2

Я нашла Сару и Жанно в столовой, они что-то горячо обсуждали. Оказывается, Петен5 на днях провел новый закон о евреях. У них отнимают еще одну возможность жить по-человечески. «Тревожный знак», — утверждает Сара. Как я, как многие другие ученики пансиона, Сара — еврейка. Родители поместили ее в Дом детей, зная, что здесь мы будем под защитой, нас не обидят, нас не будут сторониться. Родители привезли ее и исчезли. От моих тоже никаких вестей месяц за месяцем. Но я об этом не говорю, гоню от себя зловещие мысли, потому что знаю: дашь им волю, и ты погибла. Я запретила себе любую слабость, потому что боюсь живущего во мне страха. И еще я очень голодная, мне почти все время хочется есть. Мне кажется, голод тоже поддерживает желание выжить. Он тоже требует не давать слабины и держаться. Держаться с достоинством. А сейчас я считаю необходимым вклиниться в разговор и немедленно поделиться с Жанно и Сарой тем, что видела сегодня утром, когда заглянула за куст азалий в без­успешном поиске тени, чтобы сделать хоть несколько снимков.

За кустом сидели и спорили Морис с Марианной. Очень яростно, я видела. Они явно ссорились, и вдруг Морис наклонился и поцеловал Марианну! А она мало того что не возражала, она так к нему и прильнула и получила второй поцелуй…

Я собиралась еще много чего порассказать об этой парочке, лишь бы хоть ненадолго отвлечь Сару. Готова была и при­сочинить что-нибудь, лишь бы она не говорила больше о новом гнусном законе.

— А Марианна ведь клялась, что близко не подойдет к этому павлину, но, похоже, она…

Друзья мигом поменяли тему разговора и занялись моими новостями, продолжая уписывать пюре из брюквы. Мы выскребли тарелки дочиста, до самой последней капельки. О добавке нечего и думать. Трудные пришли времена, так сказал нам уже несколько месяцев назад наш эконом. Он и повариха выкручиваются как могут, колдуя с очистками, но возможности их не беспредельны, и наши животы задают концерты, порой даже весьма громкие, хотя сами мы никогда не жалуемся. Разве изредка какой-нибудь новичок или кто-то из малышей.

Без пяти два мы втроем отправляемся в синюю комнату на классное собрание, нам нужно согласовать расписание на неделю. Скажу сразу: Дом детей — не обычный пансион. Да, это школа с учителями для старших и младших, с начальницей и ее мужем во главе, но на школу она похожа мало. Ученики здесь сами организуют свои занятия. Учителя не объясняют новый материал, а учат общаться с книгами, задавать вопросы, наблюдать за звездами и птицами, замечать, какие облака на небе. Здесь нет уроков математики, истории, французского. Ученики сами отправляются на поиски того, что хотели бы узнать об окружающем мире. Они готовят доклады для своих товарищей, клеят макеты, рисуют географические карты. Они пишут статьи в школьную газету, которая называется «На всех парусах». И сами набирают свою газету, потому что у нас есть печатный станок. Ученики сами решают, как наказать того, кто мешает работать группе. Они могут вынести наказание даже преподавателю, если он злоупотребил своим положением взрослого. Потому что у нас Детская республика. В этой школе учатся пантомиме, актерскому мастерству, лепке, шитью, плетению…

Наша школа — центр новейшей педагогики, построенной на идеях Френе6, Декроли7 и Монтессори8, великих мыслителей и педагогов. Я, само собой, понятия о них не имела, но начальница нам объяснила, откуда взялись методы нашей школы. Некоторым родителям, отдавшим своих детей в пансион, они казались не просто странными, но даже опасными. В Доме детей воплощают в жизнь теории великих педагогов, мечтавших, чтобы люди стали счастливее, и наша начальница очень этим гордится. Она яростно отстаивает новые методы, если чьи-то родители высказывают пожелание, чтобы детей растили по старым добрым правилам, прошедшим проверку временем. Я слышала от нашего эконома, что Министерство национального образования критически относится к Дому детей и не одобряет непривычной педагогики. Инспекторы находят, что нам дают слишком много свободы, а совместное обучение мальчиков и девочек представляет опасность для нравственности. Но их мнение, судя по тому, как нас учат, ничуть не пугает нашу начальницу Чайку, которая любит делать все по-своему и обожает лететь против ветра.

Почти год тому назад и я оказалась в этом особом мире и до сих пор не верю сама себе: до того здесь все непривычно. Мне пришлось нелегко, когда я училась в школе в Париже, особенно в начальных классах. Учителя были мной недовольны: слишком много болтаю, несобранна, бестолкова. Меня считали бездарной тупицей. Тетради пестрели обидными замечаниями, выведенными красными чернилами: «Грязь! Очень плохо! Хуже некуда!»

А здесь никто не писал и не говорил мне ничего подобного.

В этой школе каждый сам отвечал за то, что взялся делать. А сделанная работа подталкивала к работе остальных. Поначалу я очень растерялась. Мне и в голову не приходило, что моя работа может кого-то заинтересовать, для меня это было совершенно новым ощущением. Но во мне и теперь иногда просыпается старое: я упрямлюсь, бунтую, огрызаюсь. Хотя тут вообще нет начальства в том смысле, в каком мы привыкли в обычной школе. Нет учителей, которые требовали бы тишины и изводили унизительными замечаниями. Нет учительниц, которые вечно придираются. Когда я только сюда поступила, новые порядки показались мне настолько необычными, что я просто в них не поверила. Ждала от взрослых подвоха, возмущалась, обвиняла их в том, что они надо мной издеваются, не дают почувствовать себя личностью. Такого я никому никогда не говорила. И не могла бы сказать. Мне понадобилось время, чтобы понять: я возмущаюсь и негодую, потому что ко мне пришло чувство свободы, за мои взрывы мне потом стало стыдно, я была собой недовольна. Мне захотелось найти в этой школе свое место. Я очень много работала, а нашим учительницам потом сделала портреты, сфотографировав их в парке. Понемногу все вошло в свою колею. А когда я стала школьным фотографом, у меня появилось собственное дело, и благодаря ему я почувствовала себя сильной и независимой.

У нас в пансионе богатейшая библиотека, книги любые, какие хочешь, и старые, и новые. Библиотекарша — по прозвищу Пчелка — царица у себя в улье, учит оробевших новичков, дает совет любознательным, ободряет нерешительных, отчитывает бездельников, если те пришли просто поболтать, спрятавшись за книжным шкафом. Может, она и суровая по характеру, но мне она нравится. Сколько же она знает! Как большинство моих соучеников, я долгими часами сижу в библиотеке, роюсь в книгах, делаю выписки. А Пчелка с неиссякаемым терпением оборачивает прозрачной бумагой книги и так же неустанно наблюдает за нами, сидящими за столами, готовая прийти на помощь трудяге и налететь на болтуна. Я незаметно несколько раз ее сфотографировала: вот она смотрит перед собой, сдвинув брови; вот протянула руку кому-то из учеников.

Порядок в библиотеке идеальный, и выглядит это помещение лучше всех других в замке. Не видно облупленных стен, всюду только книги и книги. На полу восточный ковер, значит, ни треснувших, ни выломанных паркетин не видно. Наверняка и под ним зияют дыры, но о них никто не догадывается. Деревянные столы и деревянные стулья хорошо подходят друг к другу, а во всех остальных комнатах мебель собрана с бору по сосенке. В общем, библиотека — единственное достойное замка место, все остальное у нас более или менее починено, более или менее подкрашено, более или менее прилажено, более или менее приспособлено, более или менее удобно. Мрачнее всего кухня, ее, видно, не трогали со времен Средневековья: пол там земляной, кастрюли висят по стенам где придется, сковородами, похоже, дрались — такие на них вмятины, дверцы в шкафах не закрываются, полки в кладовке изъедены жучком.

Замок выглядит замком только с фасада, а внутри, за исключением библиотеки, это обветшалый старый домище, где и посмотреть-то давным-давно не на что.

Я оглянуться не успела, как стала ответственной еще и за фотоклуб. У Пингвина я быстро научилась перематывать в полной темноте 35-миллиметровую пленку с большой бобины на кассеты, проявлять ее и даже печатать фотографии. Я понимаю, что пока я только в начале пути и мне предстоит еще многому научиться, но веду я свой клуб с воодушевлением. Мне хочется передать ребятам все, что успела узнать сама. Прошло немного времени, и появились страстные любители помогать мне в лаборатории.