Глава 2

Утром Харди сменил повязки и строго-настрого запретил мне вставать. Седая борода, заплетенная в две косички, слегка подрагивала, когда он ворчал о том, что торговец, рассчитавшись с отрядом за службу, ушел со своим караваном вглубь города, оставив раненных на попечение лекаря, не заплатив тому и мадра.

– Неделю минимум вам всем отлеживаться, – бурчал Харди, осторожно смазывая мои раны какой-то пахучей мазью. От её резкого травяного духа, напоминающего смесь полыни и болотных трав, слезились глаза. А зеленоватая субстанция чуть светилась в полумраке комнаты, оставляя на коже прохладное покалывание. – Вот только попробуй ослушаться, привяжу тебя к кровати. И не посмотрю, что ты дочь Базила.

– Вот еще, из-за какой-то царапины, – хмыкнула, стараясь подражать манере наемницы. Я сделала большой глоток уже остывшего отвара, за глиняной кружкой, покрытой мелкими трещинками, пытаясь скрыть искривленные от боли губы.

– Мазь тота хороша, Базил отвалил за нее немало золотых монет торговцу с востока, но даже она не всесильна, – предупредил Харди, завершая процедуру перевязки.

– Как там… наши? – чуть запнувшись, спросила, не скрывая облегчения и поспешно пряча оголенный живот под шерстяным одеялом. Этот жест не укрылся от внимательного взгляда лекаря, и его брови едва заметно сдвинулись в удивлении.

– Никто к эланам за эту ночь не ушел, и то хорошо, – ответил Харди, убирая в потертую кожаную сумку свой лекарский инвентарь. – Те, кто ходить могут, элем балуются да девок портят. Гор – дурная голова, на одной ноге прискакал, монеты прохиндею трактирщику горстями сыплет, вино заморское потребовал подать.

– На неделю хоть вырученных за работу монет хватит? – спросила, внимательно наблюдая за выверенными движениями лекаря.

– Если Базил не вмешается, за три дня растратят, – усмехнулся Харди, и в его глазах промелькнуло понимание – такова уж доля наемника. Впрочем, он тоже все свое жалование оставлял в трактирах и прочих питейных заведениях.

Вся жизнь наемников состояла из опасной работы – сопровождения торговых караванов и шумного празднования ее завершения, до тех пор, пока монеты не закончатся. А после снова наем и тяжелая дорога… И сейчас я не была уверена, что мне хотелось бы так «весело» жить. Что-то внутри меня, противилось такому бесшабашному существованию…

На пятый день моего затворничества и соблюдения предписаний лекаря я поняла, что больше не могу находиться в четырех стенах. Тело, привыкшее к постоянному движению, ныло от безделья, а голова распухла от противоречивых воспоминаний. Дождавшись, пока Харди и Базил отправятся пополнять запасы лекарских настоек, я оделась и выскользнула из таверны.

Древний город Карстон раскинулся по обе стороны реки Серебрянки, чьи воды, отражая солнечные лучи, казались расплавленным металлом. Два берега соединял массивный горбатый мост, сложенный из серого гранита, отполированного за века тысячами ног до глянцевого блеска. Его каменные перила украшала искусная резьба – драконы и морские девы, чьи очертания от времени стали едва различимы.

Улицы, вымощенные серым известняком, извивались между домами, неспешно поднимаясь от оживленного порта к просторной центральной площади. Вдоль них теснились двух- и трехэтажные дома с остроконечными крышами, крытыми красной черепицей.

Первые этажи домов занимали многочисленные лавки и магазинчики. Пекарня наполняла улицу одурманивающим ароматом свежеиспеченного хлеба и сладкой. По соседству расположилась бакалейная лавка, где с потолочных балок свисали связки пряных трав и сушеных грибов, а на полках теснились глиняные горшочки с заморскими специями и диковинными сладостями.

В лавке травника чьи окна были затенены раскидистым плющом, на полках стояли бесчисленные склянки и банки с целебными настойками. Воздух здесь был напоен ароматами сушеных трав, а в дальнем углу мерцал большой бутыль с остатками гоблинской горилки.

Неспешно прогуливаясь вдоль торговых рядов, я заглядывала в каждую лавку, с удивлением обнаруживая причудливое смешение знакомых и совершенно диковинных вещей. В лавке тканей шелка переливались всеми оттенками радуги, напоминая мне о модных бутиках другого мира, но рядом с ними лежали совершенно незнакомые материалы – воздушная паутинка с серебристым отливом и ткань, меняющая цвет от прикосновения.

Ювелирная лавка притягивала взгляд витринами, где драгоценности мерцали в лучах полуденного солнца. Массивные серебряные браслеты с рунической вязью соседствовали с изящными золотыми цепочками, похожими на те, что я носила в офис. А между ними поблескивали странные амулеты из неизвестного мне металла, испускающие едва заметное голубоватое сияние.

В лавке письменных принадлежностей я с трепетом погладила пергаментные свитки, чья шероховатая поверхность так отличалась от привычной офисной бумаги. Перья для письма, чернильницы из цветного стекла и сургучные печати выглядели одновременно архаично и элегантно. В дальнем углу приметила что-то похожее на авторучку, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что это магический артефакт для создания светящихся надписей.

Оружейная лавка заставила мое сердце забиться чаще – и не только от воспоминаний недавнего боя. Начищенные клинки всех размеров и форм были развешаны по стенам, словно произведения искусства. Мой внутренний воин безошибочно определял качество закалки по узору на лезвиях, в то время как память офисного работника удивлялась, как естественно ощущается тяжесть меча в руке.

Особенно долго я задержалась возле лавки алхимика, где на полках теснились бутылочки и склянки всех форм и размеров. Некоторые зелья пузырились и меняли цвет, другие испускали разноцветные искры или легкий дымок. Часть названий на этикетках казалась знакомой – экстракты трав и настойки, другие же были написаны на неизвестном языке, а некоторые склянки и вовсе сияли изнутри загадочным светом…

По мере приближения к центру города улицы становились шире, а дома – богаче и внушительнее. Здесь возвышались роскошные особняки лэрдов и кирфов, окруженные коваными оградами тонкой работы, за которыми виднелись ухоженные сады. Витражные окна особняков сверкали разноцветными стеклами, а резные карнизы и наличники рассказывали истории о древних героях и забытых богах.

По улицам непрерывным потоком сновали горожане всех сословий и занятий. Важные купцы в добротных камзолах, расшитых серебряной нитью, степенно вышагивали под руку с супругами в шелковых платьях. Юркие подмастерья в кожаных фартуках, испачканных сажей и краской, спешили по поручениям своих мастеров. Служанки с плетеными корзинами, полными свежих овощей и фруктов, переговаривались звонкими голосами, обсуждая последние городские сплетни. Стражники в начищенных до ослепительного блеска нагрудниках неторопливо обходили свои участки, позвякивая связками ключей на поясах. А между ними сновали уличные торговцы с лотками, предлагая горячие пирожки, леденцы и прочую снедь.

Центральная площадь Карстона была довольно просторной, выложенной белым мрамором. По краям площадь обрамляли величественные особняки с колоннадами и широкими балконами, увитыми плющом и диким виноградом. А в её центре возвышался фонтан – три морские девы, держащие на поднятых руках чашу, из которой струилась вода.

Устало опустившись на прохладный бортик фонтана, я с любопытством исследователя наблюдала за городской жизнью, разворачивающейся передо мной. Знатные дамы в парадных одеждах прогуливались под кружевными зонтиками, уличные артисты развлекали публику, а мальчишки, устроив потасовку возле лоточника, стащили у незадачливого господина кошель.

Но вдруг среди этой пестрой толпы мой взгляд притянула странная пара: роскошно одетая дама что-то увлеченно рассказывала своему спутнику, но он её не слушал – застыл, уставившись на меня так, словно увидел призрака. Его точеное, надменное лицо внезапно побледнело, тонкие губы беззвучно шевельнулись, а в темных глазах промелькнуло узнавание, смешанное со страхом и.… виной?

Я нахмурилась, пытаясь понять, откуда могу его знать. Память услужливо подбрасывала картинки тренировочных боев, долгих переходов, привалов у костра – но этого человека среди них не было.

Мужчина вдруг дернулся, словно хотел подойти, но его спутница потянула его за рукав, показывая на что-то в витрине ближайшей лавки. Когда он снова повернулся к фонтану, меня там уже не было – я скользнула в толпу, чувствуя, как неистово колотится мое сердце…

Глава 3

Возвращаясь с площади, я не могла отделаться от ощущения чужого взгляда. Оно появилось почти сразу, как только я свернула с оживленной улицы, в более узкий переулок. Несколько раз я резко оборачивалась, рука инстинктивно тянулась к рукояти меча на поясе, но видела лишь спешащих по своим делам горожан. Никто не выглядел подозрительно, никто не следил за мной… но чутье кричало об опасности.

Я начала петлять по узким улочкам, сворачивая то вправо, то влево. Навыки подсказывали проверенный способ – зайти в лавку и понаблюдать за улицей через витрину. А воинские инстинкты твердили, что нужно уходить с людных улиц, где любой прохожий может оказаться врагом.

Когда впереди показался старый заброшенный дом с покосившимися воротами, покрытыми облупившейся краской и паутиной трещин, сердце вдруг едва не выпрыгнуло из груди, а недавняя рана в боку отозвалась тупой болью. Я на секунду замерла, настороженно прислушиваясь, почувствовала, как по спине пробежал холодок…

Они появились словно из ниоткуда – трое крепко сложенных мужчин в темных плащах с глубокими капюшонами, отбрасывающими тень на их лица. Двигались они слаженно, профессионально – не обычные разбойники, промышляющие на городских улицах, а обученные бойцы. И судя по тому, как уверенно они держали оружие – короткие дубинки из темного дерева с металлическими набалдашниками, а не привычные для этих мест клинки – им я была нужна живой.

– Не дергайся, красавица, – прошипел один из них, глумливо скалясь и небрежно перекидывая дубинку из руки в руку, словно демонстрируя свое мастерство.

– Хм… – усмехнулся второй, поигрывая массивным кастетом на пальцах, а третий, самый высокий из них, молча шагнул в мою сторону, сжимая дубинку с профессиональной хваткой бывалого воина.

Мое тело среагировало быстрее разума, подчиняясь выработанным рефлексам наемника. Отскочив к стене, я выхватила меч и клинок тотчас привычно лег в ладонь, словно был её продолжением.

Первый нападавший бросился вперед, целя дубинкой в голову, но я ушла перекатом вправо, оказавшись за его спиной. Удар рукоятью меча по затылку – и он рухнул, даже не вскрикнув.

Двое оставшихся разделились, пытаясь зажать меня с двух сторон. Умно, но… Я позволила правому приблизиться, делая вид, что не замечаю левого. В последний момент резко присела, пропуская над головой свистнувшую дубинку, и с разворота полоснула мечом по ногам подкравшегося слева. Он вскрикнул, теряя равновесие, а я уже крутанулась обратно, встречая атаку последнего противника.

Он оказался хорош – успел блокировать мой удар дубинкой и даже провести контратаку. Я едва успела отклониться, чувствуя, как дубинка чиркнула по плечу. В глазах потемнело от боли, но эта боль словно выключила все лишние мысли. Осталась только холодная ярость и отточенные годами тренировок движения.

Финт, обманный выпад, разворот… Противник купился на ложный маневр, на мгновение раскрылся, и мой клинок чиркнул по его предплечью, и дубинка выпала из его ослабевших пальцев. Следующий удар рукоятью в висок отправил его в беспамятство.

Раненный в ногу все еще пытался подняться, зажимая рассеченное бедро. И я резко ударила его ногой в челюсть, чувствуя, как внутри меня расплывается холодное удовлетворение от чистой победы. Но следом внезапно накатил страх – не от боя, а от того, насколько естественными были эти движения, насколько правильным казалось убивать и калечить.

Попятившись, я развернулась и побежала прочь, не обращая внимания на пульсирующую боль в боку и плече. И только у самой таверны перешла на шаг, пытаясь отдышаться. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая стены домов в теплые янтарные тона. А из открытых окон «Пьяного гоблина» привычно доносились звуки лютни и нестройное пение подвыпивших посетителей…

Таверна, как всегда, была погружена в полумрак – пламя оплывших свечей в потемневших бронзовых шандалах отбрасывало причудливые тени на закопченные бревенчатые стены. Воздух был пропитан знакомыми ароматами – кислой брагой, сладковатым дымом трубочного зелья и подгоревшим мясом с кухни. В этот поздний час непривычная тишина окутывала помещение – большинство наших уже поднялись в свои комнаты в компании сговорчивых девиц.

И лишь Базил остался у погасающего очага, устроившись за дальним дубовым столом. Он медленно потягивал хмельной напиток из видавшей виды кружки, погруженный в свои мысли. Отсветы тлеющих углей подчеркивали глубокие борозды морщин на его суровом лице, придавая ему сходство с древней статуей, хранящей множество тайн. Но едва, увидев меня и заметив, как я прижимаю руку к плечу, он мгновенно подобрался, словно матерый волк, почуявший опасность.

– Проклятье! Что случилось, пчелка? – встревоженно воскликнул отец, рывком поднимаясь с лавки. Кружка, опрокинутая его резким движением, с глухим стуком упала на пол, разливая остатки эля по щербатым доскам. Его обычно спокойное лицо исказилось тревогой, а в серых глазах промелькнул страх. Не дожидаясь моего ответа, он гаркнул так, что пламя свечей дрогнуло. – Харди! Тащи свою сумку!

– Чего горло дер… – начал было лекарь, сбегая по ступеням скрипящей лестницы, но осекся, увидев меня. На его груди распахнутая льняная рубаха обнажала крепкое тело бывалого воина, испещренное сетью старых шрамов. Седые волосы были встрепаны, а на небритой щеке ярким алым пятном выделялся след от помады какой-то трактирной девицы. Мгновение и его хмельной взгляд стал острым и цепким. – Мел! Как тебя угораздило?!

– Кхм… кому-то я в этом городе оказывается очень нужна, – усмехнулась, морщась от жжения целебной настойки. И пока лекарь обрабатывал мои раны, я рассказала о странном незнакомце на площади и о нападении в переулке. С каждым моим словом лицо Базила становилось все мрачнее, глубокие морщины прорезались резче в тусклом свете свечей, а в потемневших глазах появилось что-то тревожное, почти испуганное – выражение, которого я никогда раньше не видела у этого бесстрашного воина. Его широкие плечи напряглись, словно перед броском, а пальцы, лежащие на столе, сжались в кулак так, что побелели костяшки.

– Уходить надо, – наконец произнес он хриплым, надтреснутым голосом, когда я закончила свой рассказ. – Прямо сейчас. Пока ночь не наступила.

– Почему? – спросила, поймав его взгляд. В тусклом свете очага его глаза казались почти черными, полными тревоги и невысказанной вины. – Что происходит, отец?

– Я… я не отец тебе, Мел. Хотя и люблю как родную, – спустя несколько минут гнетущей тишины, заговорил Базил, и вновь замолчал будто, собираясь с мыслями, а его взгляд был устремлен куда-то в прошлое. – Мой брат тебя принес, двадцать пять лет назад. Крохотный сверток, только нос торчал да глаза черные, как оникс. Велел растить как свою, да подальше от этих мест держаться. Я и выполнял все эти годы…

– Но почему сейчас… – начала было я, но резко втянула воздух сквозь стиснутые зубы – Харди как раз прижал рану, накладывая тугую повязку, пропитанную едкой мазью, от которой слезились глаза.