Раньше я бы ни за что бы так не сделала. Опустила бы взгляд и молчала до тех пор, пока Соколовскому не надоест. Поэтому брови парня тут же взлетают вверх из-за того, что их хозяин явно прифигел от моей наглости.

– С памятью проблемы, седовласая? Завтра Разумову доклад нести.

– Ну, так неси. Это не мои проблемы, где ты его достанешь.

Я говорю, а сама ужасаюсь тому, что несу. Мой план отослать вечером готовый доклад Глебу в мессенджер на глазах рассыпается в щепки и летит в тартары. А виной тому тьма, что начинает сгущаться в янтарной радужке. И я уже не так уверена в том, что творю, но отчаянно решаю идти до конца.

– Напрашиваешься? – Парень угрожающе понижает голос, выставляет руку над моей головой, нависая ещё сильнее. – У тебя за лето совсем мозги отсохли? Забыла, что бывает, когда ты становишься непослушной?

На мгновение, в моих глазах мелькает страх. И я не успеваю его скрыть, поэтому приходится наблюдать, как на лице мажора расцветает понятливая ухмылка.

– Вижу, что прекрасно помнишь, детка. – Второй рукой Глеб наигранно ласково проводит тыльной стороной ладони по моему лицу. – Мне ничего не стоит повторить всё. Видимо, я стал слишком мягким по отношению к тебе в последнее время.

Внутри всё сжимается от страха. Дыхание спирает в груди, и я не могу сделать полноценный вдох. Ладони потеют, становятся влажными и холодными. Лёгкая дрожь сотрясает тело, когда в голове проносятся картины прошлого.

Он прав. Я помню. Такое невозможно забыть, хотя я много раз пыталась стереть тот день из памяти. Выжечь его вместе со страхом. Вот только всё всегда возвращалось на круги своя. И я продолжала молчать и терпеть.

Первое время я не рассказывала учителям и родителям о том, что Глеб меня достаёт. Но он никогда и не переходил черту, чтобы ему можно было за что-то предъявить всерьёз. Все в школе знали о том, что Арина Скворцова и Глеб Соколовский терпеть друг друга не могут. Кто-то поддерживал Глеба, а кто-то – меня.

Но однажды мне надоело терпеть всё это. Я попросту устала. На носу были выпускные экзамены, и я решила рассказать обо всём родителям, чтобы они поговорили с родителями Глеба и те как-то приструнили своего сына.

Вот только всё пошло не по плану… И я до сих пор жалею, что вообще открыла рот и пожаловалась родителям.

С тех пор в наши разборки с Соколовским я никого не вмешиваю.

– Ну, так что? – Глеб верно расценивает моё молчание. А посему продолжает самодовольно ухмыляться.

Мне хочется стереть эту противную ухмылку с его лица, но я лишь бессильно шиплю:

– Пошёл ты к чёрту, Соколовский! Делай, что хочешь! Ненавижу тебя!

Пусть запугивает. Я не отступлюсь от изначального плана.

Воспользовавшись его временным замешательством, ныряю ему под руку, и чуть ли не бегом покидаю библиотеку. Пожилая работница ворчит мне вслед, но я не обращаю внимания. Заветная дверь так близко.

Уже схватившись за ручку, я не удерживаюсь, оборачиваюсь, чтобы посмотреть, бежит ли Соколовский следом. И удивляюсь, когда понимаю – он до сих пор стоит там, у книжного шкафа, даже не сдвинувшись с места.

Переклинило что ли? Отлично! Так ему и надо. Успею добежать до автобусной остановки!

Вопреки ожиданиям, никто за мной не гнался по пустынным коридорам университета. Никто не поджидал меня во дворике. А на автобусной остановке не было ни одного знакомого мне лица.

Я облегчённо выдыхаю, прижимая к груди сумку. Но окончательно успокаиваюсь лишь тогда, когда сажусь в автобус. Сейчас общественный транспорт кажется мне самой надёжной защитой – вокруг много людей и, как минимум, Глеба нет в этом автобусе. И огромный жирный плюс, – Соколовский не знает мой новый адрес.

Нервозность после пережитого остаётся. Я смотрю в окно и невольно боюсь увидеть, как мой личный кошмар преследует меня на машине. Воображение рисует картины возможного развития событий – одно страшнее другого. Ехать до съемной квартиры чуть больше получаса. Поэтому я втыкаю наушники в уши и абстрагируюсь от всего. Закрываю глаза, лишь бы ни о чём не думать.

Спустя время, сквозь негромкую расслабляющую мелодию, звучащую в наушниках, слышу, как монотонный роботизированный голос объявляет мою остановку. Поднимаюсь с места и едва успеваю протиснуться сквозь толпу в проходе, чтобы в последний момент выскочить из автобуса.

На улице повечерело окончательно. Солнце село за горизонт и всё вокруг окрасилось в мрачные, унылые тона. А тот район, в котором я живу, вообще отличается постоянными проблемами с уличным освещением. Фонари горят через раз. Некоторые мигают, создавая ещё более гнетущую атмосферу.

За всё время это первый раз, когда я возвращаюсь домой после захода солнца. Мне страшно. По спине от волнения стекает капля пота. Я крепче вцепляюсь в свою сумку, словно она может защитить меня в случае чего. Но ничего иного мне и не остаётся.

Собравшись с духом, быстрым шагом иду по аллее. Мне навстречу идут редкие прохожие. Я опускаю глаза в пол, стараясь привлекать как можно меньше внимания. Смотря себе под ноги, молюсь, чтобы эти десять минут до дома не стоили мне очень дорого.

Соколовский! Всё как обычно из-за него! Все проблемы в моей жизни из-за него! Если бы он не задержал меня в библиотеке, я бы еще засветло успела добраться до дома.

Костеря Глеба на чём свет стоит, я, наконец, сворачиваю и захожу во дворик своей многоэтажки. Тут ещё темнее, чем там, где я шла раньше. Тени сгущаются в углах домов, построенных буквой «П». А нужный мне подъезд как раз в самом дальнем конце.

Я поднимаю голову и вглядываюсь в темноту детской площадки, расположенной посреди дворика. И, к своему ужасу, обнаруживаю там четыре тени, явно мужского пола, потому что даже сквозь наушники доносится их басистый смех. Я плохо вижу, что они делают, да и мне это не интересно. Главное, чтобы они и дальше продолжили этим заниматься, а я благополучно добралась до своей квартиры.

Оставлять группу парней за спиной страшно, но у меня нет выбора. Я ускоряюсь, видя свет от подъездной лампы впереди. Она освещает небольшую светлую дорожку передо мной. И я иду на неё, как на спасительный свет в конце тоннеля.

И, когда до заветной цели остаётся чуть больше двухсот метров, кто-то грубо хватает меня за шиворот, словно котёнка. Дёргает назад с такой силой, что я чуть не заваливаюсь на спину, едва успевая выровняться и придать телу вертикальное положение.

– Оглохла что ли, шваль?! – Меня обдаёт парами алкоголя и запахом нечищеных зубов.

Наушники, которые выдрала эта особь мужского пола, падают в лужу, которая не высохла после вчерашнего дождя. На краю сознания проносится сухая констатация факта – купить новые я смогу только в следующем месяце. И то не факт.

– Ты чё такая охреневшая, а? – Мужик или парень, в темноте не понять, продолжает удерживать меня за воротник джинсовой куртки.

Я отстранённо замечаю, что остальные потихоньку подтягиваются к своему главарю. Они пьют дешевый алкоголь прямо с горла бутылки и гнусно смеются, поглядывая на меня. А я, видимо, в таком шоке, что даже испугаться не успеваю. Просто наблюдаю за происходящим, словно это происходит не со мной.

– Ты чё не отвечаешь, мразь? – Встряхивает меня, будто котёнка, громила.

Я не знаю, что ответить, лишь испуганно смотрю на него. Тело впало в какой-то ступор, и я не могу даже заставить себя пошевелиться.

– Гордая, видать, – бросает второй из их компании, подходя ближе. – Научить надо, чтобы всех уважала и отвечала, когда задают вопросы.

Его смех подхватывают остальные. А я никак не могу понять, что в этом всём смешного. Но самое главное – что мне делать? Как выбраться?

Может, позвать на помощь?

Я раскрываю рот, чтобы закричать, но не успеваю. Громила, что держит меня, второй рукой затыкает мне рот.

– Помоги, Серый. Кажись, до неё дошло, наконец, что мы тут шутки с ней шутить не собираемся. Да, блондиночка? – Он оскаливается неровным рядом кривых зубов.

Так называемый «Серый» подходит ко мне и обхватывает со спины, неприлично прижимаясь. Удерживая меня на месте в цепком кольце рук.

– Специально так покрасилась, сто пудов! – Лыбится третий из-за спины громилы. – Внимания не хватает, вот и привлекает его своей белобрысой башкой.

– Ну, раз не хватает, давайте окажем этой невоспитанной твари любезность. – Довольно продолжает скалиться главарь.

Мой мозг отказывается работать. Я понимаю, что нужно что-то срочно сделать. Хотя бы попытаться вырваться и сбежать, бросив все вещи на пол. Но тело всё ещё в ступоре. А в голове пустота. Лишь сердце бешено колотится, разгоняя адреналин по сосудам, который сейчас работает против меня, делая тело ватным.

– Отпустите эту дуру. – Вдруг раздаётся в отдалении. – Ещё заразитесь чем-то вроде бешенства или беспросветного идиотизма.

Я не вижу говорившего. Но этот голос… Тот самый, который я узнаю в любом состоянии.

Никогда в жизни я ещё не была так рада появлению Глеба Соколовского, несмотря на слова. Никогда! Но сейчас, его появление придало мне сил и надежду. Надежду на то, что я выберусь из этой передряги благополучно.

Компания гопников разворачивается и иронично смотрит на Соколовского. Кажется, его вид совсем не впечатлил их. Что не удивляет, ведь мажор следит за модой и носит дорогущие, но странные по фасону шмотки.

– Чё, твоя подружка что ли? Ну, так забирай, чё. Мы не держим. – Говорит главный, явно издеваясь. Убирает руку от моего рта и всем корпусом разворачивается к брюнету, которого я до сих пор не вижу.

По дворику снова разносится хриплый смех пьяной компашки. Я оглядываюсь вокруг и с ужасом понимаю, что за всё время во дворике не появилось ни одного человека. Все будто вымерли. Или спрятали головы в песок, решая не связываться…

Если бы Глеб не появился, они бы меня…

Я с ужасом сглатываю, боясь даже подумать, что бы они со мной сделали.

– Она? Подружка? Херню не неси. – Выдаёт презрительно мажор.

– А чего тогда впрягаешься? Хочешь, будешь пятым, мы не против. – Главарь делает паузу, скорей всего, рассматривая Глеба и прикидывая уровень проблем, которые он может им доставить. – Ну, или вали, если проблем не хочешь, мажорчик. – Милостиво делает Соколовскому одолжение.

– Ой, да делайте с ней что хотите. Может, мозги появятся после этого и она поймёт, что не стоит шляться одной по пустым подворотням. – Зло бросает Глеб.

Я обмираю, хотя до воспалённого сознания не сразу доходит смысл брошенной Соколовским фразы.

Конечно, я знала, что Глеб может быть неприятным человеком. Глумливой скотиной – да. Но не мразью…

Внезапно приходит понимание – если не помогу себе сама, то никто точно не поможет. Максимум помощи от моего личного кошмара – это непроизвольно отвлечь внимание гопников. Что он и сделал.

Я выныриваю из ступора, будто со дна глубокого озера. С трудом и словно на последнем издыхании.

Это мой единственный шанс.

Резко дёргаюсь, пытаясь высвободиться из крепкой хватки Серого. И у меня получается. Сама не понимаю, каким чудом, но не медлю. Ныряю ближе к земле, уворачиваясь, когда Серый осознает, что потерял добычу, и пытается ухватить меня снова.

Всё происходит, как в замедленной съемке.

Я вижу, как Серый промахивается, выпрямляюсь и со всех ног, задыхаясь от нехватки воздуха, несусь к подъезду. Не оглядываюсь. Судорожно достаю ключи из кармана и прикладываю чип к домофону. Распахиваю подъездную дверь и влетаю внутрь, плотно закрывая её за собой. И только после этого чувствую себя в относительной безопасности.

Мне плевать, как Глеб будет выкручиваться. После его слов, что-то во мне умерло.

Наверное, небольшая вера в то, что этот человек не такой плохой, каким хочет казаться.

Глава 3

Поднимаюсь на седьмой этаж по лестнице – лифт как обычно не работает. Этажка старая. Но ноги, после пережитого, идут медленно, будто по вязкому болоту. Заплетаются. Я цепляюсь за перила. Оседаю. Адреналин схлынул, а вместе с ним ушли ступор и последние силы, поддерживающие меня в вертикальном положении.

Паника и страх обрушиваются на меня, как бурный водопад на голову – одним мощным потоком. Я сажусь прямо на бетонную ступеньку третьего этажа. Подтягиваю к себе колени, утыкаюсь в них лбом и разражаюсь тихим плачем. Мне хочется исчезнуть из этого гадкого мира хотя бы на пару часов.

Не знаю, сколько я так сижу и плачу. Минуту? Полчаса? Это становится абсолютно неважным, когда сквозь небольшое приоткрытое окно лестничной клетки помимо свежего ветерка до слуха доносятся звуки драки.

Я перестаю плакать. Судорожно всхлипываю и зачем-то поднимаюсь. Как сомнамбула подхожу к окну. Дворик всё также непрогляден из-за отсутствия нормального освещения, но глаза, привыкшие к темноте, различают смутные силуэты. Они двигаются хаотично – не разберёшь, кто дерётся.

Но голоса… Эти голоса теперь присоединятся к главному кошмару моей жизни и будут сниться чуть ли не каждую ночь. Я уверена. Забыть такое я смогу не сразу.

На мгновение мелькает мысль: а что если среди дерущихся пьяных гопников, которые не поделили что-то между собой, Соколовский?

Я содрогаюсь. Какое мне вообще дело до этого?

Хочу отмахнуться. Уйти. Сделать вид, что мне нет дела до того, изобьют Глеба за его длинный язык или нет.

Я даже делаю несколько шагов вверх по лестнице. Но с рыком, с ненавистью к собственной совести, останавливаюсь. Достаю смартфон, чудесным образом оказавшийся в правом кармане джинс, и набираю номер полиции. Сообщаю о драке, называю адрес. И облегчённо выдыхаю, когда слышу:

– Вызов принят. Патруль уже в пути.

Я не буду уподобляться Глебу. Он заслужил, не спорю. Но я – не такая, как он. Посидит сутки в обезьяннике, ничего с ним не будет. Может, как он сказал, у самого мозги на место встанут.

Утираю слёзы рукавом джинсовой куртки. В голове пусто. И, наверное, я сошла с ума, но я не могу заставить себя уйти с лестничной площадки. Взор всё также прикован к злополучному дворику, откуда доносился уже злой, ироничный гогот гопоты.

Похоже, Соколовский проигрывал. Если он там вообще был, а не ушёл благополучно восвояси.

Представив Глеба, лежащего на земле, избитого, с кровоподтёками и синяками, чувствую, как внутри назревает протест. Я ненавижу себя за это. Ненавижу, что несмотря ни на что, не могу желать ему зла. Поэтому, надеюсь, что брюнета нет среди дерущихся. И до самого приезда полиции вглядываюсь в темноту, пытаясь узнать, нет ли там Глеба.

Машина с мигалками появляется неожиданно не только для пьяных гопников, но и для меня. Я вздрагиваю от звука сирен, и выныриваю из вязкого потока собственных мыслей. С усердием вглядываюсь во дворик, освещенный светом фар, и с ужасом понимаю, что оказалась права.

Глеб лежит на земле, окруженный гопниками, как стаей шакалов. Его одежда грязная и изорванная. И, похоже, его били ногами…

Завидев ментов, гопота матерится и бросается в разные стороны, кто куда, оставляя Соколовского валяться на земле. В итоге, те, кого действительно нужно было наказать, просто скрываются в тёмных подворотнях. Глебу придётся отдуваться за всех.

Эта мысль душит.

Он всё же помог мне. Пусть и своеобразно… Ты не можешь его оставить вот так, Арина…

Я не даю себе времени на раздумья. На дрожащих ногах несусь вниз. Открываю тяжёлую подъездную дверь и за пару секунд преодолеваю эти злосчастные двести метров, которые не смогла дойти до подъезда, не отыскав проблем на свою блондинистую голову.

Полицейские только останавливают машину перед Глебом, который поднимается с земли, когда я оказываюсь рядом с ним. Фары ослепляют меня, поэтому я лишь слышу, как открываются и захлопываются двери полицейской машины.

– Твоих рук дело? – Тихо спрашивает Соколовский, намекая на полицию.

Я протягиваю ему руку, чтобы помочь встать, но он её игнорирует, глядя на ту, как на ядовитую змею, которая может ужалить в любой момент. Его губа разбита. Кровь небольшой струйкой стекает по подбородку.

Заметив мой взгляд, он быстро утирает её, но делает только хуже, размазывая красную жидкость по лицу.

Я сглатываю, потому что меня слегка мутит. Но, кроме разбитой губы и грязной одежды, не нахожу на парне иных видимых повреждений. Видимо, по лицу его ударили один раз и, судя по всему, он упал. А после…

Тряхнув головой, отбрасываю всякие мысли о насилии.

– Арина? – Настойчиво шипит Глеб, склоняясь ко мне ближе. – Ты? – Презрительно кивает в сторону ментов.

Я понуро опускаю голову.

– Я хотела, как лучше… – Мямлю неповоротливым языком.

– А получилось, как всегда! – Низко рычит брюнет и, приобняв меня за талию, притягивает к себе.

Я не успеваю удивиться такому повороту событий, потому что Глеб разворачивает нас к служителям закона и ослепительно скалится во все тридцать два.

– Здравия желаю, – первым здоровается с мужчинами в форме.

– Здравствуйте, здравствуйте. – Один из них оглядывает нас суровым, строгим взглядом, от которого я вся внутренне подбираюсь. И напрягаюсь.

Он мне совсем не нравится. Но ведь эти люди приехали сюда, чтобы нам помочь?

На вид полицейским около тридцати. Совсем молодые. Но их взгляд не сулит ничего хорошего. С каждой минутой мне всё сильнее становится не по себе, и я невольно прижимаюсь к боку Соколовского поближе.

Как там говорят? Свой тюремщик ближе к телу?

Я едва успеваю подавить нервный, ироничный смешок от собственных мыслей.

– Кто из вас звонил в полицию? – Задаёт вопрос тот, что постарше. Обращается он в основном к Глебу.

А вот второй скользит по мне таким же взглядом, каким недавно смотрел на меня главарь тех гопников. Нехорошим. Масляным.

– Я звонил. – Уверенно отвечает брюнет. – Перед тем, как ввязаться в вынужденную драку.

Я удивлённо кошусь на него, наверняка, выдавая нас с головой, но ничего не могу с собой поделать.

Глеб… покрывает меня? Что происходит с этим миром?

– То есть, вы добровольно признаёте, что были участником. – Не спрашивает, утверждает тот полицейский, что старше.

– Ой, да давай просто закроем их, пусть посидят в изоляторе. Вызов был? Был. Другие участники драки сбежали, не искать же. А отчёт писать надо… – Ухмыляется второй, всё не сводя с меня взгляда.

– Но как? – Вырывается у меня. Я совсем не понимаю, что происходит, почему нас хотят упечь за решётку? – За что? Мы ведь жертвы нападавших!

– Их это не волнует, Жемчужинка, – быстро шепчет мне на ухо Глеб. – Они поймали нас. Так что помолчи, пожалуйста.

Это неуместно, но… Моё сердце внезапно обмирает от того, как брюнет назвал меня.

Я поднимаю глаза на Соколовского и смотрю на него так, будто вижу впервые. Будто передо мной вовсе не мажор, что издевался надо мной столько лет, а кто-то другой. С этим Глебом не страшно. Не омерзительно от его теплых, согревающих объятий. От его руки, лежащей на моей талии под курткой.

– Будете шептаться, статью за хулиганство припишем. – Бросает один из них. – Сами в машину сядете или придётся волоком тащить?

– Ну, что вы так сразу, – заискивающим тоном говорит брюнет. Но я чувствую, что он нервничает. Его пальцы, покоящиеся на моём животе, сильно впиваются в кожу. – Может, договоримся? Кому нужны эти проблемы? Скажете, что во дворе никого не нашли.

С этими словами, свободной рукой Глеб достаёт из внутреннего кармана кожаной куртки, наверняка дорогущего лэйбла, портмонэ и выуживает из него золотую карточку. Глаза ментов загораются алчным светом.

Но тот, что старше, видимо, научен лучше.

– Подкупить нас хочешь? – Сводит брови на переносице и скрещивает руки на груди, расставив ноги на ширине плеч.

– Отблагодарить, – поправляет его Глеб. – Хорошие люди приехали на вызов. Помогли нам спугнуть чертей. За помощь полагается благодарить.

Оба полицейский заметно расслабляются и довольно ухмыляются.

– Двадцатка каждому. За каждого. – Выразительно и с намёком понижает голос полицейский.

Соколовский пожимает плечами.

– Как скажете, господа.

Далее, не отпуская меня от себя, брюнет переводит деньги на счёт этим двоим, и они, наконец, уезжают. Но перед этим они на прощание иронично салютуют нам. Явно глумясь и издеваясь над моей тупостью.

А я ведь действительно не знала, что наши служители закона… такие!