Артистка

К ней жизнь была несправедлива.

Ну, это так она считала.

Была космически красива.

А посмотрите, что с ней стало…

Когда-то с грацией пантеры

Ступала гордо на подмостки.

Поклонники и кавалеры

Роились возле вертихвостки.

Она их с лёгкостью меняла.

Тот лыс, а этот слишком жаден.

Художника "забраковала".

Мол, угловат он и нескладен.

И в каждом находила что-то

"Не то". Какие-то изъяны.

У этого не та работа,

А тот "страшнее обезьяны".

С семьёй она не торопилась.

"Уж лучше буду птицей вольной".

Всё с красотой своей носилась,

Одной собой была довольна.

Календари меняли числа,

Нещадно время отмеряя.

Жизнь пролетела очень быстро.

ОНА же, красоту теряя,

Поклонников своих лишилась.

Их всех, как будто ветром сдуло.

И как она не хорошилась,

Уж на красотку не тянула…

Но главная беда – в театре

Ролей уж главных не давали.

И не мелькала она в кадре,

В кино давно её не звали.

Одна в заброшенной каморке.

Семьи, детей понятно нету.

У зеркала под рюмку водки

Счёт предъявляет всему свету.

"Да чтоб им всем! Не оценили!

Талант и красоту не видят!"

О ней уж все давно забыли.

Не приголубят, не обидят…

К ней равнодушны люди стали,

Как раньше к ним она бывала.

Заглянет кто-то к ней едва ли.

Ведь никого не приглашала.

Одна… Свободная, как птица…

Но что-то от свободы тошно…

С утра спешит скорей забыться.

Под рюмку это ведь не сложно…

Аристократка

Была капризна беспредельно

Старуха "голубых кровей".

Свой век растратила бесцельно,

Кляня во всём других людей.

Всегда с надменностью царицы

Плыла поверх чужих голов.

Её не волновали лица

И судьбы "серых дураков".

Была она высокомерна,

Ко всем всегда, во всём строга,

Раздута гордостью безмерно.

Считала, что везде права!

Ни мужа, ни детей, ни внуков…

Одна, как перст.

Всю жизнь. Одна…

Да что семья, она подруги

Не заимела.

Так жила…

Из всей родни племянник только,

Жалеет тётку.

Ведь она

Лет 60 назад ребёнку

Ему машинку привезла.

На его пятый день рожденья.

А он всё помнит до сих пор,

Как прочитал стихотворенье

И тётка говорит: "Егор!

Я вижу, ты старался.

Держи подарок" и даёт

Блестящий, новенький, красивый

Мечта мальчишек – красный Форд!!!

Уж трижды дед Егор Андреич.

Забот-хлопот невпроворот.

Кому сказать, ведь не поверят,

Машинку ту всё бережёт!

Без фар, с оторванным капотом,

С разбитым лобовым стеклом

Машинка Форд, как будто мо́стом

Соединяет с лучшим днём....

А тётка…

Тётку правда жалко..

Прожив свой очень долгий век,

Всё так же всех гоняет палкой…

Не научился человек.

Ценить, беречь, любить и слышать

Других.

На первом месте Я!

Из живности в дому лишь мыши

Да тараканы…

Вот дела!

Одна в своей большой квартире.

Три комнаты, а толку с них?

Вдруг вспомнила о ювелире.

В шестидесятых был жених.

Но он недолго продержался,

Придирок выдержать не смог.

Любил, но… всё-таки сломался

От каждодневных дрязг и склок.

"И что тогда мне не молчалось?"

И тут же "ну какой болван!"

"Нет-нет!

Не я одна осталась!

Он упустил меня, баран!"

Одна…

Меняются сиделки,

Терпеть не в силах скверный нрав.

Она ж, как будто в перестрелке,

Ликует новую изгнав.

"Всё!

Всё НЕ ТАК!

Они безруки!

Необразованны!

Тупы!

Да кто же взял таких в прислуги?!

Аристократка Я!

А вы?!"

Старуха гне́вится, бушует,

"Не то опять нашли! Не то!"

…На кухне тихо мышь пирует,

Мышатам тащит сыр в гнездо.

Письма

Не спится… Ночи летом коротки́.

Закат. А вон глядишь, уже светает…

И маются ночами старики.

Неспешно жизнь свою перебирают.

Семейные альбомы достают.

Листочки писем в жестяных коробках.

Им новые давно уже не шлют –

Купили дети телефон на кнопках.

Для связи вроде как, но не всегда

Им дозвониться можно. Вот досада…

И достаются письма, и тогда

Все сразу тут, все сразу рядом.

Перечитали по десятку раз,

До буквы знают, все слова в них помнят.

А всё равно им, как бальзам для глаз

Листок письма в безлюдьи комнат…

Она была…

Она врывалась в комнату, как свет.

Как будто сотни люстр включились!

Она из принципа не замечала бед.

Так, словно бы они не приключились.

Она надежду каждому несла,

И свято верила в возможность ЧУДА.

Она и в девяностые могла

Достать любую вещь из ниоткуда.

Она собою согревала всех,

Кого нещадно жизнь поколотила.

Она – всегда улыбка, звонкий смех,

Стена, опора, вера, свет и сила.

Она была… Всё ЧЕМ она была

Не перечесть, слова нето́чны, лживы.

Была… Неправильное слово я взяла.

У Бога мёртвых нет, все живы!

Захилась

Я на кладбище старушку как-то встретила.

Она медленно среди могил ходила.

В белом вся. С улыбкою приветливой

У меня – "К своим пришли?" – спросила.

– "Да, к своим. Дед, бабушка, две тётки.

На другом участке отец с братом.

Так и вы, наверное, идёте

К тем, кого любили вы когда-то?"

А она в ответ светло, по-доброму:

"Доченька, я часто тут гуляю.

Зажилась. Пора уже и до до́му …"

И, чуть помолчав – "Вот… привыкаю".

Я к смерти ровно относиться стала.

Нет страха, ужаса и отторжения.

В ней не конец, скорей начало.

Ведь смерть – в жизнь вечную рождение.

Она всегда была…

Она всегда была нарядною.

Неважно, праздник или будни.

Она всегда была нарядною

И говорила: "Будь, что будет!

Ведь в жизни много, что случается –

Кирпич на голову, инфаркт, да мало ли…

А я-то, глянь, чё получается,

Готовая! Сейчас хоть в гроб клади".

И странно было слышать это всё.

Ведь в сорок о таком не думают.

Обычно как-то про житьё-бытьё,

Про мужа, про детей, да про уют.

Жизнь у неё, как и у всей страны,

Была весёлою, весьма занятною…

Пусть даже были времена страшны,

ОНА ВСЕГДА была нарядною!

И прожила ведь до восьмидесьти!

И каждый день в нарядном платьице…

А перед смертью: "Господи, прости!

На что я только жизнь потратила?"

Разговор с внуком

"Бабушка, а как это Я УМЕР?

Как это? Я есть, вдруг, бац, и нету?!"

Вовка смотрит прямо, но с прищуром,

Призывая бабушку к ответу.

Та с утра в мельканьи спиц пропала.

Вроде слушает, но так… в полушка.

Вовка начинает всё сначала

"Ба, ну ба!!!" Задумалась старушка.

"Вну́чек, ну-ка свет включи – стемнело".

Щёлк. "Рассказывай уже скорее".

"Понимаешь, тут такое дело…

Как бы объяснить тебе ловчее?"

"Вот смотри, есть лампочка, есть тумблер.

Дёрнул вверх – горит, она живая.

Тумблер вниз – темно, свет как-бы "умер".

Лампочка без тока умирает".

Вовка недоверчиво косится…

"Значит, получается ток главный?

Лампочка без тока не включи́тся?

Ну а если лампа неисправна?"

"Вот ты ж молодец, соображаешь!

Да, без тока лишь стекло пустое.

Ну, раз ты всё это понимаешь,

Переходим плавно на живое".

Встала и шорк-шорк, идёт на кухню.

Чайник ставит, чашки две достала.

Вовка же от любопытства пухнет

"Ба, ну ба! Ты мне не досказала!"

"Дальше? Ну, давай, но чай сначала".

Кипяток по чашкам разливает.

"Так, про лампочку тебе сказала....

Ты чаёк то пей, он остывает".

Отхлебнул. "Горячий! Ба, я позже.

Ты не отвлекай, давай про УМЕР".

"Позже, ну как скажешь, мой хороший.

Говоришь "живой, вдруг бац и умер?"

"В лампочке стекло – сосуд для тока.

Ток в ней есть, и лампочка живая.

Человек устроен схоже, только

Мы другим всё словом называем.

А сосуд у человека – тело."

"Руки, ноги, голова. Про это ж?!"

"Правильно, но тут такое дело,

Просто тело, это скажем ветошь.

Тряпочка, скафандр, костюм – одёжка.

А, чтоб тело наше "загорелось",

Тут душа нужна. Погодь немножко…

Чей-то тут?" Старушка пригляделась.

"Да чего ж ты чай не пьёшь?"

"Холодный!"

"Ну, совсем тебя я уболтала!

Может, съешь чего?"

"Я не голодный!

Ба, ты мне опять не досказала!"

"Так. Ага. Ну что же, давай дальше".

"Значит нам нужны душа и тело?"

"До чего же ты разумный мальчик.

Дух ещё нужон, такое дело".

"В общем-то, из этого комплекта

Тело только вот и умирает.

А душа летит навстречу к свету.

Дух, тот, где хоти́т, там и витает".

Вовка хмурится, в уме чего-то крутит.

Видно есть вопрос, но как-то медлит.

"Бабушка, душа в нас током будет?

Пусть не виден он, но лампа светит…

Это значит и душа бессмертна?

Даже, если мы её не видим?"

"Гений мой, всё понимаешь верно!"

"Ба, гляди! А чай то я весь выпил".

Не видеть

Он шёл, едва переставляя ноги…

Вжав в плечи голову. "Не видеть этот мир".

Не разбирая пред собой дороги.

Настроек нет, слетел ориентир.

Теперь неважно всё, всё безразлично.

ОНА ушла. Из жизни. Навсегда.

И наплевать уже прилично-не прилично

То, как он выглядит. Всё это ерунда.

И эти чемоданы, как две гири.

В них всё, что было важным для неё.

Теперь, когда её похоронили,

Они всего лишь ветошь, хлам, тряпьё…

Куда нести, кому отдать – не знает.

Оставить? Смысл? Её ведь не вернёшь.

Полдня старик по улицам шагает.

А мимо, как торпеды, молодёжь.

Разговор с отцом

Пап, давно поговорить хотела.

Ну, вот как-то, что-то, ну не знаю…

Слава Богу, всё-таки дозрела.

Ну, ты в курсе, "долго запрягаю".

В общем, пап, тут вот какое дело…

Пап, я, кажется, решила выйти замуж!

Ух… Сказала и аж прям вспотела…

Ну, ты знал, конечно. Новость так уж…

Да ну, нет! Не то, чтобы сомненья.

Он хороший, добрый, ты ведь знаешь.

Пап, мне б твоего благословенья.

Дай понять, что ты благословляешь.

Мама? Лучше. Уже меньше плачет.

Записалась в драмкружок! На йогу!

Дали роль козы. По сцене скачет!

Правда! Скачет, как коза! Ей Богу!

Ночью? Да… Ну, ты ж всё видишь.

Но ведь меньше! Слава Богу…

Ну что, пап? Поговорили. Финиш?

Мне ж ещё в обратную дорогу.

Пап, ну это… ты с благословеньем

Не мудри. Дай знак такой, чтоб слёту!

Чтоб прям никаких уже сомнений!

Всё! Ушла! Жди на Вселенскую субботу.