Судя по всему, арабские народы оценивали переход от мамлюкского к османскому правлению с сугубо прагматической, а не идеологической точки зрения. Их куда больше беспокоили вопросы безопасности и порядка, а особенно разумного налогообложения, чем проблема перехода арабов под правление турок. Египетский историк Абд ар-Рахман аль-Джабарти в начале XIX века вполне уважительно описывал начало османского владычества в арабских землях:

В первое время османы были одними из лучших правителей исламского мира со времен четырех праведных халифов^[17]. Они были самыми могущественными защитниками религии и врагами неверных и благодаря завоеваниям, благословленным самим Всевышним, стремительно расширяли свои владения. Они правили лучшими обитаемыми землями под этим небом. И все новые земли подчинялись их власти. Они не пренебрегали государством, но защищали его и его границы. Они поддерживали соблюдение исламских обрядов, почитали религиозных лидеров, оберегали две святыни – Мекку и Медину – и блюли справедливость, руководствуясь законами шариата. Их правление несло с собой стабильность и безопасность; другие правители трепетали перед ними, а свободные люди и рабы покорялись им^[18].

Жители сирийских деревень и городов нисколько не оплакивали кончину мамлюкской империи. Ибн Ийас рассказывает, что в Алеппо горожане, немало настрадавшиеся от непомерных налогов и произвола прежних хозяев, закрыли ворота перед отступающими после Мардж Дабика мамлюками и «обращались с ними хуже, чем сами османы». Когда же в Алеппо вступил Селим Грозный, «город был освещен праздничными огнями, в лавках на базарах горели свечи, в честь него возносились молитвы, и народ ликовал», радуясь своему освобождению от господства мамлюков^[19]. Согласно дамасскому историку Мухаммаду Ибн Тулуну (1475–1546), жители Дамаска также спокойно отнеслись к смене власти. Описывая последние годы правления мамлюков, он жалуется на непосильное налоговое бремя, жадность чиновников, бездействие центрального правительства, беспринципность мамлюкских эмиров, отсутствие безопасности в сельской местности и серьезные экономические проблемы, явившиеся следствием плохого управления^[20]. Об османах же Ибн Тулун, напротив, отзывается положительно, утверждая, что они принесли в провинцию Дамаск законность и порядок, а также установили разумные налоги.

На Османскую империю крах мамлюкского султаната повлиял, вероятно, гораздо сильнее, чем на арабский мир. Сердцем империи были Анатолия и Балканы, а ее столица Стамбул располагалась на стыке европейской и азиатской частей. Жители удаленных от имперского центра арабских территорий пополнили собой и без того весьма разнородное население империи. На тот момент арабов трудно было назвать единым народом. Общий для них арабский язык имел множество диалектов, так что жители Аравийского полуострова, Плодородного полумесяца и Северной Африки не понимали друг друга. Тогда как большинство арабов были (и поныне являются) мусульманами-суннитами, как и османские турки, среди них имелись довольно значительные по численности общины, исповедующие другие направления ислама, христианство и иудаизм. Арабскому миру было присуще и огромное культурное разнообразие, с очень разными архитектурными, музыкальными и кулинарными традициями в разных регионах. Арабские народы были разделены также историческим прошлым, поскольку на протяжении многих веков ими правили разные халифские династии. Присоединение арабских земель коренным образом изменило не только географические границы, но и культурный и демографический облик Османской империи.

В первую очередь перед османами стояла задача создания работоспособной административной системы в своих новых арабских провинциях. Эти земли были присоединены к Османской империи в период быстрого расширения ее границ в Персии, Черноморском регионе и на Балканах. Территория империи увеличивалась так быстро, что правительство не успевало готовить квалифицированных чиновников-управленцев. В результате стандартная османская система администрирования внедрялась только в регионах, находящихся ближе к центру империи, таких как город Алеппо на севере Сирии. В более удаленных от Анатолии регионах османы старались сохранить существующий политический порядок и обеспечить постепенный переход к новой власти. Будучи больше прагматиками, нежели идеологами, османы были заинтересованы не столько в навязывании арабам своего порядка, сколько в поддержании мира и стабильности и регулярном сборе налогов со своих новых владений. Поэтому в первые годы после завоевания политико-административное устройство арабских провинций характеризовалось значительным разнообразием и высокой степенью автономии.

Первой задачей, вставшей перед османами в Сирии и Египте, было формирование лояльного правительства во главе с мамлюками. Только у мамлюков имелись необходимые знания и опыт, чтобы успешно управлять этими регионами от лица османов. Однако рассчитывать на их благонадежность было сложно. В первое десятилетие османского правления произошло несколько кровопролитных восстаний, организованных мамлюками, которые хотели отсоединиться от Османской империи и восстановить свою власть в Сирии и Египте.

В первые несколько лет после завоевания существовавшие там государственные институты фактически не менялись. Османы поставили во главе них мамлюкских эмиров, или «военачальников». Бывшие мамлюкские земли они разделили на три провинции со столицами в Алеппо, Дамаске и Каире. Провинция Алеппо стала первой, полностью перешедшей под османское правление. С назначением османского наместника она тесно интегрировалась в политическую и экономическую жизнь империи. Хотя местное население тогда не могло этого знать, с османским завоеванием в Алеппо начался настоящий золотой век, продлившийся вплоть до XVIII столетия. Город стал одним из ключевых центров сухопутной торговли между Азией и Средиземноморьем. Несмотря на удаленность от побережья почти на 80 км, в Алеппо размещались конторы многочисленных голландских, британских и французских компаний, что превращало его в один из самых космополитичных городов арабского мира^[21]. Когда в пьесе Шекспира «Макбет» ведьма говорила о жене моряка: «Ушел на "Тигре" муж ее в Алеппо» (акт I, сцена 3), зрители в «Глобусе» прекрасно понимали, о чем идет речь.

Наместниками в Дамаске и Каире султан Селим назначил мамлюков. Стоит заметить, что он вряд ли мог выбрать двух более разных людей. Правителем Дамаска стал Джанберди аль-Газали, бывший мамлюкский наместник в Сирии, доблестно сражавшийся с османами в битве на равнине Мардж Дабик. После этого сражения он атаковал авангард османской армии в Газе, где его отряд был разгромлен, а сам он получил ранение. С остатками своего войска он отступил в Каир и вместе с Туман-беем защищал город от османов. Очевидно, Селим уважал Джанберди за смелость и преданность своему султану и надеялся, что тот будет так же относиться к новому властителю. В феврале 1518 года Селим наделил Джанберди всеми полномочиями эмира Дамаска в обмен на ежегодную дань в 230 000 динаров^[22]. Разумеется, в передаче такой власти одному лицу без всякой системы сдержек и противовесов имелись явные риски, но, похоже, у Селима не было иного выбора.

Своим наместником в Каире он выбрал Хайр-бея, бывшего мамлюкского эмира Алеппо. Накануне сражения на равнине Мардж Дабик Хайр-бей вступил в тайные переговоры с Селимом и перешел на его сторону. Именно предательство Хайр-бея привело к быстрому и сокрушительному разгрому мамлюкской армии в этой решающей битве. Он был арестован Туман-беем и брошен в каирскую тюрьму. После захвата Каира Селим освободил Хайр-бея и наградил бывшего эмира Алеппо за его заслуги. Однако Селим никогда не забывал, что Хайр-бей однажды уже предал своего правителя, и, как пишет Ибн Ийас, называл его «Каин-беем» или «Господином предателем»^[23].

Пока султан Селим был жив, никто в арабских землях не пытался бросить вызов османскому господству. Но в октябре 1520 года распространилась весть о смерти Селима и восхождении на трон его наследника Сулеймана. Некоторые мамлюки сочли, что клятвы верности относились только к султану Селиму, завоевавшему их земли, но не к династии в целом, поэтому со сменой верховной власти в арабских провинциях началась череда восстаний.

Первое было поднято в Дамаске не кем иным, как Джанберди аль-Газали. Лелея надежду восстановить мамлюкскую империю, тот объявил себя султаном и принял мамлюкский высший титул «аль-малик аль-ашраф» («самый благородный правитель»). Он облачился в мамлюкскую одежду и светлый тюрбан и запретил жителям Дамаска одеваться как османы. Он также запретил имамам упоминать в пятничных молитвах имя султана Сулеймана и принялся очищать Сирию от османских солдат и чиновников. К его восстанию присоединились города Триполи, Хомс и Хама. Вскоре Джанберди собрал армию и двинулся на Алеппо^[24].

Однако население Алеппо сохранило верность османскому султанату. Люди оплакивали смерть Селима и в пятничных молитвах благословляли нового султана Сулеймана. Когда эмир узнал о подходе повстанческой армии, он в спешном порядке бросился укреплять оборону города. В декабре армия Джанберди осадила Алеппо. Повстанцы обстреливали городские ворота из пушек и пускали через стены укреплений горящие стрелы, но защитники быстро восстанавливали повреждения и сдерживали натиск повстанцев. После 15 дней безуспешной осады Джанберди был вынужден отступить. В ходе этого противостояния погибло около 200 жителей Алеппо и множество солдат^[25].

Видя, что пламя мятежа не разгорелось, как он планировал, Джанберди вернулся в Дамаск, чтобы консолидировать силы. В феврале 1521 года он вступил в сражение с османской армией на подходах к Дамаску. Но его войско потерпело поражение, а самопровозглашенный султан был убит. Паника охватила Дамаск. Своей поддержкой Джанберди и его мятежа дамасцы лишили себя привилегий мирного подчинения османскому правлению.

Разгромив силы мятежников, армия османов вошла в Дамаск. По словам Ибн Тулуна, больше 3000 человек были убиты, городские кварталы и соседние деревни разграблены, а женщины и дети уведены в плен. Голова Джанберди и отрезанные уши тысячи убитых повстанцев отправили в Стамбул в качестве трофеев^[26]. Мамлюкское правление в Дамаске подошло к концу. Отныне провинцией стал править османский наместник, присланный из Стамбула.

В Египте антиосманские восстания вспыхивали неоднократно. Несмотря на то что Селим не доверял своему наместнику в Каире и называл его «Господином предателем», Хайр-бей успешно поддерживал османскую власть в провинции вплоть до своей смерти в 1522 году. Османам потребовался почти год, чтобы найти ему достойную замену. Воспользовавшись этим периодом безвластия, двое эмиров из Среднего Египта в мае 1523 года подняли мятеж при поддержке ряда мамлюков и бедуинских вождей. Находившаяся в Египте османская армия быстро подавила восстание, многие из повстанцев-мамлюков были заключены в тюрьму или убиты.

Инициатором следующего восстания оказался новый османский правитель Египта Ахмед-паша, мечтавший стать великим визирем, т. е. премьер-министром Османской империи. Раздосадованный своим назначением, Ахмед-паша решил сделаться независимым правителем Египта. Вскоре после своего прибытия в Каир в сентябре 1523 года он принялся разоружать размещенные в городе османские войска и отправлять солдат на кораблях в Стамбул. Он выпустил из тюрем мамлюков и бедуинов, брошенных туда за участие в предыдущем восстании. В конце концов Ахмед-паша объявил себя султаном и приказал своим сторонникам уничтожить оставшиеся в каирской цитадели османские войска. Как и Джанберди, он приказал совершать пятничные молитвы в свою честь и начал чеканить монеты с собственным именем. Но мятеж продлился недолго. Противник напал на Ахмед-пашу и заставил отступить из города, после чего его схватили и в марте 1524 года обезглавили. Стамбул направил в Каир нового наместника, поручив ему положить конец влиянию мамлюков и расширить в Египте власть центрального правительства. В дальнейшем своим грамотным правлением султан Сулейман сумел заслужить лояльность арабских подданных, и до конца его пребывания на престоле те больше не поднимали восстаний.

В течение десятилетия после завоевания и Египет, и Сирия, и Хиджаз полностью перешли под османское правление. Все решения и законы, по которым жили эти провинции и империя в целом, принимались в Стамбуле. Управляющая империей пирамида власти подчинялась султану, абсолютному монарху. Тот жил во дворце Топкапы, за высокими стенами, на холме, откуда открывался вид на имперскую столицу, пролив Босфор и залив Золотой Рог. За стенами располагались канцелярии великого визиря и его министров. Благодаря великолепным воротам, которые вели в этот правительственный комплекс, османское правительство прозвали Блистательной Портой, или просто Портой (на турецком языке Баб-и али, или «Высокие ворота»). Эти два института – султанский двор и Блистательная Порта – устанавливали законы и порядки для всей империи, включая арабские провинции.

С новой властью пришли и новые административные практики. В XVI веке Османская империя жила при феодализме: центральная власть раздавала земли военачальникам. Те были обязаны обеспечивать отправление правосудия и сбор налогов на своих землях, а также содержать на доходы от них определенное количество экипированных конных воинов и выплачивать в центральную казну установленную сумму в виде налогов. В отличие от европейского феодализма, в Османской империи система владения землями не была наследственной, что исключало возможность формирования могущественной аристократии, способной соперничать за власть с султаном. Эта система идеально отвечала потребностям империи, территория которой расширялась так стремительно, что государство не успевало готовить чиновников-управленцев. Чиновники занимались в основном ведением учета государственной собственности. Они составляли подробные налоговые регистры, где для каждой деревни указывалось точное количество подлежащих налогообложению мужчин, домашних хозяйств, полей и размеры доходов. Эти регистры должны были обновляться каждые 30 лет, однако уже к концу XVI века государство начало пренебрегать налоговым учетом, и в XVII веке эта практика была прекращена^[27].

Новые османские провинции в Сирии – Алеппо, Дамаск, а затем и прибрежная провинция Триполи (современный Ливан) – были разделены на более мелкие административные единицы и переданы во владение османским военачальникам. Наместник провинции получал самый большой земельный надел; второй по размеру надел доставался военному командиру провинции, а остальные офицеры наделялись владениями в соответствии с их рангом и количеством солдат, которых они должны были предоставлять для военных кампаний султана^[28]. Эта модифицированная феодальная система никогда не применялась в Египте, которым османы продолжали управлять в непростом партнерстве с мамлюкскими командирами.

Чиновники, назначавшиеся центральным правительством на административные посты в арабских провинциях, как правило, не были арабами. Как и у мамлюков, в Османской империи была своя система подбора невольников – так называемая девширме. Ее иногда называют «налогом кровью». Ежегодно в христианских деревнях, главным образом балканских провинций, отбирали мальчиков, которых отправляли затем в Стамбул, обращали там в ислам и обучали, чтобы те посвятили свои жизни служению империи. Атлетичные мальчики проходили военную подготовку и пополняли ряды янычар (так назывались элитные подразделения османской регулярной пехоты). Мальчики с интеллектуальными способностями обучались, чтобы служить потом во дворце султана или в правительственных канцеляриях.

На современный взгляд подобная «дань мальчиками» выглядит варварством: детей отнимали у родителей, забирали в рабство и насильственно обращали в ислам. Однако в те времена это было единственным способом подняться вверх по социально-экономической лестнице в жестко структурированном обществе. Благодаря девширме сын крестьянина мог стать генералом и даже великим визирем. На деле фактически вся верхушка османской армии и государственной иерархической пирамиды состояла именно из мужчин-девширме. В то же время арабы, будучи в подавляющем большинстве свободнорожденными мусульманами, оказались исключены из этой системы и, как следствие, практически не были представлены в правящей элите ранней Османской империи^[29].

Одним из важнейших нововведений султана Сулеймана I стало определение структуры административного управления каждой османской провинции (вилайета) в законодательной форме. Известный в Европе как Сулейман Великолепный, в своей империи он был награжден прозвищем Кануни, что в переводе с турецкого означает «законодатель» (или «справедливый»). Прошло больше двух веков после смерти Сулеймана, а египетский историк аль-Джабарти превозносил достоинства проведенных им правовых и административных реформ: «Султан Сулейман Кануни установил принципы государственного управления, завершил формирование империи и определил административную организацию провинций. Подобно светочу, он озарил тьму сияющим светом правой веры и затмил огонь неверных. С тех дней и поныне Египет остается частью его империи и повинуется ей»^[30]. Принципы административного управления каждой провинцией были изложены в законодательных документах, известных как канун-наме, или «законоположения». В них четко прописывались отношения между наместниками и налогоплательщиками и определялись права и обязанности каждой стороны, что для той эпохи было верхом подотчетности в государственном управлении.

Первый провинциальный свод законоположений был введен в действие в Египте сразу после восстания Ахмед-паши в 1525 году. Великий визирь Сулеймана I Ибрагим-паша использовал введение канун-наме