Глава 4

Кирилл не любил долгие сборы. Обычно отправлял в черную кожаную сумку-саквояж всю мелочовку, что попадалась под руку, прихватывал из шкафа одежду прямо с вешалками и покидал квартиру в приподнятом настроении. Машины для того и существуют, чтобы перевозить нужное и ненужное.

«Хорошо бы, муж Евы заболел ветрянкой или подцепил какой-нибудь лишай от своей любимой собачонки и не приехал. Да, было бы здорово».

Кирилл никогда не задавался вопросом, зачем его сестра вышла замуж за этого бледного вампира. Все ясно и так. Во-первых, настояла мать. Во-вторых, Юрий Григорьевич Алпатов до неприличия богат. А в-третьих… Нет, пожалуй, все. Этого Еве оказалось достаточно, чтобы, хорошенько отрепетировав, потупить взор и скромно произнести «да».

«Интересно, у Евы есть любовник? Надеюсь. Невозможно представить, что однажды она захочет родить от Алпатова. А ей уже тридцать лет, между прочим».

Кирилл хлопнул дверцей машины и включил музыку. Глупый брак, устроенный матерью. Какой в нем толк? Ева бы и так хорошо одевалась, жила обеспеченно и, возможно, радовалась бы жизни. Он вспомнил, какой увидел сестру под Новый год, и многозначительно приподнял брови. Еву вполне можно было назвать красивой молодой женщиной… Замороженной и скучающей.

«Какое счастье, что я родился мужчиной. – Кирилл коротко улыбнулся. – И никто не навязывает мне брака…»

Он кривил душой, но старался не обращать на это внимания. Старший сын, любимчик – разве мать примет спокойно любую невестку? О нет. Да и попытки подобрать ему достойную пару были, но давно. Например, дочь банкира – словоохотливая девушка двадцати лет, легкая, веселая, уверенная в себе. Она выгибала спину при разговоре, оттопыривала мизинец, поднося чашку к губам, звонко смеялась и честно призналась, что совершенно не интересуется политикой, но ее занимают киноискусство и путешествия.

«Мама, с одной стороны, ты не можешь представить рядом со мной заурядную женщину, а с другой, тебе тяжело принять в семью уверенную и самодостаточную красавицу. У нее же будет свое мнение. На все».

Замкнутый круг.

Вот его и оставили в покое: мол, посмотрим, кого приведет. У любимчиков свои жизненные плюсы, и нужно уметь ими пользоваться.

Но Егору повезло еще больше: он – младший, и как-то так получилось, что ставку на него никто не делает. От него не ждут слишком многого, позволяют жить так, как вздумается, а впрочем… иначе и не получилось бы. Егор – сам по себе, и, пожалуй, его можно назвать малообщительным.

Кирилл посмотрел на часы и удовлетворенно кивнул. К завтраку он успевает – значит, мать будет довольна: не каждый сын встает в шесть утра, садится в машину и тащится в Утятино, чтобы съесть со своей родительницей омерзительную овсянку и тост с джемом.

«Егор в лучшем случае появится к обеду».

Мысли Кирилла вновь потекли в сторону младшего брата. Создает же природа таких разных людей в одной семье… Один любит иномарки, пиджаки, белые рубашки, увлечен семейным бизнесом и не мыслит жизни без женщин, а другой предпочитает джинсы, спортивные штаны, футболки, черные водолазки, чаще молчит, чем говорит, и при этом как-то умудряется заниматься рекламой. Абсурд! Егор и женщины? Интересно, это совместимо? Да, его брат с кем-то встречался, и дело чуть не дошло до свадьбы, но потом все рухнуло по неизвестной причине. Однако это было лет пять назад, и с тех пор тишина.

«Мама, внуков ты дождешься не скоро, – пролетела следующая мысль, и Кирилл широко улыбнулся, представляя великолепную Зофию Дмитриевну Кравчик в окружении маленьких пухленьких детишек, перепачканных все той же полезной овсянкой, размазывающих кашу по дивану или креслу. – Пожалуй, мама, это еще один вопрос: готова ли ты к внукам?»

Кирилл понимал, что в его-то годы – тридцать четыре с хвостиком – уже пора обзавестись женой и хотя бы одним ребенком, но что делать, если еще не нагулялся? Интересно, как это, когда ты вдруг осознаешь, что готов сделать предложение руки и сердца? Где, на какой планете живут женщины, в которых сначала влюбляешься, потом по ним тоскуешь (элементарно гибнешь!), а затем идешь и покупаешь кольцо? Две недели назад он расстался с Никой, но душа не болит, не ноет, не требует набрать номер, чтобы легко и непринужденно сказать: «Привет, как дела, я соскучился».

Кирилл и не помнил, когда последний раз его бросали, может, лет пятнадцать назад? Заключительные слова всегда принадлежат ему. Все просто: мир неожиданно тускнеет, становится скучно, включаются внешние и внутренние раздражители, а затем вылетает привычное: «Нам пора расстаться, мы не очень подходим друг другу». Или нечто подобное. Дальше следуют истерики, уговоры, телефонные звонки, «случайные» встречи у общих друзей и прочая ерунда. Но что делать, если нет любви и не щелкает в нем эта волшебная кнопка? Тащить отношения дальше? И сколько километров? А главное – кому это нужно?

«Женщин много – я один». – Кирилл засмеялся и прибавил скорость. До Утятина осталось приблизительно полчаса, нужно приготовиться к тому, что мать спросит про Нику, многозначительно подожмет губы, мол, когда же ты остепенишься, и потребует детальный отчет о работе. Она будет внимательно слушать, сдержанно улыбаться и бесконечно гордиться им. Да, он – старший сын, надежда и опора… «Смешно». – Кирилл с улыбкой покачал головой, гоня прочь бремя ответственности, припомнил, как давным-давно впервые перешагнул порог кабинета генерального директора, сел за широкий полированный стол, выдвинул первый попавшийся ящик и подумал: «Я похож на отца, а значит, смогу». Прошли годы, и уверенность превратилась в реальность.

Кирилл действительно смог, хотя изначально опыта было маловато: не успел отец научить его всему (инфаркт не имеет привычки предупреждать о своем визите…). Дули ветра, трудности валились снегопадом, особенно первое время, но потом в работе и в нем самом появились лоск и шик, Кирилл уже не терзался сомнениями, когда принимал решения, знал, как поступить. И это все, а также высокий рост, черные волосы, темные глаза, прямой нос, квадратный подбородок и голливудская улыбка, его спортивная, подтянутая фигура притягивали женщин магнитом. Выбирал всегда он.

«В Утятине нет женщин, – усмехнулся Кирилл, сворачивая к дому, в котором провел большую часть детства. Дом, частично каменный, частично дощатый, с широкими башнями-пристройками, узкой лестницей, выглядывающей из за угла и устремляющейся к массивному балкону… – В Утятине нет красивых женщин, – поправил себя Кирилл, выходя из машины. – И хорошо. Отдохну».

* * *

О первой встрече тетя Саша станет расспрашивать в мельчайших подробностях – торопливо, опережая ответы на вопросы. «Как выглядел Василий Петрович? Здоров ли? Ты не забыла отдать ему шарф? А поблагодарила за то, что он содержал тебя столько лет? И какое произвел впечатление он?! Надеюсь, ты вела себя правильно». Возможно, предложения будут более длинными и витиеватыми: тетя Саша всегда старается охватить сразу побольше пространства и предусмотреть мелочи и детали. Василий Петрович Дюков – загадка для всех родственников, так уж случилось.

Направляясь в столовую, Леся чувствовала холодок в животе – легкий, почти неощутимый. Аппетит отсутствовал полностью, но шаг против воли ускорялся, частил, и приходилось притормаживать, чтобы случайно не наступить на пятки женщине в униформе. «Тетя Саша, скоро я смогу ответить на ваши вопросы. И на свои тоже. Торжественно обещаю вести себя хорошо». Улыбка, и вновь спокойное выражение лица.

Леся уже не гадала, как выглядит дядя, – наоборот, она быстро прогнала остатки фантазий и приготовилась ко встрече с реальностью. Ничто не должно повлиять на первое впечатление, иначе получится неправильно, как в кривом зеркале. Доля истины всегда доступна, нужно изловчиться и обязательно ухватить ее, чтобы позже хорошенько рассмотреть.

«Интересно, Василий Петрович сейчас волнуется?»

В правой руке Леся держала шарф, и он казался тяжелой пятикилограммовой ношей, сотканной из обязательств, любезностей, требований и правил хорошего тона.

«Отдать бы его быстро, не привлекая особого внимания… Но это вряд ли получится: блестящая упаковка сверкает так, что практически освещает путь».

В центре просторной столовой, оформленной в желто-песочных тонах, располагался длинный прямоугольный стол, во главе которого восседал Василий Петрович Дюков. Он вовсе не собирался дожидаться гостью, ел с аппетитом и явно ни о чем не беспокоился. Вытянутое лицо, большие залысины, длинные редкие волосы (седые и темно-русые вперемешку), крупный нос, эспаньолка. Леся не обнаружила внешнего сходства ни с одним из родственников – Василий Петрович походил на богатого отшельника, абсолютно довольного жизнью.

«Здравствуйте…» Не в силах оторвать взгляд от живописной картины, Леся остановилась около лакированного буфета и замерла.

Василий Петрович сидел в объемном халате – бархатном, с навязчивым леопардовым рисунком. Халат скрадывал недостатки полноватой фигуры, но был слишком пестрым. Широкие манжеты явно мешали есть оранжевого лобстера (Леся решила, что это лобстер, как-то видела такого «зверя» в кино), но на помеху Василий Петрович не обращал никакого внимания. Перед ним стояла пиала (он опустил в нее правую руку, поболтал пальцами, сморщил нос) и три одинаковых узких стакана: с апельсиновым соком, с томатным и с водой. Дюков торопливо ел, роняя капли на стол, и некоторое время не замечал Лесю, затем поднял голову, взял тряпичную салфетку, вытер руки, резко отшвырнул ее на край стола и удовлетворенно произнес:

– Рыжая.

Будто это и являлось главным достоинством Леси, и если бы волосы вдруг оказались черными или русыми, то разочарование обязательно бы постигло Василия Петровича. Дюков бы закручинился и хуже того – впал в продолжительную депрессию без конца и края. Леся представила дядю в печали, но образ дрогнул и расплылся. Нет… Василий Петрович куда лучше рисовался в состоянии раздражения и крайнего недовольства. Вот она, истина! Чуть-чуть, но все же… Однако ему действительно было важно, какого цвета у нее волосы.

Василий Петрович кивнул на противоположную сторону стола, где находился еще один стул, и, поглядывая на Лесю, продолжил завтракать. Только теперь его брови походили на крыши домиков, на лбу появились неглубокие морщины, глаза засияли, точно лобстер стал вкуснее раза в два или в три. Улыбка то вспыхивала, то гасла на блестящих губах.

Леся попыталась уловить первое впечатление от знакомства и поняла, что в этом тяжелом случае рано торопиться с выводами. Никакие характеристики к Василию Петровичу категорически не прилипали – они летели в его сторону, касались леопардового халата и, как осенние листья, падали на шершавую коричневую плитку пола. Точно пока можно было сказать одно – дядя не являлся заурядным человеком.

«Он еще что-нибудь скажет?»

Василий Петрович плохо пережевывал пищу, делал большие торопливые глотки, думал о чем-то своем и вовсе не нуждался в продолжении разговора. Видимо, гостеприимство он считал сущей ерундой и прохладно относился к формальностям.

– Доброе утро, – произнесла Леся, подошла к столу, села напротив дяди и, словно по мановению волшебной палочки, перед ней появились огромная тарелка с лобстером (как его есть?), пиала с водой и такой же набор напитков. Василий Петрович находился далековато, но наблюдательность устранила этот минус. Его черты стали четче, воображение мгновенно раскрасило в коричневый цвет эспаньолку и стерло мешки под глазами. Не-е-ет, Дюков не старый.

– Да, это утро – доброе, – согласился Василий Петрович, кивнул и протянул руку к томатному соку.

– Подарок. Вам, – коротко ответила Леся и положила блестящий сверток на угол стола.

– Твоя тетка постаралась? Ха! А где же благодарность за содержание? Застряла в пути? – Василий Петрович закинул голову назад и раскатисто расхохотался. Смех наполнил столовую до каждого миллиметра: звякнул о бокалы, качнул люстру, встревожил штору, а затем оборвался и превратился в неоднократное хмыканье и протяжное «у-у-у». – Разве твоя разлюбезная тетка не велела благодарить меня за каждый день, месяц и год твоей жизни? Каких еще глупостей она наговорила, благословляя тебя на дальнюю дорогу?

– Спасибо…

– Брось, кому это нужно? Надеюсь, ты не такая зануда, как Сашка! Удивляюсь, что она вообще умудрилась выйти замуж, и уж совсем не удивляюсь тому, что ее муж помер.

Наверное, Лесе следовало заступиться за тетю, но она затаилась, стараясь уловить как можно больше информации о дяде. Он не производил впечатления человека, скучающего хоть по каким-нибудь родственникам. Так почему же она здесь? А еще очень хотелось задать вопрос про дом… Не про этот – другой. Отчего они так похожи, кто там живет? Однако всему свое время, не стоит торопиться…

– И все же спасибо.

– Пожалуйста, если ты не можешь без этих глупостей!

Леся отметила, что чувствует себя свободно и спокойно, нет преград, колени не дрожат, волнение не бьется в груди испуганной птицей. Еще бы знать, как есть лобстера… Наверняка имеются определенные правила, но, с другой стороны, действия Василия Петровича опровергают все: он завтракает жадно, спешно, как ему вздумается.

– Нельзя благодарность называть глупостью, – услышала Леся свой голос. Легкая, едва ощутимая волна удовольствия скользнула по душе, оставляя теплый след. Слова прозвучали. Будто нога ступила на правильную дорогу, и теперь главное – не сворачивать. «Оставайся собой», – шепнул внутренний голос.

– Глупостью является абсолютно все в этом мире. Но ты еще слишком маленькая, чтобы понять. Впрочем, не в моих интересах разубеждать тебя. – Василий Петрович залпом допил томатный сок, откинулся на спинку стула и положил руки на стол ладонями вниз. Теперь он производил впечатление разморенного, объевшегося и миролюбивого человека, но следующие ледяные фразы мгновенно разрушили сложившийся образ. – Борись, всегда. Воюй за свои интересы, даже если ты не права, даже если все летит в тартарары! И причиняй боль тем, кто посмел тебя обидеть. – Дюков побарабанил пальцами по столу. – Видишь, знакомство со мной явно на пользу, безусловно, ты уже узнала много нового. Тетка же тебя учила совсем другому, правда? – Выдержав многозначительную паузу, Василий Петрович повторно расхохотался.

– Я не согласна с вами, – тихо сказала Леся, но слова раздались так, точно их произнесли с трибуны для огромной аудитории.

– Что?

– Я не согласна с вами.

– О!.. Господи, да ты породил на свет ту, что смеет быть со мной не согласной… – На губах Василия Петровича заиграла едкая насмешка. – Пусть так, пусть так… – Его голос превратился в шепот и оборвался, а затем неожиданно взвился к потолку: – Ешь! Тебе нужно хорошо есть! И, черт побери, это вкусно!

Леся взяла листик салата, медленно поднесла к губам и, глядя в глаза Дюкову, принялась жевать. Нет, вопросов не стало меньше – они прибавились, умножились и раздвоились. «Тетя Саша, я никак не могу понять, все хуже, чем вы думаете, или лучше?..»

– Почему вы пригласили меня? – спросила Леся, решив начать с главного.

– Хотел проверить, удачно ли вложил деньги. В тебя, – явно стараясь смутить, ответил Василий Петрович.

– И как?

– Время покажет. От тебя ничего не требуется, просто живи здесь, обязательно ходи на прогулки – свежий воздух полезен… – В глазах Дюкова вспыхнул дьявольский огонь, и вновь раздалась барабанная дробь по столу. Василий Петрович собирался сказать что-то еще на эту тему, но остановился. – Вот и все. Да, да, вот и все. Будешь со мной завтракать, обедать, ужинать, иногда общаться. Вроде не трудно, а? Пожалей одинокого старика, скрась его пустую жалкую жизнь…

Леся не сомневалась: Василий Петрович сдерживает третий приступ хохота, но это ее ничуть не расстроило. Она даже уловила радость в душе и жгучее нетерпение. Отчего? Необъяснимо… Но, кажется, только что ей бросили вызов, и отступать нельзя.

– А можно на завтрак есть кашу? – ровно спросила Леся, не сомневаясь, что и в ее глазах сейчас тоже пылает огонь. – Тетя Саша говорила, что овсянка улучшает пищеварение.

А я очень забочусь о своем… пищеварении.

Брови Дюкова поднялись, губы дрогнули, довольная продолжительная улыбка озарила лицо.

– Рыжая, – повторил он и кивнул своим мыслям.