Я даже не успеваю отпустить привычную язвительную шуточку, как замечаю, что девчонка собирается закричать. И мой основной план – власть подразнить Скворцову, равно как и запасной план – поднять полотенце и прикрыться, летят к чертям.

Вместо этого приходится броситься к ведьме и закрыть ей рот рукой свободной рукой. Во второй я всё также продолжаю удерживать доклад на расстоянии. Чтобы не отобрала под шумок.

Сейчас – это единственное, благодаря чему я могу отыграться на Арине за её побег из библиотеки и посыл меня во всем известном направлении. Да и должок за спасение нужно взыскать. Хотя это несоизмеримо, учитывая, что придётся неделю с фонарём под глазом ходить. Да и рёбра уже начинают ныть…

Вскрик выходит приглушённым. Я пристально смотрю девчонке в глаза, словно пытаясь загипнотизировать:

– Успокойся, седовласая, – и быстро добавляю, заметив уже знакомый мне ужас в её глазах, который почему-то отзывается неприятным чувством в груди, – никто тебя трогать не собирается. Это просто полотенце, которое упало. И упало из-за тебя, прошу заметить! Я сейчас его подниму и прикроюсь. Хорошо? – Говорю медленно, как с ребёнком. А в голове красной бегущей строкой мигает – «опасность!».

Я заигрался. Слишком сильно заигрался. Настолько, что сам уже не понимаю, где играю, а где испытываю реальные желания и эмоции к девчонке.

Скворцова вроде успокаивается. Взгляд серо-голубых, как у ведьмы, глаз перестаёт быть чуть ли не безумным, постепенно проясняясь.

– Всё? Договорились? – Уточняю на всякий случай, прежде чем отлепить свою лапу от мягких губ, которыми она касается внутренней стороны моей ладони. И которые будоражат кровь в венах. Настолько, что тяжело себя контрить.

Арина неуверенно кивает, и я медленно, с каким-то тянущим, потаённым сожалением убираю руку от её рта.

Чёрт, и чего я так реагирую? Это же Скворцова.

Наверное, из-за того, что по разным причинам у меня вынужденное недельное воздержание, в голову лезет всякое… Даже на хомячку готов накинуться. Нужно скорее закругляться. Иначе этот ведьмин взгляд меня до добра не доведёт.

Как уже однажды в старших классах довёл до того, что я чуть было не решил, будто у меня есть чувства к мелкой занозе в моей заднице. К отраве моей жизни, которая никак не хочет отпускать.

Подняв полотенце с пола, прикрываю им своё достоинство. Но сбившееся дыхание не возвращается в норму, потому что девчонка смотрит на меня невинным взглядом оленёнка Бэмби. И всё это снизу вверх, хлопая неприлично длинными чёрными ресницами, контрастирующими с её белыми волосами.

Невероятная смесь, сражающая наповал любую оборону. А я всё же в первую очередь мужик и уже потом Глеб Соколовский, которого с самой старшей школы до зубовного скрежета раздражает эта мелкая зараза с непокорным взглядом.

В мыслях проносится нецензурная, отборная брань. Хочется ругнуться, но вместо этого я вымещаю раздражение привычным мне способом – язвлю:

– Чего вылупилась? Будто ни разу мужской член не видела, – поджимаю губы, с силой сжимая челюсти, потому что доклад в руках уже не спасает от желания повалить девчонку на диван и…

Округлые щёчки Скворцовой раздуваются от возмущения. Она раскрывает и смыкает свои пухлые губки, в попытке найти, что мне ответить, чем сильно усугубляет и без того тяжёлую ситуацию.

Контроль, Глеб, контроль. Холодные воды водопада… Нет. Ледяные воды водопада!

Так и не найдя, что ответить, девчонка со всего размаху лупит меня по груди и пулей вылетает из комнаты.

Я облегченно выдыхаю, ощущая испарину на лбу.

Уф, ещё немного и я бы…

Я бы что? Разложил Скворцову на её стареньком диванчике? Впился бы в её невыносимо притягательные пухлые губки? Сорвал, наконец-то, эту белую маечку, под которой прячутся внушительные буфера, и смаковал вид?

Ля-я…

Кидаю доклад обратно на диван и падаю рядом на пятую точку. Роняю голову в ладони, с силой проводя ими по лицу и волосам.

Что я творю? Что я вообще тут делаю? Надо валить, а не играть в дурацкие игры, в которые я постоянно играю, ходя по лезвию ножа. Играю с огнём в прямом смысле этого слова.

А ведь сегодня всё началось с того, что девчонка от меня сбежала. Это выбесило. Захотелось догнать. Выследить. Наказать. Проучить!

В итоге невинное любопытство привело к тому, что я какого-то хрена ввязался в драку с отморозками. Спас бестолковую хомячку, которая будто ни разу фильмов не смотрела, и не знает, что по ночам опасно шляться одной.

Особенно с таким вызывающим цветом на башке! И чем её свой родной цвет волос не устраивал? Нормальные золотистые косы были, которые я бы с удовольствием намотал на кулак…

Так, стоп. Опять всё сводится к плотским удовольствиям. Нужно срочно найти горячую цыпочку на ночь и расслабиться. Выпустить пар.

А для начала перестать дразнить Скворцову и одеться. Сфотать её доклад, сделать копию и вынудить завтра рассказывать его вместе. Тяжко признавать, но то, что я накалякал, и докладом назвать нельзя. Скорее – конспектом школьника. Позорище.

И это ещё один дополнительный пункт, из-за которого девчонка бесит. Выискалась тут умница и красавица. Если бы ещё сейчас сказала, что и правда не видела мужской член, и вообще девственница – сдох бы со смеху!

Видел неделю назад, как сиськами трясла на физре. Все пацаны слюной изошлись, пока она строила из себя мисс невинность в этой проклятой белой маечке с небольшим декольте и кофтой нараспашку!

С этими мыслями я фотаю доклад Скворцовой на свой смартфон и иду в ванную за одеждой, чтобы одеться и смыться, наконец, из этой обители совдепа и совращения оголодавшего меня.

И без того слишком много времени потратил на девчонку. А с ней нельзя надолго задерживаться в четырёх стенах – ибо чревато. Потом век не отмоюсь.

В первую очередь от ненависти к себе за то, что прикоснулся к тому, что поклялся ни за что не трогать. В первую очередь из-за гадкого чувства вины и совести, которая где-то на краю сознания вот уже почти год как нашёптывает, что я поступил с семьёй Скворцовой, как полный мудак.

***

Стоит ли говорить, что я пулей вылетаю из комнаты после того, как узрела то, что приличные девушки не должны видеть, как минимум, до свадьбы?

Увиденное потрясает меня настолько, что я теряю не только дар речи, но и все мысли. Они разбегаются, как тараканы на кухне, когда включаешь свет. И я уже вообще ничего толком не понимаю.

Слишком много потрясений на сегодня. Слишком…

Я влетаю на кухню, подобно тем самым испуганным тараканам, плотно прикрывая за собой дверь. Старинные часы, висящие на стене, мерно тикают. Их ритм действует успокаивающе, пока я, привалившись всем телом к двери, пытаюсь утихомирить собственное сердцебиение, отдающее в районе горла.

Если он сейчас войдёт сюда или начнёт ломиться, я его ударю!

Мои руки трясутся, словно я алкоголик со стажем. Под ложечкой сосёт и меня слегка подташнивает. Воздуха не хватает, и я решаюсь отойти от облюбованной двери, чтобы распахнуть окно настежь.

Свежий ветерок, радостно залетевший на кухню, остужает мои разгорячённые щеки и уши. На какие-то мгновения я залипаю в темноту перед собой и пропускаю момент, когда Глеб входит на кухню.

– Я… это…

Он мнётся у двери, не решаясь приблизиться ко мне ближе, чем на пять метров. Брюнет выглядит нетипично: янтарные глаза лихорадочно блестят, волосы взъерошены, и, кажется, что он смущён не меньше меня.

Но, хвала небесам, Соколовский одетый!

При виде парня на своей кухне, в его, пусть и рваных, но модных шмотках, закусываю губу. Глеб прав, он вообще не вписывается в ту жизнь, в которой я живу. Обычную жизнь среднестатистического человека. Парень, словно из другого мира. Того самого «лухари» из мемов.

– Думаю, тебе пора, – не своим голос каркаю я, подсознательно страшась того, что Соколовский решит приблизиться.

Нет, я не боялась, что он что-то со мной сделает против воли, несмотря на наши непростые взаимоотношения. Этот страх был глубже. И я пока не понимала, чего страшусь на самом деле.

Да и, честно говоря, разбираться в этом нет никакого желания. Единственное, чего я сейчас хочу – чтобы Глеб убрался восвояси. А я, наконец, смогла принять ванну, смыв с себя этот отвратительный день.

– Твой доклад, – продолжает мяться брюнет, и у меня происходит когнитивный диссонанс от его поведения. Такое ощущение, что в его базовых настройках произошла поломка.

– Что с ним? – Непонимающе хмурюсь и пытаюсь подогнать парня к нужным мыслям. Он ведь хочет что-то сказать.

Глеб тяжело вздыхает. В его глазах мелькает раздражение. И впервые я замечаю, что это раздражение направлено не на меня, а на себя самого.

Ого, наш мажор оказался не таким нарциссом, каким я его всегда считала!

– Я его отфотал. Завтра будем рассказывать вместе.

Наш диалог напоминает неловкое общение двух подростков, и я ловлю кринж с этого, незаметно передёргиваясь.

– Хорошо, – соглашаюсь, лишь бы он быстрее покинул пределы моей квартиры.

Неправильный для моего мира. Невписывающийся. Ему здесь не место. И уж тем более Соколовский не должен вести себя… вот так!

До Глеба не сразу доходит, что я соглашаюсь на его условие. Он пару раз заторможено моргает. И поднимает на меня взгляд медовых глаз.

– Хорошо?

– Хорошо.

И дополнительно киваю, чтобы уж точно было понятно.

Похоже, Соколовский действительно сломался.

Хочется пошутить или съязвить на эту тему, но я лишь закусываю губу, когда понимаю, что шутка моя не будет жалящей. Слова, что должны были вылететь из моего рта – дружеская насмешка.

Это неправильно. Наши эмоции неправильные. Всё происходящее неправильное!

Я зябко обхватываю себя руками. Закрываюсь. Отвожу взгляд от Соколовского и смотрю в стену. На обои с синими цветочками. Разбежавшиеся тараканы в голове, почувствовав, что «свет гаснет», начинают потихоньку вылезать из своих укрытий, заваливая меня предположениями, которые звучат одно хуже другого.

Неужели один поступок Глеба может так кардинально поменять моё мнение о нём? Я либо слишком наивная, либо непроглядная дурочка!

Злясь на себя за мягкотелость, кусаю щёку изнутри, лишь бы не ляпнуть ничего лишнего в присутствии ненавистного мажора, который с каждой минутой проведённой в моём доме, начинает казаться не таким уж и гадом.

Глеб не торопится уходить, поэтому я собираю крохи самообладания в кулак и направляю на парня злой взгляд.

– Проводишь?

Намёк он понял, но зачем-то продолжает гнуть линию со странным и нетипичным для себя поведением.

Или это его очередная шуточка? Уловка? Новый прикол, который он будет рассказывать друзьям за кружкой пива в баре для богатеньких?

Точно!

Боже, какая же я идиотка! Беспросветная! Беспроглядная!

Продолжая ругать себя, на чём свет стоит, огрызаюсь вслух:

– Выход ты и сам найдешь. Не маленький, – зачем-то добавляю я, пытаясь ужалить парня. На мою попытку он лишь устало закатывает глаза.

– Тогда до завтра, – говорит он и разворачивается, чтобы уйти.

– До завтра. – Мрачно бубню я, внезапно осознавая, на что подписалась.

И это осознание накатывает, как волна цунами, сметая всё на своём пути.

Это же ещё один день с Глебом Соколовским в относительной близости. Это же с ним снова надо будет не просто разговаривать, но ещё и работать в паре.

Боже…

Глеб не торопится. Он будто чего-то ждёт. Что я что-то сделаю или скажу – не знаю. Но я продолжаю стоять на месте и молчать. Поэтому ему ничего не остаётся, кроме как уйти.

Парень недовольно поджимает губы, последний раз кидает на меня предупреждающий взгляд янтарных глаз и уходит. Его едва слышные шаги раздаются в коридоре. Входная дверь открывается и негромко закрывается.

И только после этого я делаю полноценный вдох полной грудью. После чего считаю до трёх и иду следом, чтобы закрыть дверь за ночным гостем, молясь о том, чтобы Афанасии Никифоровне спалось крепким сном в своей уютной кровати.

Глава 6

День не задался с самого утра.

Всё началось с того, что я проспала. Опоздала на первую пару. Заработала отработку, потому что принципиальный преподаватель не захотел пускать меня. В итоге мне пришлось тусоваться полтора часа в холле на подоконнике, слыша голос препода, доносящийся из аудитории, и конспектируя хотя бы то, что я могла расслышать.

Затем в столовой какой-то неуклюжий студент с другого факультета поскользнулся и опрокинул содержимое своего подноса на меня и ещё на парочку так же везунчиков. Пришлось пропустить обед и вместо этого идти ополаскиваться и переодеваться. Благо сегодня по расписанию последней стоит физкультура и у меня с собой была форма.

Я думала, что на этом трешовый день закончится, но нет. Оказывается, всё только начиналось.

Третьей парой, как и в прошлую пятницу, стоит лекция у профессора Разумова, поэтому я, вынуждено одетая в спортивную форму, поднимаюсь на кафедру и занимаю свободное место в среднем ряду. Своей одеждой привлекаю внимание парней, сидящих на последних рядах и пришедших явно чисто для галочки.

Сначала они начинают активно шушукаться, кидая на меня беззастенчивые косые взгляды. А затем переходят к более громким комментариям:

– Эй, блондиночка, – обращается ко мне один из трёх парней. – Блондиночка-а-а, – слащаво тянет незнакомый однокурсник.

Он высок, хорошо одет и сложен. Лицо у парня слишком смазливое, но не отталкивающее. Но вот голубые глаза, несмотря на улыбку на лице, источают такой лёд, что меня пробирает внутренняя дрожь.

Я знаю этот взгляд. Любитель поиздеваться над слабым полом и тем, кто слабее него самого. Тот, кто считает себя хищником, на деле являясь обычным трусом. Обычный зарвавшийся богатенький мальчик, привыкший получать всё, что захочет. И неважно, что это – вещь или человек.

Я поднимаю глаза и кидаю на него предупреждающий взгляд, не собираясь связываться, и продолжаю раскладывать канцелярские принадлежности перед собой. За последние сутки произошло столько всего, что организм уже никак не реагирует на новый раздражитель, предпочитая махнуть на всё рукой.

Тем более до начала лекции около десяти минут, а Виктор Сергеевич приходит, как минимум минут за пять. И эти недолюди вынужденно отвянут от меня сами собой.

– Я же не гордый, сам могу подойти. – Произносит так громко, чтобы я услышала.

Парочка студентов замечает нашу перепалку, но предпочитает никак не вмешиваться. Они отворачиваются, делая вид, что заняты подготовкой к лекции или беседой с друзьями.

Я вся напрягаюсь, ощущая, как каменеет каждая мышца.

Конечно, благодаря Соколовскому я привыкла к таким задирам и поддёвкам, но сейчас моя нервная система похожа на натянутую струну, которая вот-вот порвётся. И, боюсь, если этот парень продолжит, я могу сорваться. И тогда точно что-то произойдёт.

Хорошо, если это будут просто слёзы…

И, кстати… А где сам Соколовский?

Я невольно начинаю искать его глазами, быстро пробегаясь взглядом по кафедре, но нигде не вижу его. Похоже, Глеб либо прогуливает, либо опаздывает. Впрочем, как обычно.

Проходит около пары минут. Я уже решаю, что парень всё же понял намёк и оставил меня в покое. Но мои надежды не оправдываются, и рядом со мной плюхается голубоглазый шатен. Опирается одной рукой о письменную подставку, а вторую без спроса кладёт мне на плечи.

– Ну, привет. – Лыбится во все тридцать два белых зуба.

Точно ещё один мажор. Слишком хорошо одет – его «лук» так и кричит о своей брендовости. А лёгкий, ненавязчивый парфюм от популярной компании, которую невозможно не узнать, лишь подтверждает мои догадки.

Я резко дёргаюсь в сторону от него, стряхиваю наглую лапу однокурсника.

Последнее время слишком много мажоров на один квадратный метр моей жизни.

– Держи руки при себе, а не то…

Парень не даёт мне договорить, перебивая:

– Не то что? Тот мажорчик мне их оторвёт?

– Что? – Теряюсь я, не понимая, о ком и о чём парень говорит.

– Я про сыночка депутата Соколовского. – Услужливо поясняет незнакомый мне парень. Однако руки свои в этот раз держит при себе. Хотя взгляд холодных, льдисто-голубых глаз горит недовольством и раздражением. – Он тебя застолбил что ли? Ты только перед ним ноги раздвигаешь?

– Ч-чего?.. – Заторможено говорю я.

– Давай, познакомимся поближе, красотка? Меня зовут Демьян. Означает – покоритель, – стреляет в меня глазами.

И в этом сальном взгляде такой жирный намёк, что мне хочется сходить и ещё раз помыться. Желательно с грубой мочалкой, чтобы оттереть этот липкий и неприятный взгляд со своей кожи.

Я передёргиваюсь от отвращения, но парень не желает затыкаться. Он будто намеренно меня провоцирует. Или он просто мудак, каких только отыскать. Что вероятнее всего.

– Ну, так что? Обслужишь меня сегодня вечерком? Покатаю в дорогой тачке. Буду ласков. Даже цацку подарю, какую захочешь. А то Соколовский, смотрю, вообще не хочет тратиться на тебя. Ни единой побрякушки, кроме хреновой бижутерии тебе не подогнал, – говорит Демьян и тянет свои руки к моему кулону.

От его слов и действий внутри происходит взрыв. Да такой мощности, что волна злости захлёстывает каждую клеточку. Дальше я не думаю. Просто делаю.

Замахиваюсь и со всей силы залепляю пощёчину смазливому красавчику. И этот звон внезапно становится неким катализатором, который «выключает» все окружающие звуки. Студенты, понимая, что что-то случилось, поворачивают головы в нашу сторону и окончательно умолкают.

Лицо парня искажается от злобы. Он хватается за то место, куда я его ударила, второй рукой сжимая ворот моей спортивной куртки, и рывком притягивает меня к себе. Его лицо близко, но от страха, только сейчас понимая, что натворила, я леденею. Забываю, что нужно хотя бы попытаться отстраниться.

Все мои мысли сейчас занимает лишь одна фраза, набатом бьющая по вискам:

«Мне конец!»

– Ты за это заплатишь, дешевка! Я ведь по-хорошему хотел. – Подтверждает мои мысли Демьян. – И моли бога, чтобы ты смогла меня ублажи… – Шипит он. Но его фраза резко обрывается, и я вдруг понимаю, что кто-то решил вмешаться и помочь мне.

А в следующую секунду всё пропадает – и руки, удерживающие мой ворот, и неприятное смазливое лицо мажора.

«Мой спаситель одним ловким движением выкрутил руку, которой Демьян держал меня за ворот, вынуждая последнего выпустить меня из захвата», – понимаю отстранённо.

А затем Демьяна вытаскивают в проход между кафедрой, бросая того прямо на ступеньки спиной.

– Да ты охренел?! – Орёт не своим голосом шатен. – Ты знаешь, какие проблемы тебя теперь ждут? Падаль! Да…

Я не слушаю Демьяна и его пустые угрозы дальше. Словно в прострации, поднимаю глаза на парня, что пришёл на помощь. Звуки доносятся до меня, как через вату, и я вижу перед собой лишь его. Того, кто впервые в моей жизни, решил за меня вступиться, хотя был не обязан. Того, кто…

Последующее утверждение перебивает другая мысль, пронёсшаяся вспышкой в сознании:

«Он не первый. Вчера тебя спас Глеб.»

Чувствую укол совести за свою неблагодарность. Но тот, кто оттащил Демьяна от меня, и сейчас, склонившись, нависает над гадким мажором, не Глеб.

Парень высокий, худощавый, но при этом жилистый. Волосы короткие, русые с золотистым оттенком. Одет простенько – в обычную чёрную футболку, облегающую его торс, с бомбером поверх, и потёртые синие джинсы. Его профиль чёткий, с заострёнными скулами и прямым лбом и носом. Глаза незнакомого мне парня разглядеть не удаётся, поэтому их цвет остаётся загадкой.

Поза двух парней недвусмысленная. Все понимают, что назревает драка. Тот, кто вмешался, раздражён и явно не собирается спускать Демьяну с рук то, что он собирался провернуть, да ещё и на публику, ведь мажор говорил достаточно громко. Чтобы услышали, если не все, то многие.

Демьян продолжает осыпать отборной руганью моего защитника, но тому хоть бы что. Лишь желваки играют на скулах парня, выдавая, что он едва держит себя в руках, чтобы не ударить моего обидчика за его язык без костей.

– Извинись, – доносится до меня низкий, вибрирующий баритон.

На фоне высокого голоса Демьяна, покрывающего парня благим матом, фраза звучит особенно угрожающе. И отчего-то громче, чем все остальные звуки на фоне, несмотря на то, что весь поток начал шушукаться, как только незнакомый парень вступился за меня.