Фотографии…
Как мало в них жизни и как много в них смысла.
Я помню тот день. Милена была моей… женой. Но больше всего мне нравилось, что она была моей. Сумбурно, но штамп в паспорте для меня ничего не значил. Больше значили чувства.
Память – странная штука, и я ее закапываю каждый день уже полтора года, просыпаясь в одиночестве. Бью в стену кулаками, понимая, что мне не хватает Милены, но и простить, принять саму мысль не могу. Дилемма, которая довела меня, хоть с виду и не скажешь, что меня что-то жрет изнутри.
И сейчас она не могла знать, что я приду. Значит… Да ни черта не значат эти дурацкие фотографии? Нравится ей смотреть? Пусть смотрит и вспоминает, что потеряла.
Только ярость уже закипела во мне. И это «прости» только больше вывело из себя.
– Зачем ты приехал? – снова спрашивает Милена, но не отходит ни на шаг.
Мы так близко, и без узкого коктейльного платья, без туфель на шпильках она такая родная, домашняя.
И ведь действительно, нахрена я приперся, едва получил сообщение с адресом?
Всю дорогу повторял сам себе, что хочу взглянуть на фотографии, но как-то неубедительно.
– Фотографии, – отвечаю, хотя сейчас мне нет до них дела.
А вот до Милены, кажется, есть. Это какое-то безумие – так ненавидеть и так хотеть ее.
И она это понимает. Мы слишком хорошо знаем друг друга, чтобы не заметить малейшее изменение во взглядах, в жестах, в мимике.
Еще эта квартира… Она почти копия той, в которой началась наша семейная жизнь. И ведь мы были там счастливы, несмотря на отсутствие ремонта и наличие тараканов на кухне. Оказавшись здесь, я будто перенесся на почти десять лет назад, когда у меня не было ничего. Была она, моя жена. И пусть я ничего не мог ей дать, она все равно была со мной.
Когда все изменилось и полетело в бездну?
Милена вздрагивает, когда я наклоняюсь к ней, но не отступает.
– С годовщиной, милая, – тихо произношу и, сжав пальцами ее лицо, целую.
Я сам себе отвратителен в этот момент. Будто сдыхающий от жажды, нашедший в пустыне только ракетное топливо. И ведь будешь пить, потому что жидкость. Дурацкое сравнение, но чувствую я себя именно так.
Милена цепляется за мою руку, которой я продолжаю давить на ее лицо, чуть ниже локтя. Больно, но ей от моей хватки наверняка еще больнее. Только что это значит, когда внутри намного хуже?
И тут острая боль, как выстрел, пронзает мозг. Отстраняюсь и прикладываю пальцы к губе.
Кровь… Ненавижу ее вид.
Один уголок губ Милены тоже в моей крови, и я усмехаюсь:
– Решила зубы показать?
– Жизнь заставила.
Передо мной уже не та восемнадцатилетняя девочка, которую я встретил ровно десять лет назад. Сейчас я вижу и пролегшую на лбу морщину, и темные круги под глазами, и изменившийся, немного погасший взгляд.
Жизнь, говорит, заставила?
– Ты сама это выбрала, – обвожу рукой пространство убогой кухни.
Милена не отвечает. Подходит к раковине, включает воду и смывает кровь с лица. Потом берет полотенце и, намочив край, подрагивающими руками передает мне.
– Это ты выбрал, – говорит наконец-то.
Сколько времени меня мучили сомнения, и сейчас они достигли критической точки. Приложив полотенце к губе, молча выхожу из кухни и иду в единственную комнату. Шкаф с закрытой картоном дырой вместо отсутствующего стекла, прогнувшийся диван, застеленный покрывалом, детская кроватка рядом… Пустая.
Милена появляется в комнате следом и, стреляя глазами, спрашивает:
– Что ты делаешь?
Я игнорирую ее вопрос.
– А где твой ребенок?
Дергается от моего вопроса, даже, я бы сказал, пугается его. Но через пару секунд отвечает:
– У Брониславы.
Как интересно… Ребенка сестре, а сама в полной заднице. Но я не могу промолчать. Убираю полотенце от лица и замечаю:
– Жена из тебя получилась так себе, а мать, видимо, еще хуже. Возможно, с Брониславой ей будет даже лучше.
Я специально не произношу имя, потому что оно рвет в клочья остатки моего сердца. И снова сомнение: а вдруг все-таки моя? Я так и не смог открыть присланный файл со свидетельством о рождении.
Не знаю даже, чего боялся… Сопоставить даты? И понять, мой это ребенок или нет?
– Когда ты стал такой сволочью?
И голос дрожит, и в глазах слезы – занимательная картина, только не трогает. Что-то сегодня дрогнуло, когда я увидел Милену, а сейчас вернулось обратно. И мне это нравится больше – я пуст, никаких эмоций. Это привычно уже, это правильно.
– Предсказуемый итог, когда ты разочаровываешься.
Сам пустой, а хочу ее эмоций. И даже мысленно прошу их.
Милена реагирует быстро. Подходит ближе и бьет кулаком мне в грудь, а слезы уже катятся градом по щекам.
– Ты! Я всего лишь хотела попросить о помощи… Я предупредила и тебя, потому что не хочу, чтобы… Но тебе плевать, на всех плевать!
Продолжает бить кулаками, пока несет несуразицу, а у меня на лице расплывается какая-то болезненно-удовлетворенная улыбка.
Хотел – получил.
И пока Милена меня бьет, будто срабатывает закон притяжения к дивану. Я уже возле него, упираюсь ногами в край и тяну ее за собой. Падает на меня сверху и замирает, глядя так, как в первый раз. Диван скрипит, тоже как в первый раз.
Все напоминает о нас прежних, даже взгляд Милены становится другим.
– Марк…
И этот голос, сводивший меня с ума изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. Только она умеет так произносить мое имя, только она умеет так смотреть, что и возбуждает, и страшно становится. Лишь бы не сделать ей больно.
В первый раз я боялся к ней прикоснуться, а сейчас хочу именно боли. Ее боли… Чтобы Милена поняла всю глубину моей.
– Попробуешь еще раз укусить…
– Марк, уходи.
Я хочу губами прикоснуться к ее слезам, которые катятся по вискам, хочу, чтобы она не закрывала глаза, хочу… ее хочу. Мне всегда было мало, а сейчас это желание ощущается настолько остро, что я не могу рационально мыслить, лежа на женском теле, слыша учащенное биение сердца.
Милена до сих пор меня сводит с ума – с этим, увы, я ничего не могу сделать. Она мне нужна сейчас, и пусть к черту катится весь мир…
Своеобразное поздравление с годовщиной нашего знакомства. И я вообще удивлена, что Марк о ней помнит.
Ему больно, я чувствую это. Смесь боли, ненависти и неконтролируемого желания – и он переносит все это на меня, будто хочет разделить на двоих те эмоции, что не может вынести один.
А я разделяю, как и раньше…
Прошу уйти, но не хочу, чтобы уходил.
Сердце набатом бьет в ушах, дыхание неровное, тяжесть тела сверху, такая знакомая, но такая уже непривычная.
– Марк, уходи, – повторяю я скорее самой себе, чем ему.
– Ты на самом деле хочешь, чтобы я ушел?
Его лицо так близко, и я хочу, чтобы он меня поцеловал, но не признаюсь в этом. Только мы слишком хорошо знаем друг друга. Марк все понимает по моему взгляду. Забыв про рану на губе, он снова меня целует.
В этом поцелуе ноль нежности, как и в нас самих – только острая необходимость в диком, по-настоящему животном сексе.
Я стягиваю с Марка пиджак и добираюсь до пуговиц на рубашке. Даже не верится, что сейчас дотронусь до горячего тела, а не до холодного экрана ноутбука. Моя одежда уже на полу, скрип дивана перемешивается с моими нетерпеливыми стонами. Я даже не понимала до этого момента, как хочу его.
Рубашка отправляется следом за пиджаком, и я касаюсь мужской груди. Веду пальцами по коже и останавливаюсь в районе небольшого шрама. Марк перехватывает мою руку и, прервав безумный поцелуй, смотрит мне в глаза.
И во взгляде столько всего – настоящее зеркало сломанной души.
– Марк…
– Молчи, просто молчи.
Марк отпускает мою руку, и я молча тянусь к ремню, не разрывая зрительный контакт.
В прикосновениях, в поцелуях мне не хватает того, что было между нами раньше, но появляется что-то новое, безумно притягательное, сумасшедшее. Наверное, я схожу с ума, если получаю удовольствие от всего происходящего.
Я еще острее чувствую злость Марка, когда он начинает двигаться во мне. Но в то же время внутри что-то лопается, как мыльный пузырь напряжения.
Сильные руки, которые сжимают мои бедра до боли, губы, которые касаются шеи и груди, мои пальцы в коротких жестких волосах – как это все знакомо, но уже другое.
– Зачем? – слышу в самое ухо. – Зачем ты вернулась в мою жизнь?
Молчу. Сказать, собственно, на это нечего. Да и вопрос, скорее всего, риторический.
Марк сжимает мою шею, а я цепляюсь ногтями в его плечи. Мы точно рехнулись, если нам доставляет удовольствие собственная боль и боль, которую мы причиняем друг другу.
Синяки и царапины нам обеспечены, но мне плевать, даже если бы Марк задушил меня, только чтобы не останавливался…
Но я все равно не сдерживаюсь, когда позже Марк тянется за сигаретами.
– С годовщиной, милый.
Он замирает, медленно оборачивается и сквозь зубы произносит:
– Убил бы тебя.
Щелчок зажигалки, и я замечаю:
– Здесь не курят.
Марк игнорирует меня, открывает дверь балкона и затягивается. Снова между нами непробиваемая стена, и за эту маленькую слабость Марк будет еще сильнее ненавидеть и меня, и себя…
Я еще раз взглянула на фото, потом на часы и улыбнулась. Вроде бы и не на свидание собиралась, а волнение было именно как перед ним. Не сказать, что в свиданиях у меня большой опыт, но сейчас даже потряхивало.
Надо же, случайно встретились второй раз, а сегодня третий, хотя я вообще не думала, что когда-то еще увижу парня, которого щелкнула на улице.
– Марк… – сказала я самой себе.
И имя красивое, и сам он симпатичный. И да, мне хотелось с ним встретиться.
Я крутилась перед зеркалом, вывалив из шкафа все свои немногочисленные вещи. Рисовала стрелки, потом стирала. Заплетала волосы – распускала.
То я себе казалась слишком вульгарной, то серой мышью и не могла найти золотую середину.
В итоге так натерла глаза, что чуть не расплакалась. Тоже мне, красавица, будто всю ночь провела в компании бутылки.
А может, ему действительно интересна фотография, а не я? Ну я же уже надумала себе.
Конечно, я не хотела опаздывать, но довела себя до такой ручки, что совсем забыла о времени. Я должна была полчаса назад уже быть на месте.
«Он вряд ли ждет до сих пор», – пронеслась мысль, но я все равно схватила сумку, в которую положила ноутбук, и выскочила из квартиры.
До аллеи я почти бежала, кусая губы, и в удивлении затормозила, увидев Марка на скамейке.
Наверное, в тот момент я и влюбилась. Сердце учащенно забилось, улыбка расползлась на лице, и внутри запорхали те самые бабочки, о которых я читала.
Марк, заметив меня, улыбнулся. И улыбка у него красивая… А я разволновалась совсем.
Нервно доставала ноутбук, открывала папку и что-то говорила, говорила, говорила…
– Ты очень красивая, – наконец-то смог вставить фразу в мой поток речи Марк.
Вроде бы обычный комплимент, но сказано так, что у меня коленки затряслись. И я поверила, что это не просто желание затащить меня в постель, а что-то большее. Такое еще эфемерное, несформированное, но уже давшее свои ростки.
Да, я узнала, как рождается любовь именно в тот день. А позже видела, как любовь становится яростью, и тогда остается только безумие…
Звонок оглушает и возвращает меня в реальность.
Я тянусь к пиджаку, ловя такой пьяный взгляд. Я не должен был с ней спать, точнее, трахаться.
Но Милена – моя личная болезнь. Порочная зависимость, от которой я так и не смог избавиться…
– Да! – отвечаю, сдвинув слайдер.
– Только не говори, что ты ее трахнул, – без прелюдий начинает Миша. – Я видел, как вы уехали.
– Отвали, – устало выдыхаю и снова затягиваюсь.
– Значит, трахнул, – обреченно выдает брат.
– Миша, тебе чего?
Когда я произношу имя, Милена дергается и чуть морщится. Странно, они вроде бы ладили, хотя в свете последних событий и сегодняшнего разговора их взаимная неприязнь понятна.
– Волнуюсь за тебя, дурака такого.
Да, я еще какой дурак.
У меня сейчас есть все, кроме любимой женщины. И я бы с удовольствием отдал все деньги и связи, только бы вернуть ее. Нет, вернуться в нашу маленькую квартиру с тараканами, где я был по-настоящему счастлив.
– Пока, Миша, – говорю и сбрасываю вызов.
Милена уже одевается, и каждое ее движение настолько знакомо, но так забыто. Я загонял эти воспоминания, выжигал их, но они настойчиво пробиваются сквозь стену времени.
Снова перевожу взгляд на детскую кроватку и спрашиваю:
– Так чей ребенок?
Телефон у меня в руке, я могу в любой момент открыть файл… И хоть начало конца уже было, но это меня добьет окончательно.
– Я уже говорила, Марк, что твой.
И так уверенно говорит, будто хочет меня добить. Но что там добивать? Я давно уже мертв.
– Милена…
– Думаешь, я бы ее так назвала, если бы она не была твоей.
Снова бьет по больному. И я не хочу верить, потому что это все усложнит. Но и так уже все непросто. Моя сумасшедшая любовь, и я не хочу даже думать, что она спала с кем-то другим.
Я хотел быть первым и единственным. Первым стал, единственным – не факт.
– Я не знаю, что бы ты могла сделать.
Милена только отмахивается от меня. Да, мы опять идем по кругу, хотя удовольствия мало от этих разговоров.
Ну как я могу сходу поверить в такое совпадение? Восемь долбанных лет мы не предохранялись, но у нас ничего не получалось, а тут…
Пока я прикидываю вероятности, раздается звонок, причем в дверь. Вопросительно смотрю на Милену, но она тоже удивляется, а потом вижу и испуг в ее глазах.
Звонок повторяется. Не спится же кому-то в такую рань!
– Оденься, – шепотом говорит Милена.
– А ты что так испугалась? – усмехаюсь, потянувшись за рубашкой, хотя за этой усмешкой просто пытаюсь скрыть ревность.
Не соседка же пришла за сахаром или солью в такое время.
– А если это снова те…
Вот об этом я не подумал. Вообще думать в такой ситуации сложно. Прав был Миша, что мозги опускаются в присутствии Милены ниже пояса.
Она же на цыпочках выходит в коридор, и я слышу через минуту, как открывается дверь.
– Боря, что случилось? – спрашивает Милена.
Тут же следует ответ от неизвестного мне Бориса:
– Я вот об этом тебя хотел спросить. Думал, тебе плохо, стены у нас-то картонные, а тут стоны, крики…
Какой заботливый сосед, но, видимо, бывшая не собирается рассказывать ему, что было ей не плохо, а очень даже хорошо. И, кажется, мне пора взять дело в свои руки, пока этот Боря не предложил Милене обратиться к врачу.
Натягиваю брюки и в расстегнутой рубашке выхожу из комнаты. В дверях стоит блондинистый мужик и, заметив меня, сразу хмурится, потом на его лице мелькает понимание ситуации.
– А, вон оно что… – тянет он, как мне кажется, недовольно, даже ревниво.
Неужели у них что-то было, есть или намечается?
– Слушай, мужик, твоя забота о моей жене умиляет, но шел бы ты домой и не совал нос в чужие дела.
О проекте
О подписке