Симон Кефас поднес ко рту чашку кофе. Со своего места за столом в кухне он видел небольшой палисадник их дома на улице Фагерливейен в районе Дисен. Ночью прошел дождь, и его следы еще блестели на траве в лучах утреннего солнца. Симону казалось, он видит, как растет трава. Скоро придется пройтись по ней газонокосилкой. Это будет шумный поход, Симон весь вспотеет от физического труда и будет ругаться. Ну и пусть. Эльсе спрашивала, почему он не купил электрическую газонокосилку, какими со временем обзавелись все соседи. У него был простой ответ: дорого. С этим аргументом он всегда выходил победителем из всех споров, когда рос в этом доме и в этом районе. Но в те времена здесь жили простые люди: учителя, парикмахеры, таксисты, чиновники из государственных и муниципальных органов власти. Или полицейские, как он сам. Не то чтобы люди, жившие здесь сейчас, были такими уж непростыми, но они работали рекламщиками, компьютерщиками, журналистами, врачами, они торговали непонятными продуктами или унаследовали деньги, чтобы купить маленький идиллический домик, вздуть цены и поднять весь район по социальной лестнице.
– О чем ты думаешь? – спросила Эльсе, встала позади него и провела рукой по его волосам.
Они значительно поредели, и, если смотреть сверху, можно было разглядеть макушку. Но Эльсе утверждала, что ей это нравится. Нравится, что он выглядит как тот, кто он и есть на самом деле – полицейский, которому скоро на пенсию. И что она тоже скоро состарится, хотя он на двадцать лет старше ее. Один из новоиспеченных соседей, известный в узких кругах кинопродюсер, решил, что она – дочь Симона. Ну и ладно.
– Я думаю о том, как мне повезло, – ответил он. – У меня есть ты. И все это.
Она поцеловала его в макушку. Он почувствовал, как ее губы коснулись кожи на его голове. Сегодня ночью Симону снилось, что он смог отдать ей свое зрение, а когда он проснулся и ничего не увидел, то на секунду почувствовал себя счастливым – пока не понял, что у него на глазах повязка от раннего солнечного света.
Раздался звонок.
– Это Эдит, – сказала Эльсе. – Пойду переоденусь.
Она открыла дверь своей сестре и скрылась на втором этаже.
– Привет, дядя Симон!
– Ух ты, неужели это тот самый парень? – произнес Симон, глядя на мальчугана, сияющего от предвкушения.
В кухню вошла Эдит:
– Прости, Симон, но он ныл и просил прийти пораньше, чтобы успеть померить твою фуражку.
– Конечно, – сказал Симон. – Но разве тебе сегодня не надо в школу, Матс?
– День планирования, – вздохнула Эдит. – Они даже не представляют, как трудно в этот день матерям-одиночкам.
– Вдвойне мило с твоей стороны предложить подвезти Эльсе в такой день.
– Да ладно тебе. Насколько я поняла, он будет в Осло только сегодня и завтра.
– Кто? – спросил Матс, теребя и дергая дядю за рукав, чтобы тот встал со стула.
– Американский доктор, который очень хорошо умеет чинить глаза, – сказал Симон и позволил поднять себя на ноги, притворяясь более крепким, чем был на самом деле. – Пошли посмотрим, не найдется ли у нас настоящей полицейской фуражки. Нальешь себе кофе, Эдит?
Мальчик и мужчина вышли в коридор, и мальчик взвыл от радости при виде черно-белой полицейской фуражки, которую мужчина достал с полки в шкафу, но сразу застыл в благоговении, как только мужчина опустил фуражку ему на голову. Они подошли к зеркалу. Мальчик ткнул пальцем в дядино отражение и воспроизвел звуки выстрелов.
– В кого это ты стреляешь? – удивился мужчина.
– В бандитов, – прошипел мальчик. – Бах! Бах!
– А может, в мишень? – спросил Симон. – Потому что полицейские не стреляют в бандитов без крайней необходимости.
– Стреляют! Бах! Бах!
– Иначе нас посадят в тюрьму, Матс.
– Нас? – Мальчик остановился и удивленно посмотрел на дядю. – Почему это? Мы же полицейские.
– Потому что, если мы стреляем в человека, не сумев поймать его, мы сами становимся бандитами.
– Но… но если мы его задержали, мы же можем стрелять?
Симон засмеялся:
– Нет. Тогда уже судья решает, сколько времени преступнику предстоит провести в тюрьме.
– А разве это не ты решаешь, дядя Симон? – Во взгляде мальчика промелькнуло разочарование.
– Знаешь что, Матс? Я рад, что не мне приходится это решать. Я рад, что мне надо всего-навсего их поймать. Потому что именно это самая интересная часть работы.
Матс зажмурил один глаз, и фуражка сползла ему на затылок.
– Слушай, дядя Симон…
– Да?
– А почему у вас с тетей Эльсе нет детей?
Симон встал позади племянника, положил руки ему на плечи и улыбнулся его отражению в зеркале:
– Зачем нам дети, если у нас есть ты? Или как?
Пару секунд Матс задумчиво смотрел на дядю, а потом его лицо осветилось улыбкой.
– Хорошо!
Симон засунул руку в карман и извлек вибрирующий телефон.
Звонили из Операционного центра. Симон выслушал сообщение.
– В каком месте у Акерсельвы? – спросил он.
– Напротив Кубы, у Академии художеств. Там есть пешеходный мост…
– Я знаю, где это, – ответил Симон. – Буду через тридцать минут.
Поскольку Симон уже стоял в коридоре, он нацепил ботинки и снял с вешалки куртку.
– Эльсе! – крикнул он.
– Да? – Ее лицо появилось над перилами лестницы.
Он снова поразился ее красоте. Длинные волосы, струящиеся рыжей рекой вокруг изящного бледного лица. Веснушки на носу и на щеках. И внезапно ему в голову пришла мысль, что у нее по-прежнему будут веснушки, когда сам он уйдет на тот свет. И вслед за этой пришла другая мысль, которую Симон попытался отогнать, но не смог: кто будет тогда ухаживать за ней? Он знал, что со своего места она его не видит, а просто делает вид, что видит. Он кашлянул:
– Мне надо идти, дорогая. Позвонишь и расскажешь, как прошла встреча с доктором?
– Да. Езжай осторожно.
Двое пожилых полицейских шли по парку, который в народе называли просто Куба. Почти все считали, что название это как-то связано с островом Куба, возможно потому, что здесь проходили политические митинги, а район Грюнерлёкка всегда был рабочим. Надо было достаточно долго прожить в этом городе, чтобы узнать, что раньше здесь, в парке, стоял большой контейнер с газом, над которым имелась надстройка в форме куба. Они вышли на пешеходный мост, ведущий к старым фабричным корпусам, переданным Академии художеств. На прутья решетки моста были навешаны замки с написанными на них датами и инициалами влюбленных. Симон остановился и посмотрел на один из них. Он любил Эльсе все десять лет, что они прожили вместе, каждый из более чем трех с половиной тысяч дней. В его жизни не будет другой женщины, и для того, чтобы понимать это, ему не нужен никакой символический замок. Да и ей он не нужен, будем надеяться, что она переживет его на столько лет, чтобы в ее жизни появилось место для других мужчин. Ну и ладно.
С того места, где они стояли, был виден мост Омудт, скромный мост через скромную речку, разделяющую скромную столицу на западную и восточную части. Однажды, давным-давно, когда Симон был молодым и глупым, он сиганул с этого моста. Пьяная троица, три парня, двое из которых были непоколебимо уверены в себе самих и своем будущем. Двое из них были уверены в том, что они лучшие из этой троицы. Третий – а это был Симон – уже давно понял, что не может конкурировать с двумя приятелями по части ума, силы, общительности или тяги к женщинам. Но он был самым мужественным. Или, говоря другими словами, самым рисковым. А прыжок вниз в грязную воду не требовал ни ума, ни владения телом, лишь безрассудной смелости. Симон Кефас часто думал, что в молодости его единственным конкурентным преимуществом был пессимизм. Из-за этого пессимизма ему хотелось играть с будущим, которое он оценивал весьма невысоко. У него было врожденное чувство, что потерять он может меньше, чем остальные. Он встал на перила и дождался, когда два приятеля заорали, что не надо, что он сбрендил. И прыгнул. Вниз с моста, прочь из жизни, в чудесное крутящееся колесо казино под названием судьба. Он прошел через воду, у которой не было никакой поверхности, только белая пена, а под ней – ледяные объятия. И в этих объятиях он ощутил тишину, одиночество и покой. Когда он снова показался над поверхностью, совершенно невредимый, они ликовали. Да и сам Симон тоже, хотя он чувствовал небольшое разочарование оттого, что вернулся. Вот что может сделать с молодым человеком простая любовная неудача.
Симон отогнал от себя воспоминания и перевел взгляд на поток между двумя мостами. А точнее, на тело, висящее там, как на фотографии, застрявшее прямо на середине водопада.
– Скорее всего, тело плыло вниз по течению, – произнес пожилой криминалист, спутник Симона. – А его одежда зацепилась за что-то торчащее из водопада. Река по большей части такая мелкая, что ее можно перейти вброд.
– Ну конечно, – сказал Симон, засунул в рот пакетик с жевательным табаком и свесил голову набок.
Тело висело строго вертикально, с руками, расставленными в стороны, а вода обтекала его по обеим сторонам, словно белый стальной венок. Как волосы Эльсе, подумал Симон.
Криминалистам наконец удалось спустить лодку на воду, и сейчас они пытались снять тело с водопада.
– Спорим на пиво, что это самоубийство?
– Думаю, ты ошибаешься, Элиас, – сказал Симон, засунул скрюченный указательный палец под верхнюю губу и вытащил пакетик табака.
Он хотел бросить его в воды протекавшей под ними реки, но остановился. Наступили новые времена. Он оглянулся в поисках урны.
– Ну что, споришь на пиво?
– Нет, Элиас, я не буду спорить на пиво.
– Ой, прости, я забыл… – смутился криминалист.
– Да ладно, – сказал Симон и ушел.
На ходу он кивнул высокой белокурой женщине в черной юбке и короткой куртке. Он бы подумал, что она банковская служащая, если бы у нее на шнурке на шее не висело полицейское удостоверение. Симон выбросил пакетик табака в урну на обочине дорожки у моста и пошел вниз, к берегу реки, а потом стал подниматься, исследуя взглядом поверхность земли.
– Комиссар Симон Кефас?
Элиас посмотрел вверх. Женщина, которая произнесла эти слова, выглядела так, как, наверное, иностранцы представляют себе типичную скандинавку. Он подумал, что сама она считает себя игроком высшей лиги и именно поэтому стоит сейчас в своих туфлях без каблуков, слегка склонившись вперед.
– Нет. А вы кто?
– Кари Адель. – Она вытянула в его сторону удостоверение, висящее у нее на шее. – Я новый сотрудник отдела по расследованию убийств. Мне сказали, что я найду комиссара здесь.
– Добро пожаловать. А зачем вам Симон?
– Он должен меня обучить.
– Тогда вам повезло, – произнес Элиас и указал на маленькую фигурку мужчины, идущего вдоль берега. – Вон ваш человек.
– Что он там ищет?
– Следы.
– Но они ведь должны были остаться вверх по течению от трупа, а не вниз?
– Да, и он исходит из того, что там мы уже все осмотрели.
– Другие криминалисты говорят, что это похоже на самоубийство.
– Да, я совершил ошибку и хотел поспорить с ним на пиво, что так и есть.
– Ошибку?
– У него зависимость, – объяснил Элиас. – Была зависимость. – И добавил, когда тщательно выщипанная бровь женщины поползла вверх: – Это не секрет. Это надо знать, если вы собираетесь работать вместе.
– Никто не говорил, что мне предстоит работать с алкоголиком.
– Не с алкоголиком, – поправил ее Элиас. – С игроманом.
Она заправила светлую прядь волос за ухо и зажмурила на солнце один глаз.
– Что за игры?
– Насколько мне известно, любые, в которые можно проиграть деньги. Но если вы – его новый напарник, то вам представится возможность самой его об этом расспросить. Где работали раньше?
– В отделе наркотиков.
– Ну, тогда река вам знакома.
– Да. – Она, сощурившись, посмотрела вверх по течению от трупа. – Конечно, возможно, что это наркоманское убийство, но не потому, что оно произошло здесь. Тяжелыми наркотиками не торгуют так далеко вверх по течению, их продают у площади Скаус и моста Нюбруа. Из-за травки обычно не убивают.
– Да уж, – сказал Элиас и кивнул в сторону лодки. – Они его сняли, так что если у него есть при себе документы, мы скоро узнаем, кто…
– Я знаю, кто он, – произнесла Кари Адель. – Тюремный священник. Пер Воллан.
Элиас испытующе посмотрел на нее. Скоро она перестанет носить официальный офисный костюм, который, скорее всего, видела на женщинах-следователях в американских киносериалах. А в остальном в ней что-то было. Может, она из тех, кто задержится на этой должности. А может даже, она одна из тех, кто встречается крайне редко. Но так он раньше думал и о других, и где они теперь?
О проекте
О подписке