жизнь. Дни, годы – всё забери. Только верни мне папу… Ну пожалуйста», – совсем уж по-детски добавил Лейс. Мучительное ожидание – и ничего. Только медсестра спорит с охраной.

– Есть Ты – или нет, скажи? – шепчет Лейс. – Скажи мне, как мне вымолить у Тебя всего одну жизнь? Пожалуйста, ну ответь мне. Ну хочешь, забери мою. Только верни мне отца… Я прошу Тебя.

Разряд. Ещё разряд. И – ничего. Приборы замерли: у Рамадана – остановка сердца. Лейс знает, что ситуация критическая: ровно через сто секунд у Рамадана начнется процесс декортикации. Это – необратимая гибель коры головного мозга, за которой неминуемо наступает смерть.

«Ты, ну пожалуйста, ну услышь меня. Да, я к Тебе взываю – я, тот, кто убил. Но Ты же не хочешь слышать убийц… Так как же тогда мне до Тебя докричаться?»

Лейс прислушался. В операционной тихо. Рамадан умирал. И Лейс, сам не зная зачем, упал на колени:

– Я каюсь. Я верю. Я люблю. Я прошу: просто яви мне чудо…

– Сердце запустилось, – кричит поражённый врач. Лейс вздохнул, открыл глаза и устало осел на пол. Он поморщился, увидев охранников и медсестру, которые изумлённо на него взирали. Лейс выругался и быстро встал на ноги.

– Как… как вы это сделали? – первой пришла в себя медсестра.

– Я? Я сделал? – холодно усмехнулся Лейс. – Ты, cherie, ошибаешься. Я ничего не делал… Пойди холодной водички попей, а то на тебе лица нет, – едко посоветовал Лейс. – Только сначала ответь на мой вопрос: кто в этой идиотской лечебнице занимается реконструкцией клапанов сердца? Ну, быстро? Или мне на французском тебя спросить?

– Главный врач. Это – мой отец. Его кабинет на третьем этаже… Laissez-moi… я могу показать вам, и…

– Спасибо, не трать зря силы. Сам найду. – Лейс развернулся и, раздвинув онемевшую охрану, быстро пошёл к лестнице.

– Подождите, вы – врач? – крикнула ему вслед девушка. Не оглядываясь, прямо на ходу Лейс молча вскинул вверх руку, сжатую в кулак, и разогнул средний палец. Охранники захохотали и, переглянувшись, потопали следом за Лейсом. Шари осталась одна, тоскливо взирая вслед уходящему юноше.

«Какие странные у него глаза, – думала она. – Холодные, как сталь. И абсолютно серые…».

В ноябре 2012 года Лейсу Эль-Каеду исполнилось ровно тридцать. Он и Шари идут вдвоём по песку александрийского пляжа. Средиземное море медленно ворочается во сне. В красном закате море кажется не бирюзовым, а чёрным. Лейс остановился и закинул голову вверх, с интересом разглядывая звёздное небо. Шари подошла и спрятала лицо у него на груди, с ласковым собственничеством обхватив Лейса за шею.

– Я так люблю тебя, – нежно прошептала девушка.

– Мне тоже хорошо с тобой, – улыбнулся Лейс.

Девушка прижалась ближе:

– Саба, тогда, пожалуйста, скажи мне, а почему, когда ты со мной, то… ну, ты устраиваешь меня так, чтобы я не смогла видеть твою спину?

– Как сейчас? – поддел её Лейс.

– Non, нет. Ты всё шутишь. А я говорю серьёзно… Puis-je voir, то есть можно, я посмотрю, что ты скрываешь? – Шари смущённо глядела на Лейса, но в её тёмных глазах был вопрос. Лейс внимательно посмотрел в смуглое лицо девушки. Та, стараясь сгладить неловкость просьбы, потянулась к его губам. Лейс отстранился, отступил на шаг, завёл назад руку и сгрёб в кулаке ворот футболки. Cтащил её через голову и повернулся к Шари спиной. Он замер, когда девушка прижалась к рубцам щекой, разглаживая пальцами шрамы.

– Как же такое можно вынести? Кто же сделал такое? Лейс, я так тебя люблю, – услышал он голос Шари и почувствовал влагу её слез. – Je suis fou de toi. Я тебя обожаю. Все эти шрамы не важны. Просто… просто мне… мне так тебя жалко.

«И действительно, quel dommage – жалость-то какая», – помедлив, Лейс высвободился из рук девушки и натянул футболку.

– Шари?

– Да?

– Давай всё закончим. Прямо здесь и сейчас.

– Vous plaisanter sans doute. – Девушка моргнула. – Я не понимаю. Почему?

– Потому что я тебя не люблю.

«Потому что мне не не нужна твоя жалость…»

Прошло два года. В ноябре 2014 года Лейсу исполнилось тридцать два. У него – светло-русые волосы, загорелое лицо двадцатипятилетнего юноши и спокойный взгляд стальных серых глаз, точно время их заморозило. Лейс и Рамадан сидят на перевёрнутой лодке на пляже египетского курортного городка Бур-Сафага. Перед ними Красное море, спорящее с сильным ветром. Битва двух стихий – воздуха и воды – рождает идеальные для серфинга волны.

– Папа, я послезавтра уеду. А у тебя есть виза в Англию. Может быть, ты поедешь со мной? Осмотришься там. Потом насовсем ко мне переберёшься. У меня в Оксфорде квартира, и тебе там обязательно понравится, – в сотый раз за последние десять лет предлагает отцу Лейс. Рамадан недовольно поморщился:

– Нет уж, сынок, спасибо. Я, конечно, уже на пенсии, и, как человек свободный, теперь волен сам выбирать, куда и когда мне ехать. Но у меня дом в Александрии. Налаженный быт. Да и Шари меня навещает. А что касается тебя, то тебе нужен не я, старый отец, а жена и дети.

Лейс скривился:

– Ой, па, только не начинай! Ну, какие опять «жена и дети»?

– Так, я не понял: ты собираешься прожить всю жизнь один? – поднял бровь Рамадан.

– А чем, прости, это плохо? Ты же так живешь, – Лейс фыркнул.

– Я не «так живу», – спокойно возразил Рамадан. – У меня есть сын – это ты. А у тебя, кроме меня, никого нету… Неужели ты до сих пор терзаешься из-за прошлого? Забудь, его, Лейс: тебе давно не четырнадцать.

Лейс помолчал, потом невесело хмыкнул:

– Да я и так почти все забыл… По крайней мере, я очень на это надеюсь.

– В таком случае, почему ты не хочешь создать семью? – не сдавался Рамадан.

– Времени нет, – и Лейс пожал плечами.

– Вот как? И чем же таким, прости, ты занят в своём Оксфорде, что у тебя нет времени, чтобы создать семью?

– А ты-то как сам думаешь? – Лейс усмехнулся.

– Ну, ты занимался неврологией… психиатрией… то есть психикой, – Рамадан осторожно подбирал слова.

– Не совсем так, хотя я понял, куда ты клонишь, папа. – И Лейс забавно улыбнулся, показав острые белые зубы. – Спасибо, конечно, за твое волнение обо мне, но я здоров. И даже очень неплохо себя чувствую. – Рамадан почувствовал, как краснеют его щеки. – Скажи, па, а ты веришь в бессмертие? – как ни в чем не бывало продолжил Лейс.

– Что? – Рамадан подумал, что Лейс шутит.

– Понятно, – вздохнул тот. – Ладно… Я расскажу тебе о своей работе, но предупреждаю: пока этот проект находится под секретом.

– Ах, ну да, ну естественно… ну как же иначе-то? – Рамадан иронично покачал головой. Лейс стрельнул глазами в сторону отца и напрягся. – Ну ладно… ну хорошо, извини, – отметив реакцию сына, тут же поправился Рамадан. – Я тебя слушаю… Да не смотри ты на меня таким ястребиным взглядом! Мне правда интересно, чем ты занимаешься, я тебе серьезно говорю.

– Ладно, расскажу, – с легкой обидой повиновался Лейс. – В общем и целом, твой скептицизм, па, мне вполне ясен. Я для тебя мальчишка, который пока не наигрался. Хорошо, пусть так. Пока оставим это. Но прежде, чем мы перейдём к сути дела, позволь мне начать с небольшого вступления… Итак, во все времена существовало такое понятие как чудо исцеления. Как это чудо происходило, ты себе представляешь?

«О, а вот это нечто новенькое», – улыбнулся про себя Рамадан, но, перехватив сердитый взгляд Лейса, решил объясниться.

– Ну, святой или праведник прикасался рукой к страждущему и исцелял его, или же больной сам исцелял себя молитвой, – начал Рамадан. – Когда это чудо происходило, слепой начинал видеть, глухой – слышать, немой – говорить, а парализованный – двигать конечностями. Вот только случалось это не со всеми, а только с избранными.

– Ага, – без улыбки кивнул Лейс. – Так объясняет чудо церковь и все нормальные люди. Это объяснение можно принимать или не принимать, здесь всё зависит от степени веры. Однако примерно лет семьдесят назад учёные смогли объяснить чудо исцеления.

– Иконы просвечивали? – с прохладцей осведомился Рамадан. Ему перестал нравиться разговор, затеянный его сыном.

– Нет, па, не так. Учёные исследовали клетки мозга человека, – парировал Лейс. – Благодаря исследованию десятка клинических случаев и экспериментам учёными было выявлено, что мозг человека гибок и способен менять свою карту под воздействием критических обстоятельств. Обычно это происходило так: получая приказ – или, лучше сказать, определенный код – алгоритм, переданный набором слов или прикосновением, или же собственной волей больного – мозг больного активизировался и лечил поражённый участок тела. Но установить, что именно в организме человека отвечало за этот процесс, до сего дня выяснить не удавалось. Проблема в том, что стороннее вмешательство в мозг часто влечёт за собой роковые последствия или вообще смерть пациента. Над загадкой исцеления, бились много лет, пока в 1982 году английский биолог по имени Ричард Докинз не предположил, что эту функцию выполняет связь генов и мемов.

– Ну, про гены мне известно, это нечто, что определяет наследственность, – кивнул Рамадан. – А что такое мемы?

– К этому мы сейчас подойдём, но сначала давай определимся с терминологией. Твое определение генов верно… на любительском уровне, – Лейс смущенно потёр нос. – Впрочем, говоря по совести, ты не так уж и не прав, па, – признался он. – К тому же у самих учёных длительное время тоже не было однозначного понимания, что такое гены. Всего пару лет назад современная молекулярная биология установила, что гены – это определённые участки ДНК, которые несут в себе целостную информацию о трёх основных макромолекулах. Я имею в виду ДНК, РНК – то есть рибонуклеиновую кислоту, и белок. Все три компонента есть в клетках всех живых организмов, которые только существуют на этой планете… Так вот, возвращаясь к гипотезе Докинза. При изучении особенностей генов Докинзу пришла в голову мысль, что фенотопические характеристики гена – или характеристики, присущие индивидууму на определенной стадии развития – не ограничиваются организмом одного живого существа, а могут простираться и на другие организмы, с которыми взаимодействует это существо. Иными словами, один организм – или в нашем случае, человек – может передавать информацию и другим индивидуумам. – Рамадан выпрямился, наконец, осознав, что Лейс не шутит, а рассказывает ему нечто вполне реальное. – За такой вот «социокультурный» обмен информацией между генами как раз и отвечают наши мемы, – продолжил Лейс. – Но если ген использует химические вещества для размножения или собственного деления, то есть копирования самого себя, то мемы распространяются в информационной среде… Таким образом, для науки чудо исцеления выглядит так: мем, отправленный одним человеком, заставляет ген другого человека работать – в нашем случае, лечить больной организм и.… или вообще, продлевает жизнь человека.

– И у вас, учёных, уже есть этому конкретный пример, да? – Рамадан был настроен скептически.

– Да, есть, – серьёзно кивнул Лейс. – Я лично был свидетелем чуду исцеления.

– Это когда же? – поднял бровь Рамадан.

– Три года назад, когда я… то есть не я, а один врач заставил биться сердце больного.

– И как он этого добился, этот твой «врач»?

– Ну он, – и Лейс вздохнул, – короче, тот парень хотел спасти жизнь своему отцу – и он прочитал молитву.

Рамадан поражённо глядел на Лейса. Лейс отвёл в сторону глаза, теребя в пальцах корд.

– Лейс, ты о ком сейчас говоришь? – очень тихо спросил Рамадан.

– Да неважно это. – Лейс поморщился и махнул рукой. – Важно другое: в тот день, когда я понял, что такая связь существует, я решил найти ген, который отвечает за практическую реализацию чуда. Ведь, в конце концов, в мире существуют миллионы тех, кто не верит в Бога, но страдает от рака, паралича или слепоты.

– Возможно, им имеет смысл верить? Как тому врачу? – тихо сказал Рамадан.

– Вполне законное рассуждение, – безмятежно кивнул Лейс. – Ну, а как ты, папа, сам действовал в тех случаях, когда закон был суров, а милосердие было превыше закона?

Рамадан не нашёлся, что отвечать. Лейс посмотрел на море.

– В общем, так или иначе, но я решил найти ответ на свой вопрос, – продолжил он. – И я искал этот ген три долгих года. Это был очень трудный путь. Понадобились люди, деньги, сложное оборудование. Но больше всего мне была нужна вера – вера в себя, в свои силы. Вера в чудо. И полгода назад это чудо произошло. Последнее исследование моей группы выявило, что я не ошибся и такой ген действительно существует. Мы назвали этот ген «ahuizotl», в честь собакоподобного персонажа ацтекского мифа, – Лейс озорно усмехнулся. – То мифическое существо жило в воде и защищало обитателей озера. А в человеческом организме «ahuizotl» – или, azot, как мы его называем – отвечает за уничтожение больных и плохо функционирующих клеток… А теперь очень простой вопрос: скажи, что будет, если создать клон или дополнительную копию этого гена?⁶

Рамадан подумал.

– Процесс старения замедлится? Но это же фантастика и до бессмертия далеко.

– А что, если я скажу тебе, что если мой эксперимент удастся, то я сумею доказать: всего одна копия этого гена, добавленная в ДНК, увеличит жизнь человека вдвое.

– То есть человек будет в среднем будет жить сто двадцать – сто тридцать лет, – посчитал Рамадан. Лейс кивнул с энтузиазмом:

– А теперь представь, что будет, если в ДНК человека вольются копии такого гена. Очистив организм от стареющих или заражённых клеток, мы фактически дадим человеку бессмертие. Люди смогут жить бесконечно долго, перестанут болеть, и, что самое важное, больше никогда не будет увечных… Немного наивно, да? – перехватил взгляд Рамадана Лейс. – Но поскольку у меня нет прошлого, которым я мог бы гордиться, то я предпочитаю создавать будущее. В конце концов, зачем-то я же появился на этой земле? Вряд ли за тем, чтобы стать убийцей.

Потрясенный Рамадан молчал. Лейс кивнул, посмотрел на свой шортборд⁷, провел пальцем по его носу и рейлу:

– А теперь, папа, я отвечу тебе на второй твой вопрос. Мы никогда об этом не говорили, но… в общем, я согласен, давай объяснимся до конца.

Лейс вздохнул, сузил зрачки и начал:

– Папа, всю свою жизнь я прожил в двух измерениях. В одном из них, я – никто. Абсолютный ноль. Найдёныш, который не знает, как выглядели его биологические родители, и какой из языков был им родным. Я до сих пор не знаю, где я родился, как меня звали и сколько мне на самом деле лет. Я не знаю, как звали мою мать, жива ли она и что с ней случилось.

– Я могу рассказать тебе, – осторожно предложил Рамадан.

– Нет, папа, – покачал головой Лейс. – Когда-то давно я очень хотел это знать. Сейчас – не хочу. Просто больше мне этого не надо.

– Но – почему?

– Да потому что я понял: правда обо мне может быть ужаснее всех кошмаров. И если моя мать жива, то я не готов стать кошмаром для неё, потому что… ну, потому что она, возможно, меня любила. Хотя бы минуту, но любила меня… В другой жизни у меня есть всё, и всё это благодаря тебе. Ты – мой настоящий отец. Ты взял меня в свой дом, когда я всех ненавидел. Ты был со мной. Ты меня вырастил. Ты пережил мою боль, страхи, кошмар – всю эту мою проклятую социопатию. Я прекрасно знаю, на что ты и Рамзи пошли когда-то ради меня, и я никогда не смогу за это расплатиться. Именно благодаря вам я встретился с вылечившим меня врачом. Это благодаря тебе я смог в первый раз поехать в Оксфорд и выбрать себе профессию, которой я дорожу… Но, папа, пойми: мне действительно не до любви и не до девушек. Нет, я не являюсь поклонником целибата, – Лейс усмехнулся, – и у меня есть приятели. Но – не друзья. И у меня есть девушки. Но это – не любовь в твоём понимании, папа. Все мои связи обрываются очень быстро, потому что я обречён жить с призраками прошлого… Я никому и никогда не смогу рассказать о себе всё то, что знаешь обо мне ты.

Рамадан открыл рот, чтобы возразить, но, подумав, запнулся.

– Вот именно, – кивнул Лейс, наблюдая за отцом. – Это всё из-за прошлого, которое у меня было. И если правда о нём откроется, то я потеряю всё, что только имею. Но гораздо хуже для меня то, что сделают с тобой, если узнают, что человек, возглавлявший внешнюю разведку Египта, взял, да и усыновил шахида… Это даже не смешно, – и Лейс отвернулся. – Так что в моём случае мне нужна только одна женщина – чистая, как лист белой бумаги.

– Что это значит? – спросил Рамадан.