Часть вторая. Зима

Подруга милая, кабак всё тот же;

Всё та же дрянь красуется на стенах…

(И.А. Бродский)

Глава 2

– Прессингуй его! Давай!!! Закрыли!!!!!! Ломай его, ломай!!! Выноси!!!!!!!!!!!!!

Мы бьёмся с «Порту». Нет, не так – мы отбиваемся от «Порту» уже полтора тайма, не разу за это время не ударив по воротам, практически не появляясь на чужой половине поля, где уснул голкипер хозяев. Стадион «Драгау» свистит – у них какие-то счёты с Данни. Португезы смотрят игру сидя на местах, только им часто приходится вскакивать на ноги всей трибуной. Бестолку. Мы стоим. Стоим. Мы выстоим… стоп, не думай о результате. Не думай о цене этого матча. Ни о чём вообще не думай! Тогда ничего и не произойдёт. Все футбольные беды начинаются после сакраментальной фразы комментатора «Счёт, наверное, уже не изменится».

Чтобы выйти в плей-офф Лиги Чемпионов нам достаточно ничьей, и мы её держим. Игра жуткая – в деле настоящее итальянское «катеначчо», которое наш тренер якобы не любит, но сегодня явно решил попробовать.

Наша защита раз за разом выносит мяч к центру поля, но он далеко не уходит и тут же прилетает обратно в нашу штрафную со следующей атакой. Сейчас ударит!

– Слава! – ору я вратарю.

– …Богу! – выдохнул рядом Данька. Мы обменялись бессмысленными взглядами и снова уставились в экран.

У «Порту» схожие цвета, и стадик окрашен как будто по-питерски, но что-то там случилось. Наших парней прессанули тамошние копы, а Кириллу, который представляет нашу банду на «Драгау», явно не до рассылки смс-ок.

Наш воротчик Слава Малафеев тащит бессчётный мяч. Десять минут до конца.

Это мне не свойственно, но минут за пять до свистка я уже знал, что у них ничего не получится. Сегодня наш день. Только сейчас я начинаю видеть людей вокруг и знакомые стены бара, плывущие в подсвеченном экранами дымном мареве. Я уже не жду ударов по воротам, да зенитовцы и не рвутся в атаку. Да и времени на это уже нет. Кто сидел, вскакивают со стульев. Кто стоял – запрыгивают на столы. Бокалы на стойке вздрагивают от взорвавшего бар крика. Мы впервые вышли в лигочемпионскую весну.

…Сирена оповещения завывала, как осенний ветер в скалах, начиная с глухого рёва и переходя в исчезающий визг, и после десятисекундного молчания начинала заново. Я проснулся с первым её звуком, а если б её не включили сегодня, хрен бы меня что разбудило. Глянул на часы, которые перед сном забыл снять – половина двенадцатого.

Давно заметил этот симптом послематчевого отходняка – стоит прийти домой после тяжёлой игры, как меня тут же надолго вырубает. Надеюсь, Саша (мой партнёр по бизнесу и лучший друг с институтских времён) уже с этим свыкся и не особо на меня сегодня рассчитывал. Вспоминая, не было ли намечено на это утро что-нибудь важное, я побрёл на кухню родительской квартиры, поставил чайник и выглянул в окно на набережную Чёрной речки. В ту же секунду девушка, стоявшая на противоположном тротуаре, опустила голову и заспешила прочь. Я инстинктивно помотал головой.

Возможно, эта была не лучшая идея, но я не собирался ни перед кем отчитываться, перед собой в особенности. Когда наступило то утро, снежное и сырое, и закрылся «Макдак», где до пяти часов по полуночи я влил в себя не меньше литра кофе, я вернулся к дому. В нём уже зажигались окна, только мои были темны, но, в конце концов, ровным жёлтым светом вспыхнули и они. Я встал прямо под ними, у угла дома; над моей головой в редких порывах ветра жалобно шумели голыми ветвями старые липы, строения фабричного красного кирпича в промзоне на другой стороне канала укрыл туман.

Я ждал долго, иногда доходя по улице до Малодетскосельского проспекта и оттуда наблюдая за выездом со двора, иногда на секунду забегая погреться в круглосуточный алкомагазинчик. Но вот по снегу от тёмной арки моего двора потянулись первые цепочки следов. Первые хмурые тени вышли и скрылись в серой перспективе улицы. Она опоздает на работу, а, может, вообще плюнет на неё и весь день будет ждать меня. Но нет, вот она появилась из подворотни и медленно побрела в сторону проспекта. Мне нужно сделать шаг из-за угла – обернётся, так обернётся! – и всё решить сейчас, сразу. Но я словно вмёрз в землю и каменную стену, и вышел, только когда она была уже далеко. И сразу завернул во двор. Дома покидал в спортивную сумку шмотки, трусы, носки на несколько дней, телефон, ноутбук, взял кота и исчез. И вот уже десять дней живу у родителей в ожидании того, что она поймёт, что я не появлюсь, и значит, надо уходить и возвращаться в свою прежнюю жизнь.

Глава 3

– Ты домой-то не собираешься? – спросила мама, когда мы закончили ужинать.

– Собираюсь. Только не сейчас.

– Виталик, если вы поссорились, то твоё торчание здесь вряд ли что-то решит.

– Всё уже решилось.

– Ничего себе! – услышал я за спиной отцовский голос. – Ты только женился, а уже через месяц сбежал к родителям. Как бы вы ни ругались, помни, у вас ведь ребёнок будет. Надо прекращать думать только о себе.

Мне даже стало нехорошо. От этих слов и от того, что я им сейчас скажу. Я выдохнул:

– Никого не будет. Ничего не было. И вообще, считайте, что я никогда не был женат.

– Что… что ты сказал???

– Я ошибся. Вернее, она. Короче, мы ошиблись. Когда оформлю новый паспорт, подам на развод. Хотя для меня он уже состоялся.

Я допил кофе одним глотком. В рот попала противная, как горький песок, гуща.

– Встань и повернись ко мне, – железным голосом произнёс из-за спины отец. Я поднялся, отодвинул ногой табуретку и развернулся, глядя ему в глаза – мы одного роста.

– Где она сейчас?

– Когда я уезжал, была у меня дома. Может, и сейчас там.

– Сейчас ты поедешь домой, и считай, что мы с матерью этих слов мы не слышали.

– Слышали, не слышали – вам решать. Они мною сказаны. А домой я сейчас не могу поехать, извини.

Родители молчали. Под это общее молчание я вышел из кухни и скрылся в дальней комнате – когда-то моей, а теперь бабушкиной. Мы с нею, можно сказать, поменялись – несколько лет назад она отдала мне квартиру. Вот уж кто мне никогда не ставит в укор мой характер и его последствия! Но как раз в это время бабушка где-то гостила.

Я плюхнулся на диван. Зашла мама, присела рядом.

– Мы с отцом так надеялись, что у нас будет внук.

Я пожал плечами:

– Когда-нибудь, может, и будет.

– Если так пойдёт и дальше, то, боюсь, этого никогда не произойдёт.

– Это запрещённый приём, мам.

– Даже если с ребёнком не получилось, это не мешает вам оставаться семьей.

– Не мешает. Но лишает смысла. Неужели ты думаешь, что этому предшествовала большая любовь?

– Зная тебя, я сомневаюсь, что большая любовь приведёт тебя к хорошей девушке. Ты неразборчив. Свяжешься с какой-нибудь шалавой и будешь с нею мучиться всю жизнь.

– Вряд ли. Я не любитель мучиться. С кем бы то ни было. Ты недовольна?

– Да, – опустив голову, сказала мама. – Недовольна. Ты научился жить один, но ты слишком полюбил это. Ты научился зарабатывать, но лишь для того, чтобы спускать деньги на свои сиюминутные прихоти. Твой дурацкий футбол вытеснил половину нормальной жизни. Тебе уже не двадцать, пора завязывать с этим.

– И кто же установил для меня этот возрастной передел, за которым надо остепеняться?

– Жизнь, Виталик. Миллионы жизней, что были до тебя. Или ты думаешь, что это были полчища дураков, а ты один умный?

– Я думаю, раз эти миллионы прожили свои жизни, то им ни к чему ещё и моя.

Мама горько покачала головой. Мне в этот момент показалось, что она готовится заплакать.

– Мы никогда не думали, что ты вырастешь таким эгоистом.

Я положил ладонь на её руку, но она поднялась с дивана.

– Если так пойдёт и дальше, ты станешь очень одиноким. Ты даже не представляешь, насколько это страшно.

– Довёл мать?

– Ты можешь объяснить мне, я-то каким боком виноват? Да, не спорю, пусть это был мой косяк. Но ведь ничего дурного я никому не сделал. Я даже женился. Хотя этого никто особенно и не требовал!

– Важно не только то, что ты делаешь, но и что ты думаешь обо всём этом. А ты даже не попытался скрыть насколько тебе всё это противно.

– То есть я ещё и думаю не так!

– Конечно. К твоим годам ума-то уже набраться надо. Нельзя быть безответственным пацаном всю жизнь.

– Ответственность иногда заключается в том, чтобы не брать на себя лишнюю ответственность. Как будто ты в моём возрасте не был!

– Когда я был в твоем возрасте, у меня уже был пятилетний ты!

– Ты торопишься жить, Виталик, – помолчав, добавил отец. – И именно из-за этого топчешься на месте. Плыть по течению не всегда плохо – если ты сам не в состоянии преодолеть какой-то этап, позволь течению сделать это за тебя.

– Ну не может же быть одного универсального шаблона для всех!

– Может. И ты всё равно к нему придёшь. И ни к чему изобретать велосипед, – он двинулся к дверям.

– А я всё-таки попробую.

Папа остановился и холодно быстро глянул на меня, сидящего на низком диване.

– Упрямство вообще хорошая вещь, но при отсутствии разума оно хуже любого безволия.

Он отвернулся. Скрипнула дверь. А я опять вытащил из-под стола свою сумку, снова сгрёб в неё всё со своей полки в шкафу и с письменного стола, надел куртку, впихнул под неё Пушиста, тихо вышел в прихожую и покинул квартиру.

Вода в Мойке, ещё не скованная льдом, под мостом закручивается водоворотами, которых я раньше здесь не замечал. Я сижу на перилах, упираясь ногами в чугунные завитушки. Медленно разжимаю ладонь, которая начала приклеиваться к ледяному металлу, несколько раз сжимаю кулак. Перчатки я не взял, и теперь холод проник до кости. Отпускаю вторую руку. Может какая-то часть суицидов происходит именно так – сидит чувак на мосту, на минуту ослабит хватку и всё. Кто-то замедляет шаг, проходя мимо меня. К решётке жмётся кот.

Руки реально замерзли. Я осторожно перекинул ноги через перила, спрыгнул на землю, отвязал поводок и поехал к Сашке.

Глава 4

– Квартиру, я так понял, ты решил ей оставить. Благородно, конечно. Но ты хоть скажи ей об этом.

Я фыркнул. Запрыгнувший мне на колени кот тоже фыркнул и высокомерно глянул на хозяина дома.

На самом деле, мне было совсем не смешно. Как несложно догадаться, теперь мы с Пушистом живём у Саши. Конечно, в его словах нет и намёка на то, что пора бы и честь знать, или упрёков, которыми меня и так уже облили с головы до ног. Просто он толкал меня хоть к какому-нибудь шагу.

– Я не могу, Сань. Я, правда, не могу.

Сказать о том, что надо разводиться и попросить съехать с квартиры. Вообще, увидеться с нею после почти двухнедельного исчезновения. Тут я упёрся в бетонную стену и от того, что иногда пытаюсь биться в неё головой, ничего не меняется.

– Что родители сказали насчёт развода?

– Много чего. Что я эгоист, что допрыгался и сам виноват, что она правильно сделала, когда меня на себе женила, потому что я сам бы на это никогда не пошёл, что закончу с триппером…

– Что, прям так и сказали? – присвистнул Сашка.

– Нет, но из контекста было ясно.

Тут Сашкин мобильник зашёлся бодрым писком «вайбера».

– Олька!

– Не буду вам мешать, – я поднялся со стула. Девушка Саши живет в Швейцарии, и, хотя они по несколько раз в год накатывают друг к другу в гости – благодаря им у меня в холодильнике не иссякает запас швейцарского сыра, – но все остальное время видят друг друга только в мутном окошке мессенджера.

– Да не уходи, она давно хотела тебя повидать! Привет, солнце!

– Привет! – на экране появилась улыбающаяся Оля с растрёпанными волосами и пышной чёлкой. – Оу! Привет, Виталик!

– Привет, красотка! Как ты?

– Да прекрасно! Лодыжку вот только растянула на лыжах. – на миг Оля поморщилась, но потом снова заулыбалась. – Ещё ездили с друзьями в Страсбург, нашли там прикольный винный погребок… Тебе, кстати, понравился сыр? Мы с Сашей спорили, какой тебе выбрать.

– Сыр отличный!

– Ой, я рада. Наконец-то я тебя застала! У вас что, уже мальчишник?

– Ну, я бы это так не назвал! – фыркнул Саша.

– Почему? – удивилась Оля.

– Потому что на мальчишнике принято отжигать, а я в основном тухну! – сознался я.

– Ничего, у тебя ещё есть время раскачаться! – подмигнула Оля.

– Время до чего?

– До Олиного приезда, – пояснил Саня. – В марте она спустится с гор на наши болота.

– Хоть одна хорошая новость за последнее время!

– Одна и только? – удивилась Оля. – А Саша…

– О том, что ты приедешь с подругой я не успел рассказать, – вставил Саня.

– Нет, погоди, – не дала себя перебить Оля. – У тебя что-то случилось, Виталик? Что?

– Да так-то ничего… только я развожусь, Оль.

Оля охнула, прижав к губам кулачок, и в глазах её на миг отразилось отчаяние.

– Да не переживай ты так! – я натянул на лицо улыбку. – Я сам за себя так не переживаю.

– Ну да, ну да, – вполголоса заметил       Саня.

Через пять минут, после того как в спальне у Сашки погас свет, я поднялся с толстого надувного матраса, на котором спал посреди гостиной, и заглянул к нему в комнату:

– Вы с Олей женитесь, да?

– Да, – после полуминутного молчания признался Саша.

Послышалась возня и вспыхнула длинная лампа над окном, и Саня сел на кровати.

– Но это еще не скоро, наверное.

– Ты уже две недели как вернулся, а я узнаю только сейчас! – упрекнул я. Саша посмотрел на меня и снова ничего не сказал. Я закатил глаза к потолку:

– Ну наконец-то!!!

– Я готовился услышать что-то совсем другое! – наконец улыбнулся Саня.

– Неудачникам не пристало раздавать советы.

Я долго провалялся без сна на своём матрасе на полу, то сбрасывая одеяло, то замерзая и натягивая его по самые уши. Всё пошло под какой-то уклон, по законам физики набирая скорость. Неужели правы все те, кто твердит, что жить так, как я это делаю, нельзя? А как стоит жить? И стоит ли? И как это же грустно – думать, что и шагу не сделать, не сверившись с потрепанной книгой приевшихся рецептов.

Неожиданно в уголке глаза скопилась горячая капля и, не удержавшись, скатилась к виску, застряла в волосах. Я ещё даже не понял, с чего она вдруг решила появиться, когда такая же капля выбежала из другого глаза и защекотала ухо.

Я тихо поднялся с матраса и убрёл на кухню, где сел на холодный линолеум и опустил голову на руки. Я чувствовал, как что-то кислотное разъедает меня изнутри, переваривает сердце, истончает кожу. Если себя долго ненавидеть, наверное, можно вообще исчезнуть. Завтра всё пройдёт, я знаю, только до завтра ещё далеко.

Оставшиеся слёзы так и затвердели в глазах стеклянной плёнкой. Больше всего хотелось ползком добраться до своей лёжки, но я заставил себя встать, открыл створку стеклопакета и высунул дурную от разгулявшихся мыслей голову на улицу.