– Ну, есть у меня кое-какая информация, – нехотя начала Таня. Я сделал бровями знак, мол, не томи. – Ну, Ленке уже двадцать шесть. И она никогда не была замужем. Но у неё постоянный есть, симпатичный такой. Архитектор. Довольно взрослый дядька. Работает на богатых людей. На очень богатых людей, – подчеркнула Таня.

– Ну, дальше, – поощрил я Сиротину, – не останавливайся на достигнутом.

– Да что рассказывать-то? – ощерилась Таня. – Я же не архитектор и с ней не сплю… Дай хоть направление, в каком копать?

– Школа. Институт. Увлечения. Как она в профессиональном плане? Знание языков? Ларионова датский знает?

– Не знает, – помедлив, сказала Таня, – Ленка только английский и знает.

– И как, прилично знает? – Я разогнул металлическую скрепку.

– Прилично, – призналась Таня. – У Ленки экономика и бухгалтерия в нефтегазовом на английском шли. GAAP там, IAS, аналитика… и всё такое. – Таня поморщилась.

– И всё такое… А как Ларионова по работе? – Я свернул из Таниной скрепки фигушку.

– Да нормально, вроде бы. Я лично не жалуюсь.

– Не жалуешься? То есть Ларионова делает что-то для тебя? – Из фигушки я слепил розочку. – И что именно она для тебя делает, если не секрет?

– Не секрет. Твою Ларионову взяли в «Ирбис» в помощь лично мне. Она отвечает за программы продвижения. Именно поэтому она в двадцать четыре года «поднялась» до замдиректора по партнёрам, – Таня презрительно фыркнула.

– Тань, а скажи-ка, я правильно понял, что по баблу, откинутому на продвижение, именно Ларионова пишет отчёты? Это ведь часть её работы? – Я распрямил скрепку и упёрся взглядом в Танину переносицу. Сиротина моментально подобралась на стуле:

– А ты с чего это взял, Лёш?

– А я не брал, Таня. Это ты мне сказала, ну, а я выводы сделал.

Таня испуганно раззявила рот.

– Держи, – я вручил скрепку Тане. – Ну, так что с Ларионовой?

– Да не знаю я её хорошо, – заюлила Сиротина. И тут в её глазах промелькнул боевой огонёк. – А хочешь, я запрошу на неё информацию у «безопасников»? Скажу, у руководства к Ларионовой претензии есть.

«Ого! Удар ниже пояса. А как же женская дружба, Таня?»

– Нет, не хочу, – покачал головой я, – мне с тобой интересней. Кстати, а вы в кафе с Ларионовой ходите?

– Ну да. Мы иногда обедаем. А что?

– И – что заказываете?

– Ну, я беру суши, компот… то есть фреш, – исправилась Таня, потому что слово «фреш» звучало лучше, чем «компот».

– Да не ты – Ларионова. – Я с интересом наблюдал за Таниными потугами.

– А-а… ну, Ленка иногда салатик берёт. Или кофе с мороженым. Вообще-то, у неё Макс хорошо готовит, так что Ларионова у нас всегда и сытая, и довольная. – В последнюю фразу прокрался намёк на похотливые обстоятельства.

«Значит, у Ларионовой с архитектором всё серьезно? Жаль. А я-то собирался её в Дании к интиму склонять… Впрочем, ничего не потеряно!»

– Вино заказываете? – задал следующий вопрос я, взяв новую скрепку.

– Я – нет! – гордо бросила Таня.

«Правда? А мне твой Сыч поведал, как ты на очередном корпоративе в одно рыло выкушала литр „Mouton Cadet“ и даже не закусила».

– А Ларионова? – не дрогнул я.

– И Ларионова нет. Ленка у нас пить ваще не умеет.

– В каком смысле «пить не умеет»? – Я поднял на Таню глаза. – Твоя Ларионова что, потом песни поёт? «Maybe, maybe…»? Это ваш с ней любимый репертуар от Suede в столичных караоке?

– Нет, – Таня обиженно шмыгнула носом, откладывая мою скрепку. – Ленка не пьёт, потому что она быстро хмелеет. Она от спиртного становится такая, такая… дерзкая, одним словом. – Таня игриво закатила глаза и бодро прищёлкнула пальцами. А я отчего-то подумал, что эту привычку Сиротина слямзила у Ларионовой. Только у той девочки это получалось изящно, а у Тани – топорно.

– Понятно. Ну, и последний вопрос, – перешел к финальной стадии допроса я. – Вообще, какая она, Ларионова?

– В смысле?

– Ну, жадная, добрая? Честная, искренняя? А может быть, недалёкая? – предложил свои варианты я. В глазах у Сиротиной промелькнула житейская хитрость. Тане явно хотелось соврать, но она была опытной бабой и отлично понимала, что я и сам могу докопаться до правды.

– Ну, она такая… такая… короче, Ленка не от мира сего. – Таня всё-таки нашла, чем уесть «подругу».

– То есть Ларионова в ближайшее время собирается в монастырь? – насмешливо предположил я.

– Да нет, – Сиротина досадливо поморщилась. – Она… короче, она, как ребёнок. Ей вообще ничего не надо. Ни от кого. Она, видишь ли, дочка богатых родителей. Отец трудился в Газпроме. А мать – та в Большом театре пела. Элина Витальевна Ларионова… Кстати, мать Ленке денег на квартиру хотела дать, но Ленка их не взяла. Сама хату купила.

– Ух ты, какая молодец. И что за квартира?

– А, так, двушка-бэушка, – небрежно бросила Таня. – Хотя я бы на эти деньги взяла домик в Испании, потому что…

«Двушка? А не дурно для девочки».

– Тань, – перебил некстати размечтавшуюся Сиротину я. – А скажи-ка мне вот что: в «Ирбис» всем так хорошо платят, что на квартиры хватает?

– Да нет, какие там у них заработки, – небрежно махнула рукой Таня. – Но Ленка умеет копить. А вот тратить бабло не умеет.

«А ты умеешь, Таня. Вот поэтому ты и сидишь передо мной в дорогих „лабутенах“, а на подоконнике у тебя стоит сумочка от „Mulberry“ стоимостью в восемьсот фунтов стерлингов. Так кто же из вас по-настоящему „крысит“ бабло, ты или Ларионова? И хотя я точно солью тебя, Таня, не зли меня, не говори, что тебе не знаком принцип „грабь награбленное“. Потому что я и сам такой».

Я невольно покосился на свои наручные часы стоимостью в кучу Таниных сумочек и кивнул:

– Ладно, Тань. Ясно. Филен данк тебе за информацию. – Я начал вставать.

– Лёш, а ты для чего про Ларионову-то спросил? – Взгляд Тани с проворством старухи-процентщицы мазанул меня по лицу.

– А ты сама догадайся.

– Ты что же, хочешь с ней?.. – Таня широко распахнула глаза и уставилась на меня.

– Я с ней не хочу, – усмехнулся я. – Как ты знаешь, у меня невеста есть. И я её очень люблю.

– А, ну да, – коряво вздохнула Таня.

Кстати, говоря про невесту, я не кривил душой: дочь главы московского представительства, Магда Кристенссен действительно собиралась за меня замуж. И хотя Магда общалась с Сиротиной (о чём хорошо знал я), она, в отличие от Тани, всегда умела держать дистанцию.

– Лёш, так зачем тебе Ленка понадобилась? – настойчиво повторила Сиротина.

– А ты представь, что мы с Сычом решили взять её на твоё место.

Это было лихо закручено – жаль только, в цель не попало.

– То есть Ленка вам обоим нравится? Как делить-то её будете, в случае чего? – ехидно нашлась Таня. Впрочем, круглые Танины щеки побелели, а пальцы, как пауки, вцепились в мою скрепку.

– Тань, – вздохнул я, – как я тебе уже сказал, я очень люблю Магду. Но твоя Ларионова очень нравится Сычу. А мне Сыч очень нравится. – Я встал и пошёл к выходу. На пороге я оглянулся. – Тань, последняя просьба к тебе: памятуя о том, что теперь вы с Ларионовой не подруги, а конкурентки, не говори своей Лене о нашем с тобой разговоре. Не делай ошибок, ладно?

– А то что? – Таня сузила глаза.

– А то плохая примера. Ты же знаешь, кто после Кристофа сядет в его кресло? Вы же с Магдой общаетесь не первый год. Как ты говоришь, дружите.

Повисла новая пауза.

– Вообще-то это шантаж, Лёш, – тихо произнесла Сиротина.

– Вообще-то, это переговоры, Тань. Carpe diem, лови момент. Ты же девочка умная?

– Хорошо, Лё… Алексей Михайлович. Я всё сделаю, как вы хотите.

И я понял: я выиграл, потому что Сиротина, обожавшая интимно «тыкать» мне, впервые обратилась ко мне по имени-отчеству.

«Шах и мат, Таня».

Насвистывая «maybe, maybe…», я вышел из её кабинета.

«Сиротину я в любом случае заменю, – думал я. – А что касается Ларионовой, то это мы ещё подумаем… это мы ещё поглядим. В конце концов, мальчику из Бирюлёво очень интересно узнать, какими бывают девочки из Газпрома».

От Тани я направился прямиком к Кристофу. Набросав вместе с будущим тестем схему убиения «Ирбис», сел в служебный автомобиль и направил шофера в сторону «SAS Radisson». Подумал и набрал Магде:

– Как ты, милая?

«Как ты там, дорогая и нелюбимая?»

– Все хорошо. – Магда помолчала. – Скажи, Алексей, а что ты сегодня вечером делаешь? – осторожно спросила Магда.

– Что, ты уже поговорила с этой стервой Сиротиной, а та настучала тебе про наш разговор о Ларионовой?

Ага, я всегда быстро пикировал. Правда, пройдя цензуру в моей голове, эта фраза по-датски приняла следующий вид: «Милая, тебе что, звонила Таня Сиротина?» Услышав вопрос, заданный ей прямо в лоб, Магда смутилась, а я решил разом поставить все точки над «i»:

– Магда, скажи, ты мне доверяешь?

– Конечно, – неискренне ответила Магда.

– Хорошо, Магда, это хорошо. А отцу своему ты доверяешь?

– А к чему последний вопрос, Алексей? – холодно произнесла Магда, и я прямо увидел, как она морщит лоб и смотрит на мобильный с отвращением человека, заставшего в своем smørrebrød² нечто мерзко-склизкое.

– А к тому, – и я повысил голос. – Позвони своему отцу и спроси у него, зачем ему нужна фирма «Ирбис»? И если Кристоф ответит тебе на этот вопрос, то и я расскажу тебе, зачем я расспрашивал Сиротину… Магда, не придумывай историй там, где их нет, – рявкнул я повелительно.

«И любовь не ищи там, где её нет», – добавил я уже мысленно. Магда тут же сдулась. Впрочем, она всегда сдавалась от моего напора, голоса, взгляда – и диких укоротов, которые я периодически устраивал ей то ли от пустоты собственной жизни в Германии, то ли поддерживая миф о загадочной русской душе (правда, в моем случае – еврейской).

– Ладно, Алексей, не злись, – тихо попросила Магда.

– Что ты, я совершенно не злюсь!

Закончив с Магдой, чертыхнулся и позвонил Юльке:

– Привет, кукла. Как съемки, закончились? Подъедешь ко мне?

– Лёш, ты? Ну, естественно!

И вот моё «ну, естественно!» пришло. Прямо с порога содрало с меня джинсы, залезло на меня, лихо меня обслужило, а потом уснуло. А я смотрел на неё и думал о том, как же мне всё надоело. Меня с души воротило и от этого дня, и от Сыча, и от Тани. От Юльки. От Магды, которая всегда бесила меня и никогда не удовлетворяла. Мне было мерзко от себя самого – и от чувства внутренней несвободы, которое заставляло меня искать приключения себе на голову или трахать вокруг всё живое.

Мне было мерзко от того, что я – вот такой! – уже никогда не стану нормальным человеком, у которого нормальные ценности, нормальная жизнь, настоящие друзья. Задушевные разговоры. Женщина, которая любит тебя. Семья. Ребёнок, который вырастет и возьмет от вас двоих только самое лучшее. Желание и возможность жить в стране, в который ты родился, которую ты вопреки всему любишь – и которой ты именно по этой причине не можешь простить ни своего родного отца, которого никогда не видел, ни матери, нашедшей радость в бутылке.

Мне всегда было сложно осознавать, что с каждым прожитым годом из моей души уходит что-то важное, что-то дорогое. Для меня это была простая вера в чудо. Сначала я верил, что мать придёт в себя, а отчим меня примет. Потом я верил в то, что я, лучший ученик в классе, никогда не получу по морде за отказ дать списать контрольную. Ещё я верил, что девочка, которая очень нравилась мне, пойдёт со мной, несмотря на то, что я нищ, голоден, плохо одет и совсем в себе не уверен. Последнее, во что я верил – это в то, что я обязательно попаду в иняз, потому что у меня «пятёрки» по профилирующим, а не волосатая рука в их приёмной комиссии. Но мечты не сбылись, и я всеми правдами и неправдами выбил себе визу в Германию – в страну, где родилась моя еврейка-мать, дочь заслуженного военного – единственного человека, которому я был хоть как-то небезразличен.

Всю свою последующую жизнь я боялся не получить, не добрать, не заслужить. Давным-давно дед учил меня, что на земле рождается три типа людей: те, у которых «всё позади»; те, у которых это «всё» всегда впереди – и те, у кого получается стать хозяином своей жизни, здесь и сейчас, каждого её дня. И если первые и вторые уйдут в никуда, то третьи остаются в истории. Я не хотел оставаться в истории – я хотел быть счастливым. Деньги решали большую часть проблем. Воля – всё остальное. На фантазии оставалось незначительное время по ночам или в командировках, когда ты – в баре, в пабе, по дороге в отель – находишь себе кого-нибудь. Но почему-то именно сегодня ко мне в первый раз пришёл страх никогда не узнать, что это значит, быть с женщиной, которая понравилась тебе. Понравилась по-настоящему. Понравилась до такой степени, что ты из-за неё чуть-чуть не попёр на старика Кристенссена.

Кстати, по поводу женщин и чудес. Бесконечно долго можно смотреть на то, как горит огонь, течёт вода, как другой человек работает, но не на голую девушку, лежащую в твоей постели. Тем более, если у неё темные волосы и карие глаза. Всё остальное, как всегда, могла довершить фантазия.

Я встал, расстегнул джинсы, прилёг рядом с Юлькой.

– Детка, просыпайся. – Я укусил её в теплое плечо. – Ну, давай, открывай глазки.

– А? Что? Съёмки начались? – сонно дёрнулась Юлька, которая снималась то ли в рекламе для «МТС», то ли для «Мегафона». Впрочем, точно не знаю.

– Порадуй меня напоследок.

– А потом что? – испугалась она.

«А потом ты исчезнешь…»