«…если останешься жива», – мысленно усмехнулась я и дернула ручку двери библиотеки.
С Ильей мы начали сближаться весной. Мне исполнилось двадцать пять лет, пели птицы, цвели яблони и завуч – милейшая Антонина Петровна, постоянно нашептывала: «Да сколько ты еще в девках сидеть будешь…» И можно сказать, что я слегка влюбилась. Это такое ощущение, когда каждый день становится особенным и не понятно отчего. То ли от неожиданно купленного платья, то ли от не менее неожиданного: «Ленка, поехали в город, в кино сходим».
Я не погружалась в пучину восторгов, не краснела и не бледнела, но я мечтала, улыбалась и все чаще и чаще замирала перед зеркалом с уверенностью, что смогу сделать Илью счастливым. И когда мы поженились, я с головой окунулась в семейную жизнь, получая удовольствие от нового для меня мира. И я скучала, когда Илья задерживался на работе, и училась печь пироги, чтобы тесто непременно было пушистым и поднималось до неба… И читала исключительно любовные романы, сверяя свои чувства с чувствами главных героинь. А было что сравнивать, душа наполовину уже превратилась в розовое облако, но…
Через год мать Ильи традиционно зашла в гости. Проходя по комнате и проверяя наличие пыли на полках, она произнесла как бы между прочим:
– Я на внуков надеялась, но Илья от тебя детей не хочет. Прилипла ты к нему, вот он и женился. А мне что прикажете делать? Позор сплошной.
– Как это?..
– Хотя он правильно поступает. Чего плодиться, если другая в любой момент приглянуться может. С детьми-то из семьи легко не уйдешь, алименты платить надо, да еще всем объяснять, почему так вышло. А у нас государство какое? Никто ж на сторону отца не встанет, все сочувствие обычно достается матери. Что смотришь? – Она смерила меня едким взглядом с головы до ног. – Больно непростая ты, видно этим сына моего и зацепила. Но одно дело покорить гордячку, а другое – жить потом с ней под одной крышей.
Она ушла, прихватив половину пирога с капустой, а я села у окна и принялась ждать мужа. Нам было о чем поговорить.
Да, он не хотел торопиться с детьми…
Но… все в порядке и «не слушай мою мать».
Много ли надо для надежды?
Совсем чуть-чуть.
Наши отношения были то хорошими, то плохими, и я замечала, что со временем периоды радости заметно сокращаются, а ссоры растягиваются на недели и потом еще тащат за собой напряженную тишину. Через два года я уже не торопилась домой, предпочитая задерживаться в школе допоздна. И тесто для пирогов больше не поднималось на кухне, а разговоры о детях всегда заканчивались скандалом. И не знаю отчего (может включалась интуиция) я начала вздрагивать. Без особых причин. Хлопнула дверь, звякнула вилка, громыхнули сапоги или мелькнула тень за окном…
В ту ночь я впервые озвучила то, что не давало покоя последние месяцы:
– Нам нужно расстаться, ничего хорошего уже не получится.
Я отлично помню выражение лица Ильи, ту ненависть, которая обрушилась на меня погибельно и мгновенно. Честно говоря, я не сразу поняла ледяную и в то же время обжигающую до костей реакцию мужа. Разве я не лишняя в этих стенах? Разве все не вздохнут с облегчением, если я соберу вещи и вернусь в свой маленький домик?
Но объяснение было простым, и оно пришло довольно быстро: я не имела права разводиться, такое право, как оказалось, было только у Ильи. Уязвленное самолюбие превратило его в озлобленного волка, клацающего клыками и желающего расправы над непокорной.
– Развестись со мной хочешь?.. – прошипел он и медленно поднялся со стула. – Чтоб потом на каждом углу рассказывать, как бросила меня и отправилась искать другого мужика?
Круглое лицо потемнело, желваки задергались от злости, кулаки сжались. Пожалуй, таким Илью я не видела никогда. Я бы могла сказать, что из волка он трансформировался в ураган, который собирался согнуть и сломать все ветки в радиусе десяти километров, но это слишком поэтичное сравнение для такого ничтожного человека…
– Мне никто не нужен.
– Ты будешь жить со мной до тех пор, пока я этого хочу! – Отшвырнув стул, Илья рванул в мою сторону и замер перед столом. На мне была ночная рубашка, но, несмотря на это, я неожиданно почувствовала себя голой. И будто меня разглядывает незнакомый мужчина… – От тебя никакого толка! Тощая, как селедка… И мнение, видите ли, у нее на все имеется! – Илья гневно сверкнул глазами и прищурился, будто размышлял, что со мной сделать: превратить в пепел или просто растоптать. Его щеки пылали от злобы, губы презрительно кривились. – Да что я себе нормальную бабу не найду?..
– Вот и отпусти меня, – произнесла я старательно ровно, понимая, что достаточно одного неверного слова и… Нет, я не представляла, чего ожидать.
– Говорила мне мать, не смотреть в твою сторону, так не послушался! Отпустить? Не-е-ет… – протянул Илья. – Я свое никому отдавать не собираюсь! Обломать тебя надо было с самого начала, чтоб смотреть так не смела!
«Любить меня надо было с самого начала… Вот что нужно было делать!» – пронеслась в голове упрямая мысль, и я внутренне напряглась, стараясь не сорваться на крик.
– Если во мне нет ничего хорошего, то и давай…
Договорить не получилось. В долю секунды Илья оказался рядом и схватил меня за плечо так, что ночнушка съехала и завязанные бантиком ленточки врезались в горло. Если ваш муж демон, то лучше одеваться иначе. Хотя бы тогда, когда собираетесь с ним расстаться.
Беспомощность – это больно.
– Заткнись! – рявкнул он, окатил меня продолжительным матом и поволок в сени. Тапочки соскочили с ног, локоть ударился об угол шкафа, заколка упала на пол, и волосы рассыпались по плечам.
– Пусти меня, пусти! – Я сделала попытку вырваться, но не получилось. Хватка стала железной, и шансов на спасение не осталось.
Позже я долго думала, пытаясь понять, за что же муж меня так ненавидел? Я точно не совершала ничего плохого и искренне старалась быть примерной женой. И ответ нашелся лишь один: Илья не мог мне простить внутренней силы и образования. Я бесконечно раздражала его, как ветер раздражает гибкая былинка на поле.
Принимать реальность такой, какая она есть, или подниматься выше Илья не собирался, а значит оставался лишь один выход – нужно было толкнуть меня вниз… И посильнее.
Он вышвырнул меня из дома с ненавистью, будто я была ведьмой, заслуживающей смертельный костер. Больно ударившись бедром об лед, припорошенный снегом, я зажмурилась и чудом сдержала слезы.
Поздний январский вечер.
Тишина.
Хочу ли я, чтобы о происходящем узнало все село?..
Да как жить здесь после этого?
– Не забудь постучаться, когда мозги и задницу отморозишь! – с усмешкой бросил Илья, явно чувствуя себя победителем.
А потом дверь захлопнулась.
И я знала, что одного стука будет недостаточно. Мне придется умолять. Он хочет именно этого. Моего унижения. Слез. Отчаяния.
И вот тогда ко мне пришел холод, тот самый – циничный, жестокий, ужасный. Стоило подняться и выпрямиться, как пальцы ног проткнули невидимые иголки, шею будто сжали ледяные тиски, тонкая ткань ночной рубашки превратилась в жесткую и шершавую кору старого дерева, по спине медленно пополз страх…
Мне негде было спрятаться. Ключи от бани всегда висели на гвозде в сенях, и даже если разбить маленькое окошко, я в него попросту не пролезу. В него и ведро-то не влезет, не то что я.
Есть еще сарай, но он не сможет спасти от зимы.
Я могла постучаться к соседке слева – Зое Васильевне. Но она лучшая подруга моей свекрови…
Я могла метнуться к соседу справа – Кузьмичу. Но он всегда рыбачит с моим мужем…
А напротив живет очень хорошая семья с двумя дочками. Старшая – Маришка, моя ученица…
Это только кажется, что ночью в селе все спят. Нет. В окнах подрагивает тусклый свет, и стоит сделать десять шагов по дороге, как завтра все будут знать о том, что Илья вышвырнул меня на мороз лишь в ночной рубашке. Как мне потом пойти в школу? Как перешагнуть порог класса? Как встретить взгляды коллег и учеников?
Муж знал, что делает. Он был уверен на сто процентов, что получит долгие извинения и продолжительную покорность. Но если ваша душа сплетена из ивовых веток, не ломающихся под натиском ветра, то вы не устремитесь к ступенькам, опустив голову. Вы тихо скажете себе: «Я не сдамся…», и примете очень трудное решение.
Мне хотелось утонуть в жалости к себе. Бесконечно хотелось! Вон же горит свет в окне и там тепло! Но… я должна была совершить то, что раз и навсегда перечеркнет прошлую жизнь и позже не позволит проявить слабость. Я должна была лишить себя возможности остаться с этим человеком…
Мой родной дом находился на другом краю села. И спасение было именно там.
Развернувшись к калитке, осторожно наступая босыми ногами на лед и снег, я двинулась к дороге, позволяя холоду пробраться к костям и сердцу. Я шла вперед, как очнувшееся от долгой спячки привидение, как человек, которому уже нечего терять. И я чувствовала на себе взгляды из окон. Что ж, смотрите, я иду открыто как раз для того, чтобы все узнали о моем позоре, чтобы у меня не осталось выбора.
Ключ на гвоздике под наличником… только руку немного просунуть нужно… но пальцы не слушаются…
– Я дошла, все будет хорошо, – прошептала я, дрожа всем телом. И в груди уже билась надежда, а что может быть сильнее ее?
Кексы с изюмом имеют удивительную способность успокаивать. Будто в тесто вместе с мукой всегда кладут частичку солнечного дня, тишину ухоженного сада и легкий убаюкивающий шелест деревьев. Хотя, быть может, на меня так благотворно влияет тонкий аромат ванили, который обязан присутствовать в сладкой выпечке.
Отрезав кусочек, я поднесла его к носу и улыбнулась. Да, ваниль – это сказка.
Приготовив кофе и сделав пару глотков, я посмотрела на стеллажи, размышляя, какое произведения почитать бы сейчас? Но дверь хлопнула, и я обернулась…
Конечно, Семен Григорьевич Беляк обещал принести книги, однако я не особо надеялась, что он это сделает. И когда наши взгляды встретились, я медленно опустила чашку, поднялась со стула и замерла.
– Приятного аппетита, – дежурно произнес он и приблизился к столу.
– Спасибо.
Колдун был одет точно так же, как и в прошлый раз, только рыбацкая куртка была расстегнута, и дождевые капли не стекали по ней на пол. Отчего-то я вспомнила слова Ольги Тимофеевны о том, что на груди Семена Григорьевича присутствуют дьявольские татуировки, и на пару секунд мне даже стало интересно, что там изображено. Но, конечно, задать такой вопрос Беляку я не могла. Во-первых, это не совсем прилично, во-вторых, мне бы не хватило наглости и смелости, а в-третьих, он бы точно превратил меня в пятнистую лягушку.
Тяжелая сумка вновь опустилась на пол, и на столе довольно быстро появились книги. На этот раз это были толстые и тонкие энциклопедии, произведения о животных и пять томов Джека Лондона в красивой ярко синей обложке с золотыми буквами.
– Энциклопедии же вам тоже нужны? – резко спросил Семен Григорьевич и испытующе посмотрел на меня, будто желал убедиться, что на этот вопрос я отвечу честно.
– Да, – кивнула я. – Нам вообще-то все нужно.
Истинная правда без каких-либо сомнений.
– Хорошо.
Наверное, это был подходящий момент, чтобы вернуть письмо, но мои душевные метания никуда не делись, да и добавлять общению все той же неловкости не хотелось.
– Большое спасибо. Много же у вас накопилось книг… – произнесла я, не зная, чем заполнить паузу.
Семен Григорьевич стоял близко, и я заметила сетку мелких морщин под его зелено-коричневыми глазами и увидела, как бьется маленькая жилка чуть выше растянутого ворота старой тельняшки. Неожиданно пронеслась дурацкая мысль: «А не должна ли я предложить ему кофе и кекс?», а потом я услышала уханье собственного сердца. Почему я нервничаю? Не верю же я в то, что передо мной стоит злой колдун, способный стереть Игнатьевку с лица земли?
– От постояльцев остались, – буркнул Семен Григорьевич, подтверждая предположение Ольги Тимофеевны, развернулся и широким шагом направился к двери.
Показалось, будто задрожали стекла в стареньких окнах, и мигнула лампочка. И я зачем-то закрыла глаза, точно желала впитать вибрацию библиотеки и разгадать ее…
Когда я открыла глаза, я увидела, что Семен Григорьевич остановился и смотрит на меня. Выражение его лица было спокойным, без тени недовольства или напряжения.
– До свидания, – еле слышно произнес он и вышел из библиотеки.
Два куска кекса были съедены довольно быстро, и я почти сразу приготовила еще кофе. Мысленно разговаривая с замечательной учительницей по биологии, я вынула из ящика стола коробку со штампами.
«Наташа, у нас теперь есть новая литература о флоре и фауне, хочешь бери книгу про исчезающие виды растений, а хочешь про медведей возьми… И я уверена, что в твоей коллекции нет ничего про летучих мышей…»
С одной стороны, я скучала по школе и желала вернуться к профессии, с другой – я уже полюбила библиотеку. Да и пока все места учителей начальных классов были заняты. Судьба будто давала время решить, где мое место.
Я бы соврала, если сказала, что не надеялась отыскать в этих книгах продолжение той истории. Душа требовала еще одного прикосновения к искренней любви, и важно было узнать: решился ли тот мужчина признаться в своих чувствах и получил ли он ответ? Вероятность обнаружить еще одно письмо стремилась к нулю, но после штамповки я планировала пролистать каждую книгу.
Листок…
Пожелтевший листок с почти выцветшей клеткой…
С бахромой по краю…
Вот же он.
– Не может быть…
Я бы жадно схватила его и принялась читать, но теперь мне было известно, сколько лет этим посланиям, и пальцы коснулись бумаги осторожно. Один уголок был загнут, и я покачала головой, осуждая тот день и час, когда это случилось. Будто листок мог испытать боль на линии сгиба.
«Я целыми днями думаю о тебе и постоянно повторяю те фразы, которые ты произнесла вчера. Наш разговор… Такой короткий. Но если бы ты знала, как много это значит для меня… Я всего лишь наточил топор и наколол для тебя дров. А ты поблагодарила и сказала, что сама бы не справилась.
Твои родители давно умерли, а одной тяжело…
Как же мне объяснить тебе, что ты не одна. Что я всегда рядом…»
Руки дрожали, и я положила письмо перед собой. Размашистая дата сообщала о том, что оно написано на неделю позже.
– Значит, они хотя бы поговорили… – прошептала я, счастливо вздохнула и улыбнулась. А потом набросилась на оставшиеся книги и быстро-быстро стала листать страницы, надеясь отыскать следующее письмо. – Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… – тараторила я, раскрывая последний том Джека Лондона.
Но, увы, как и в тот раз, меня ожидало поражение. Издав досадливый стон, я откинулась на спинку стула и принялась нервно кусать нижнюю губу. Как же хотелось узнать, чем закончились эти непростые отношения! Но не могла же я отправиться к Колдуну и попросить, чтобы он разрешил осмотреть все оставшиеся книги.
«Представляю лицо Ольги Тимофеевны, если она узнает, что я ходила в гости к Семену Григорьевичу Беляку», – с иронией подумала я и бросила взгляд на часы. В школе уже закончились уроки, и скоро в библиотеке будет довольно шумно, потому что сегодня я пообещала малышне викторину с конфетными призами. А от таких призов никто никогда не отказывается.
– Как же мне объяснить тебе, что ты не одна. Что я всегда рядом… – произнесла я последнюю строчку, выдвинула ящик и с сожалением убрала письмо под папку, туда, где хранилось первое послание.
«Вечером перечитаю».
Прихватив пакет с остатками кекса, я выключила свет в библиотеке, закрыла на замок дверь и отправилась домой. В голове еще вспыхивали эпизоды викторины, звучал детский смех и подпрыгивали неверные и правильные ответы. Как же дети бьются за право стать победителями! И как хочется их всех наградить за это.
«Кстати, запас конфет иссяк и завтра опять придется идти в магазин. А я-то надеялась, что не увижу Ольгу Тимофеевну хотя бы два дня…»
– Добрый вечер, Леночка. Не уработалась ты там? Время девятый час, – поприветствовала меня тетя Вера, и я свернула к ее скамейке.
– Добрый вечер. Не думала, что так задержусь, но стала подклеивать старые книги, а это дело всегда затягивает.
– Везет нашему селу на библиотекарей.
Похвала была приятной. Усевшись рядом, я устало вытянула ноги и расслабленно вздохнула.
Возраст тети Вера уже давно перевалил за восемьдесят, но она никому не разрешала называть себя по имени отчеству. «Да я тут родня всем, чего это ты удумала», – недовольно говорила она, когда пару лет назад я делала попытки обращаться официально. Мне бесконечно нравились доброта этой пожилой сухонькой женщины, ее теплый взгляд и желание поддержать любого в трудную минуту. Нелегко было прижиться на новом месте, и тетя Вера в свое время взяла надо мной шефство. Она приносила столько пирогов, варенья и солений, что и съесть-то было невозможно. «Кушай, кушай», – приговаривала она, оставляя в библиотеке очередную трехлитровую банку квашеной капусты.
– Хороший вечер, не холодно.
– Дождя бы не было, а то опять поясницу ломить начнет, – посмотрев на небо, ответила тетя Вера и поправила узел пушистого платка. Она хорошо вязала, и сейчас рядом стояла небольшая корзинка с пряжей и спицами. Темнота для рукоделия не помеха, если руки помнят узоры. – А ты чего такая довольная? Глаза аж горят!
– Не знаю… Просто так. – И вдруг я поняла, что могу получить ответы хотя бы на некоторые вопросы. Они кружили в душе и не успокаивались. Многое не интересовало меня раньше, но теперь… – А Семен Григорьевич Беляк сколько лет живет в селе? Он книги в библиотеку приносит, говорит, не нужны ему… И как-то интересно стало узнать, кто он и откуда родом.
– Отсюда он, откуда ж ему еще быть, – махнула рукой тетя Вера. – Долго здесь не жил – это правда. А потом вернулся. Знаю я, что про него Тимофеевна болтает… Это с ее злого языка Семена Колдуном прозвали. И что за баба вредная!
– Мне кажется, характер у него непростой, может, еще из-за этого.
– А ты себя вспомни, когда приехала. Часто ли ты гостей к себе звала? Точно птица в клетке сидела, тебе дверцу-то отвори, а все равно не вылетишь. Пирогами, да огурцами солеными приманивать приходилось.
Мы обменялись взглядами и засмеялись. Есть люди, рядом с которыми удивительно спокойно, и тетя Вера, бесспорно, именно такой человек.
Свет фонаря освещал нас, и хорошо была видна суетливая мошкара, летающая бесцельно зигзагами. В отдалении залаяла собака, у Серегиных на веранде зажегся свет, и донесся требовательный голос бабы Иры: «…и чтоб дома был в десять, хватит колбасой по селу носиться… уроки делать, кто будет?..»
Полюблю ли я когда-нибудь Игнатьевку?
Наверное, я ее уже полюбила.
О проекте
О подписке