Задумавшись, Элис не заметила, как вода в кастрюле закипела, угрожающе зашипев на всю кухню. Она убавила огонь и бросила в кипящую воду спагетти. Придавила их ложкой, чтобы они послушно легли в кастрюлю, и перемешала. На часах было начало седьмого – Альберт вот-вот вернется домой. Хоть он и говорил, что задержится, Элис знала, что на его языке это означало «приду на полчаса позже обычного». Альберт был не из тех, кто работает в поте лица и допоздна задерживается на работе. Он вырос с непоколебимым убеждением, что все ему чем-то обязаны: государство, шеф, подчиненные, родители, Элис и даже прохожие, которые не угодили Альберту цветом кожи, разрезом глаз, вероисповеданием или же привычкой громко смеяться. Однажды он в сердцах обозвал десятилетнего мальчишку за то, что тот слушал музыку без наушников, и ее пришлось слушать всем, кто был в том автобусе. Брызжа слюной, он отчитал мальчика, отчего тот испуганно вжался в сиденье, и заставил выключить музыку. Упиваясь победой, Альберт вернулся на свое место, ожидая, что автобус взорвется благодарными аплодисментами. Но в автобусе воцарилась пугающая тишина, которую нарушил Альберт, не выдержав неловкого молчания. «И вот такие засранцы будут платить нам пенсию? Неслыханно!» – громко сказал он, и Элис, сидевшая рядом с ним и невольно ставшая свидетельницей этой отвратительной сцены, натянула шарф до середины лица, готовая провалиться сквозь землю от охватившего ее стыда за человека, который по какой-то нелепой случайности стал ее мужем.

Элис вылила содержимое кастрюли в раковину, подставив дуршлаг. Выключила плиту и вытряхнула спагетти обратно в кастрюлю, чтобы перемешать их с томатным соусом, кусочками чеснока и сыра. От кастрюли исходил ароматный пар, который напомнил Элис о доме и матери, которая часто готовила на ужин паэлью, подавая ее в огромной чугунной сковороде. Они ели паэлью почти каждый день – не то чтобы ее мать чтила традиции, просто рис стоил гораздо дешевле мяса и рыбы. Элис не смогла бы забыть рецепт паэльи, даже если бы очень этого захотела. Она не раз готовила паэлью Альберту, но он почему-то все равно предпочитал ей пасту. Альберт любил говорить, что в его жилах течет итальянская кровь, что было правдой, но лишь отчасти: его прабабка родилась в Тичино^[11], но всю жизнь прожила в Цюрихе; она хоть и знала итальянский, но почти не говорила на нем, а к старости и вовсе забыла большинство слов.

В дверь позвонили, и Элис вышла в коридор, чтобы встретить мужа.

– Привет, милая, – Альберт зашел в дом и, следуя своей неизменной традиции, чмокнул ее три раза в губы.

Пока Альберт снимал пальто и ботинки, Элис закрыла за ним дверь.

– Как дела на работе? – спросила она, изображая в голосе заинтересованность.

– Очень устал, – сухо ответил Альберт, развязывая галстук.

У них в бюро не было строгого дресс-кода, и Феликс не раз напоминал ему об этом. Но Альберт не мог пойти наперекор своим привычкам и единственный во всем офисе носил костюм и галстук. Он и в обычной жизни одевался довольно формально – шкаф Альберта ломился от светло-голубых и белых рубашек в тонкую полоску, однотипных футболок-поло, клетчатых кардиганов, которые давно вышли из моды, и пары-тройки неотличимых друг от друга твидовых пиджаков, оставшихся у Альберта еще со студенческих времен. С пиджаком Альберт не расставался даже в теплую погоду: он объяснял эту странную привязанность своей старомодностью, но Элис знала, что в действительности Альберт просто хочет скрыть дряблый живот, которого он очень стеснялся, но не делал ровным счетом ничего, чтобы от него избавиться.

Элис помогла Альберту раздеться и проводила в спальню, где он уселся на кровать, потирая затекшую шею, пока она убирала его вещи обратно в шкаф. У Альберта была щепетильная любовь к порядку: следуя его указаниям, Элис расставляла вещи по цветам и складывала симметричными стопками. Каждый вечер, перед тем как лечь спать, Элис гладила ему рубашку и до блеска чистила его ботинки. Если она забывала это сделать, Альберт бросал на нее осуждающий взгляд, от которого Элис становилось не по себе. И хотя муж ни разу не поднял на нее руку и очень редко повышал на нее голос, Элис не могла отделаться от ощущения, что при всей своей безобидности Альберт может быть жестоким.

Пока она размышляла, стоя у открытой дверцы шкафа, Альберт прижал ее к себе, отчего Элис невольно вздрогнула.

– Ты вся дрожишь, – сказал он, оставив влажный поцелуй на ее шее. – Все в порядке?

– Да, я просто немного устала, – пробормотала Элис в надежде, что ее голос прозвучал легко и беспечно.

– Где ты сегодня была? – Альберт повернул ее к себе и пристально посмотрел на нее.

Элис растерянно прикусила губу, не зная, что ответить. Она не рассчитывала, что Альберт будет ее допрашивать.

– Да так… – неуверенно протянула Элис, лихорадочно соображая, что могло заставить ее поехать в город, кроме неуловимого господина Р. – Была на выставке. Помнишь, я говорила тебе о ней?

Лицо Альберта прояснилось, и он ослабил руки, крепко вцепившиеся в плечи Элис. Она облегченно вздохнула, чувствуя, что опасность миновала.

– И как тебе? Понравилось?

Элис кивнула, нацепив на лицо улыбку. Про себя она подумала, что теперь ей придется сходить на выставку, хочет она того или нет; если Альберт снова начнет задавать вопросы, на которые она не сможет ему ответить, то заподозрит что-то неладное. Странное дело, Элис не сделала ничего дурного – долгожданная встреча с господином Р. так и не состоялась, оставшись бережно спрятанной под покровом ее фантазий, – но, невзирая на это, Элис не покидало чувство, что она провинилась перед мужем – хотя бы в том, что не могла быть с ним до конца искренней. С другой стороны, Альберт сам отказывался видеть ее настоящую, требуя от Элис совершенства, граничащего с паранойей.

Она вновь глубоко задумалась, а Альберт тем временем обхватил ее талию своими неуклюжими руками, напомнившими Элис клешни.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил он, заглядывая ей в глаза.

Альберт всегда задавал ей этот вопрос, перед тем как дать волю своим рукам-клешням и повалить ее на кровать. Она так часто отлынивала от супружеского долга, ссылаясь то на головную боль, то на усталость, то на осмотр у гинеколога, запретившего ей заниматься сексом, пока не придут результаты анализов, что в какой-то момент Альберт решил, что всем будет проще, если он будет заранее, как бы невзначай получать разрешение на секс. Он не требовал от нее близости против ее воли, но сложность была в том, что заниматься сексом с Альбертом Элис не хотела никогда, независимо от того, как она себя чувствовала. Близость этого человека была ей невыносимо тягостна.

Так было не всегда. С Жуаном Элис могла заниматься любовью часами напролет, не вылезая из постели и едва успевая отдышаться. Он был ненасытным любовником: мог разбудить ее посреди ночи и грубо войти в нее без предупреждения; часто приставал к ней на людях, задирая ей юбку и покусывая за шею, пока они стояли в очереди за продуктами или на пробы. Элис хохотала, одергивая его руку, но в глубине души знала, что без раздумий занялась бы с ним любовью прямо на грязном полу. С Жуаном ей было наплевать на головную боль и предписания врачей: она отдалась ему всего через несколько дней после того, как из ее тела щипцами вырвали нерожденного ребенка. Все горело от боли; Элис еще никогда не чувствовала себя такой слабой, но она так отчаянно нуждалась в обжигающих поцелуях и объятиях Жуана, ей так сильно хотелось почувствовать себя любимой, что она с жаром прильнула к его горячему телу, заставив себя забыть о боли и пустоте, навсегда поселившейся внутри нее.

Элис ласково провела рукой по лицу Альберта, с сожалением и горечью думая о том, что никогда не сможет полюбить его по-настоящему. Она много лет пыталась заставить себя полюбить его, но в лучшем случае питала к нему симпатию, а в худшем – Альберт ее откровенно раздражал. В конце концов Элис оставила попытки выжать из себя хоть каплю любви к мужу, решив, что безграничной любви Альберта хватит им обоим.

– Дорогой, паста на плите. Остынет, – сказала Элис, сжав губы в подобие улыбки.

Скажи она это Жуану, тот лишь бы усмехнулся и набросился на нее, как дикое животное. Но у Альберта был другой темперамент: он приставал к Элис только в удобное для себя время. Если бы с утра она появилась в дверях спальни обнаженной, изнывающей от желания – какой Альберт никогда ее не видел, – он бы украдкой взглянул на нее и, пообещав наверстать упущенное вечером, продолжил бы монотонными движениями пальцев завязывать галстук, затем накинул бы свой любимый пиджак и, целомудренно чмокнув ее трижды на прощание, как ни в чем не бывало ушел бы на работу. Элис всегда казалось, что для Альберта секс был не сиюминутным порывом, а чем-то вроде долга, сухого доказательства их любви и привязанности друг к другу. Лежа на ней – а они всегда занимались сексом в одной и той же позе, – Альберт даже не смотрел на нее, устремив свой отсутствующий взгляд куда-то в сторону, думая о чем угодно, но только не об Элис и ее удовольствии. Иногда она обхватывала его лицо ладонями и притягивала к себе, чтобы поцеловать, но Альберт всегда сопротивлялся, словно ему было стыдно смотреть ей в глаза в самый интимный момент их семейной жизни. После секса он скороговоркой говорил ей, что любит ее, и, довольный собой, возвращался к делам, каждый раз оставляя в постели разочарованную и неудовлетворенную женщину.

Альберт предсказуемо не стал возражать и на этот раз. Он покорно спустился за Элис в кухню и уселся за стол, наблюдая за тем, как жена раскладывает по тарелкам пасту. От блюда шел ароматный пар. Альберт довольно улыбнулся, предвкушая вкусный ужин.

– Спасибо, милая. Мне так с тобой повезло.

Элис вымученно улыбнулась и села за стол напротив Альберта. У нее пропал аппетит – в голове калейдоскопом крутились события сегодняшнего дня, казавшегося Элис ненастоящим. Странная встреча с гадалкой, которая знала о ней больше, чем ее собственный муж, безуспешные поиски господина Р. и отчаянные попытки сохранить в памяти его лицо – все это было похоже на сон. В голове роились мрачные мысли, и Элис все никак не могла понять, из чего соткан ее мир – из живых фантазий или нескончаемых сожалений, медленно тянущих ее на дно.

Из раздумий ее вырвал тревожный голос Альберта.

– Дорогая, с тобой все в порядке? Ты весь день очень странно себя ведешь.

Элис подняла глаза на мужа и едва сдержалась, чтобы не разрыдаться от охватившего ее отчаяния. Она сама не могла понять, почему так несчастна и чего ей не хватает; но с каждым днем в Элис росла уверенность, что она живет чужой жизнью, и в этом четком, выверенном мире, построенном по законам Альберта, ей просто нет места.

– Все хорошо, – выдавила она из себя.

Альберт неожиданно отложил вилку и накрыл своей рукой-клешней хрупкую ладонь Элис. Он заглянул ей прямо в глаза и сказал то, чего она никак не ожидала от него услышать.

– Можно тебя кое о чем спросить?

Элис почувствовала, как рука Альберта сжалась чуть сильнее. Ее охватил страх: она решила, что каким-то непостижимым образом он узнал о господине Р. и ее жалких попытках отыскать его. Элис сжалась, готовясь к худшему, не зная, что сказать в свое оправдание.

– Ты счастлива со мной? – неожиданно спросил Альберт.

Элис остолбенела. Ей всегда казалось, что мужу неважны ее мысли и чувства, что порой он ее даже не замечает и видит в ней кого угодно, но только не женщину, жаждущую любви и утешения. За то время, что они были женаты, – а Элис казалось, что она всю жизнь была за ним замужем, – Альберт впервые задал ей такой глубокий и личный вопрос.

– Конечно, дорогой. Почему ты спрашиваешь?

Это было неправдой, но Элис не могла признаться ему в обратном. Она много раз пыталась объяснить Альберту, что ему стоит расслабиться и попробовать пожить другой жизнью – спонтанной, лишенной предписаний и правил, – но он не мог на это отважиться. Альберт настолько привык опираться на установленный им порядок, что со временем ему стало казаться, что от одного малейшего отклонения его мирок, в котором все было так понятно и предсказуемо, неминуемо рухнет, уступив место пугающей неизвестности.

– Иногда мне кажется, что ты очень несчастна. И я не могу понять, почему. Я ведь все для тебя делаю, – озадаченно сказал Альберт.

В отличие от Элис Альберт не соврал. Он был внимательным и заботливым мужем: всегда спрашивал, что купить ей в супермаркете, и сам выносил мусор, считая это мужской обязанностью. Альберт вставал раньше Элис и по выходным мог принести ей завтрак в постель; он поставил ее фотографию на заставку телефона и неустанно повторял, что любит ее. Элис ненавидела себя за то, что не могла ответить ему взаимностью или хотя бы быть благодарной за все, что он для нее делает. Но почему-то вместо любви, на появление которой Элис так надеялась в первые годы брака, с каждым годом в ней росло отвращение – к нему, к его образу жизни и ко всем его привычкам, сводившим ее с ума.

Элис отложила вилку, встала из-за стола и подошла к Альберту. Обняв его за плечи, она поцеловала его в макушку.

– Я очень ценю все, что ты для меня делаешь, – пробормотала Элис. – И я счастлива с тобой. Честное слово.

В отражении старого серванта, стоящего напротив стола в углу кухни, Элис увидела, как лицо Альберта озарила благодарная улыбка. Она знала, что он, как и она сама, жаждет любви и ласки. Одно время Элис пыталась дать ему свое тепло, но вскоре поняла, что больше не может притворяться, и начала невольно отдаляться от мужа. Между ними выросла глухая стена, и сколько бы Альберт ни пытался пробиться сквозь нее, что бы он ни говорил и ни делал, Элис никогда не пускала его внутрь. Альберта нельзя было назвать чутким, но даже он чувствовал, что их отношения испортились, и не мог понять, что он делает не так. Предложи ему Элис сходить на парную терапию, он бы наверняка согласился, хотя не раз говорил, что не доверяет мозгоправам. Она не соврала, сказав, что ценит мужа, и в этом была злая ирония подшутившей над ней судьбы. По какой-то неведомой, несправедливой причине Элис не могла ответить взаимностью единственному человеку, который ее любил, пусть и своей, одному ему понятной любовью.

– Доедай и пойдем в спальню, – Элис чмокнула мужа в лоб и вернулась на свое место.

Альберт вновь одарил ее улыбкой.

– Я так люблю тебя, – сказал он.

– Я тоже тебя люблю, – ответила Элис. Она попыталась улыбнуться и наклонилась к своей тарелке.

Когда с ужином было покончено, и Элис стояла у раковины и мыла посуду, Альберт подошел к ней сзади и накрыл ладонями ее груди. Элис попросила его подождать, когда она закончит и поднимется к нему наверх в спальню, но Альберт словно ее не слышал. Он продолжал массировать ей грудь, покрывая ее шею неловкими поцелуями, и Элис, к своему удивлению, впервые за долгое время почувствовала что-то, похожее на желание. Она откинула голову назад, закрыла глаза и представила, что позади нее стоит господин Р.