Цитаты из книги «Карпатский сонник»

мы окружены историей, особенно в этом городе. Она в камнях под ногами, в земле, повсюду.

В конце концов, лишь в христианском понимании время линейно. На самом деле, оно закручивается, словно яблочный штрудель в нюрнбергском кафе. Поэтому собственные грехи так уродуют будущее – твое и твоих близких. Ведь от греха разносится отвратительная детонация, искажающая хрупкую прослойку времени.

Львов – это город дверей, но не в каждую можно войти…

Любая женщина хочет властвовать над мужчиной, хочет вторгнуться в его разум навечно, даже если ей не нужна эта вечность. Но вторжение невозможно без разрушения.

Мне просто удивительно, как на протяжении истории имена, высеченные на камнях, восхваляются, мараются, забываются и вновь всплывают в круговороте времени… –

Они шли по напластованиям времени: по площади Мицкевича, бывшей Фердинанда, сквозь призрачные толпы студентов, приветствовавших революцию Австрийской империи 1848 года, и мимо домов по восточной стороне, заселенных в былые времена гильдией портных, – там в пространство будто навечно врезался лязг ножниц, механический взмах усталой руки с иглой, громыханье гербовых пуговиц в жестянках и силуэты дам, склонившихся над модными выкройками. Дальше – по необычайно людной Галицкой площади, которую стережет конный памятник, посвященный королю Даниилу Галицкому19. И повернули на широкую улицу, где внимание Анджея привлек дом №6. Его фасад оскалился неоготической аркой с выгравированными львами, а эркеры подпирали дремотные рыцари, в мертвокаменном сне уронившие головы на рукояти мечей.

– Тарнув, Ольштын, Краков… – он задумался. – Я пытаюсь представить себе цвет польских городов, но они все получаются темно-красного, кровяного цвета. Кроме Гданьска. Он зеленый. Интересно, с чем связаны такие цветовые ассоциации? – Для меня однозначно с тем, что любой город – это, прежде всего, скопление старинных домов, которые так похожи на пирожные… – …и которые так и тянет съесть, – улыбнулся Анджей. – Тогда какой же вкус у Львова? – Как у орехового шербета. Я уже думала об этом. Причем это разные орехи: миндаль, фундук, грецкие… Ведь во Львове смешано столько культур! Украинская, польская, австрийская, армянская, еврейская… – она стала загибать пальцы, мелькая малахитовым лаком.

Когда я стала изучать колористику, я поняла, что у каждого города есть свой цвет. Вот Львов в моем представлении – оттенка старой терракоты. – А Киев? – спросил Анджей, завороженно глядя, как ветер взметывает пряди ее волос. – Кремово-бежевый.

Стылым утром, когда поздний октябрь зевал сквозь ржавую листву кленов

по ее улыбке цвета «Venetian Red» они поняли, что под языком она держит нерассказанный, запечатанный, новый сон, словно анисовый леденец с водкой внутри.