Мой взгляд, неохотно отпустив ее, скользнул дальше. Публика стояла и вежливо беседовала возле картин. Обычный контингент. Богатые, хорошо пахнущие финансисты (костюм с галстуком) и звезды средней величины (костюм с дизайнерской футболкой). Женщины (дизайнерские платья) были актрисами, писательницами или политиками. Также, разумеется, имелся букет молодых, так называемых перспективных и, вероятно, неимущих художников-нонконформистов (рваные джинсы и футболки с надписями), которых я в душе именовал «Куинс парк рейнджерс». Поначалу я морщил нос при виде их в списке, но Диана убедила меня, что нам нужно и что-то «пикантное», что-то более живое и опасное, чем меценаты, расчетливые инвесторы и те, кто ходит сюда в порядке заботы о собственном культурном имидже. Классно, конечно, только я-то знал, что эти субчики явились сюда, потому что выклянчили у Дианы приглашение. И потому что Диана сама понимала – они тут ради того, чтобы найти покупателей для себя самих, все ведь знают, что она не может отказать, когда ее просят о помощи. Я заметил, что многие – большей частью мужчины – то и дело поглядывают исподтишка в сторону Дианы. Ничего, обойдутся. Такой прекрасной женщины им не заполучить никогда в жизни. И это не допущение, а бесспорный, неопровержимый факт, вытекающий из того, что она – прекраснейшая. И моя. Насколько последнее бесспорно – этой мыслью я старался себя не грузить. Просто напоминал себе, что до сих пор Диана по-прежнему все так же слепа.

Я пересчитал мужчин в галстуках. Так выглядят возможные покупатели. Квадратный метр Нёрума нынче стоит около пятидесяти тысяч. Пятьдесят процентов комиссионных идет галерее, так что можно продать не слишком много и уже окупить сегодняшний вечер. Вернее, нужно продать хоть что-то, потому что с продажи первого Нёрума прошло уже прилично.

Теперь публика устремилась к дверям, и мне пришлось отойти чуть в сторону, чтобы пропустить остальных к подносу с шампанским.

Я побрел к моей жене и Нёруму, чтобы сообщить ему, как я перед ним преклоняюсь. Преувеличение, конечно, но не то чтобы полное вранье – парень несомненно хорош. Однако, прежде чем я протянул ему руку, художник был атакован неким брызжущим слюной малым, явно давним знакомцем, и утащен прочь к какой-то женщине, виновато улыбающейся, точно ей приспичило по-маленькому.

– Хорошо выглядишь, – сказал я и встал рядом с Дианой.

– Привет, любимый.

Она улыбнулась мне сверху вниз и одновременно махнула рукой девушкам-близнецам, чтобы те прошли еще один круг с фуршетными закусками. Суши – это уже вчерашний день, и я предложил нового поставщика – «Алжери», североафриканская кухня с французским уклоном, весьма жгучая. Во всех смыслах. Но увидел, что Диана снова заказала все в «Багатели». Тоже вкусно, конечно. И в три раза дороже.

– Хорошие новости, милый, – сказала она, просовывая руку мне под локоть. – Помнишь, ты рассказывал про должность на той фирме в «Хортене»?

– «Патфайндер», да. Ну и что там?

– Я нашла для них отличного кандидата.

Я глянул на нее, слегка опешив. Как охотник за головами, я время от времени, разумеется, использовал Дианину клиентскую базу и ее круг общения, включавший немало значимых в экономике фигур. Причем без особых угрызений – ведь это я финансировал всю эту прорву. Необычным было то, что Диана сама предложила конкретного кандидата на конкретное место.

Она взяла меня под руку, наклонилась и шепнула:

– Его зовут Клас Греве. Отец голландец, мать норвежка. Или наоборот. В общем, он три месяца назад уволился и только что перебрался в Норвегию, получил дом в наследство и теперь им занимается. У себя в Роттердаме был топ-менеджером в одной из крупнейших европейских фирм по GPS-технологиям. И совладельцем, пока весной их не купили американцы.

– В Роттердаме, – повторил я, отпив шампанского. – А как фирма называется?

– «ХОТЕ».

Я поперхнулся шампанским.

– «ХOTE»? Ты уверена?

– Вполне.

– И его сиятельство был там топ-менеджером? Прямо самым-самым топом?

– Греве – это фамилия, я не думаю, что он…

– Ну да, ну да, а его номер у тебя есть?

– Нет.

Я застонал. «ХОTE». Именно эту фирму в «Патфайндере» мне назвали как образец. «ХОTE», в точности как теперь «Патфайндер», было маленьким высокотехнологичным предприятием, поставлявшим GPS-технологии европейской оборонной промышленности. И бывший глава этой фирмы – просто самое оно. Надо спешить. Все фирмы по подбору персонала утверждают, что выполняют заказы исключительно в своей узкой, эксклюзивной сфере, только так можно работать серьезно и систематично. Но ради такой большой оранжевой морковки – процентов с номинальной годовой зарплаты, приближающейся к семизначному числу, – принципами можно и поступиться. А должность управляющего директора «Патфайндера» – это очень большая, оранжевая и востребованная морковка. Заявки были размещены в трех агентствах – «Альфа», «ИСКО» и «Корн/Ферри интернешнл». В трех самых лучших. Поэтому дело не только в деньгах. Когда мы работаем по системе «без спасения нет вознаграждения», то берем предварительный платеж на покрытие издержек, потом следующую выплату, если предложенный нами кандидат соответствует требованиям, о которых мы условились с заказчиком. А основную, реальную сумму – только когда заказчик принимает на работу того, кого мы порекомендовали. Жирно, конечно, но речь-то реально – реально! – идет о простой вещи: выиграть. Быть царем горы. Встать на платформу.

Я прислонился к Дианиному плечу:

– Послушай, дорогая, это важно. Нет идей, как мне вообще с ним связаться?

Она улыбнулась:

– Ты такой милый, когда тебе не терпится!

– Ты знаешь, где…

– Естественно.

– Где, где?

– Вон стоит. – Она показала рукой.

Напротив одной из весьма экспрессивных картин Нёрума – истекающий кровью мужчина в садомазохистском кожаном шлеме – маячил некто худощавый, прямой и в костюме. В лысом загорелом черепе отражался свет прожекторов. Взбухшие, узловатые жилы на виске. Костюм явно сшит на заказ. На Сэвил-роу, как я понял. Рубашка без галстука.

– Позвать его, любимый?

Я кивнул и посмотрел ей вслед. Приготовился. Заметил его благосклонный кивок, когда Диана обратилась к нему и указала в мою сторону. Они подошли ко мне. Я улыбнулся, но не слишком широко, протянул руку чуть раньше, чем он приблизился, – но не слишком рано. Повернулся к нему всем корпусом, глаза в глаза. Семьдесят восемь процентов.

– Роджер Браун, очень приятно, – свое имя я произнес на английский манер.

– Клас Греве, мне также очень приятно, с моей стороны.

Если не считать этой по-иностранному витиеватой вежливой конструкции, его норвежский был почти безупречен. Рука сухая, горячая, рукопожатие твердое, но в меру, длительность – положенные три секунды. Взгляд спокойный, любопытный, бодрый, непринужденная, дружелюбная улыбка. Единственное, что меня смутило, – он оказался не таким высоким, как я рассчитывал. От силы метр восемьдесят – некоторое разочарование, если вспомнить о лидерстве голландцев в антропометрическом отношении: средний рост мужчины – 183,4 см.

Прозвучал гитарный аккорд. Точнее, G11sus4, с которого начинается «A Hard Day’s Night» из одноименного альбома «Битлз» 1964 года. Я знал это, потому что сам закачал его в качестве рингтона Диане на ее мобильник от «Прада». Она поднесла тонкую, элегантную вещицу к уху и, кивнув с извиняющимся видом, отвернулась.

– Я слышал, господин Греве перебрался к нам сюда совсем недавно?

Я сам почувствовал, как это прозвучало – репликой из этакой старомодной радиопьесы, но назначение вступительной фразы – подстроиться под собеседника и продемонстрировать собственный низкий статус. А уж преображение себя ждать не заставит.

– Я получил в наследство от бабушки квартиру, на Оскарс-гате. Она два года пустовала и нуждается в ремонте.

– Вот как!

Я, улыбаясь, поднял обе брови – выражение интереса, но без назойливости. Только чтобы дать ему возможность, следуя социальным кодам, ответить чуть более развернуто.

– Да, – сказал Греве. – Приятно сделать перерыв после многих лет напряженной работы.

Теперь ничто не мешало перейти прямо к делу:

– В «ХОТЕ», насколько я понимаю?

Он глянул на меня в легком изумлении:

– Вы знаете эту фирму?

– У фирмы по подбору персонала, в которой я работаю, среди заказчиков есть их конкурент, «Патфайндер». Знаете их?

– Более-менее. Работает на «Хортен», если не путаю. Маленькие, да удаленькие, не так ли?

– Даже подросли немножко за те месяцы, пока вас не было в этой отрасли.

– В GPS с этим быстро, – сказал Греве, вертя в руке бокал с шампанским. – Все нацелены на экспансию, наш девиз – вырасти или умри.

– Это я заметил. Видимо, поэтому «ХOTE» и продали?

Улыбка Греве выразилась только в тонкой сеточке морщин на выдубленной коричневой коже вокруг светло-голубых глаз.

– Самый быстрый способ вырасти – это, как известно, продаться крупной фирме. Эксперты считают, что тем, кто не вошел в один из пяти крупнейших GPS-холдингов, жить осталось года два.

– Но вы с этим, как я понял, не согласны?

– Я считаю, что для выживания главное – инновации и гибкость. И пока есть достаточное финансирование, маленькая, но маневренная единица – это лучше, чем большая. Признаюсь, что если бы даже я сам разбогател от продажи «ХOTE», то все равно выступил бы против ее продажи и уволился бы сразу после нее. – И снова эта мгновенная улыбка смягчила его жесткое, но холеное лицо. – Хотя, наверное, это просто у меня такая партизанская натура. Тебе не кажется?

«Тебе». Хороший знак.

– Я знаю только, что «Патфайндер» ищет управляющего директора, – сказал я и сделал знак Нику, чтобы принес нам еще шампанского. – Такого, который смог бы противостоять иностранным попыткам их купить.

– Даже так?

– А у меня создалось впечатление, что ты мог бы оказаться для них очень привлекательным кандидатом. Правда, интересно?

Греве рассмеялся. Это был приятный смех.

– Очень жаль, Роджер, но мне надо квартирой заниматься.

По имени назвал.

– Я не о самой работе, Клас. А о том, что просто интересно об этом поговорить.

– Ты не видел эту квартиру, Роджер. Она старая. И огромная. Вчера я обнаружил новую комнату, за кухней.

Я взглянул на него. Это не только заслуга Сэвил-роу, что костюм так хорошо на нем сидит. Это еще и отличная физическая форма. Внутренняя форма, я бы сказал. Не бугрящиеся накачанные мышцы, а сухая, жилистая сила, едва выказывающая себя в сосудах на шее и затылке, в осанке, в медленном дыхании, в голубом кислородном голоде артерий на тыльной стороне кистей. Впрочем, и о твердости мышц под тканью костюма вполне можно было догадаться. Упертый, подумал я. Беспощадно упертый. Я уже решил для себя: я хочу заполучить эту голову.

– Искусство любишь, Клас? – спросил я, протягивая ему один из бокалов, с которыми вернулся Ник.

– Да. И нет. Я люблю такое искусство, которое показывает. Но то, что я вижу, – это чаще всего заявка на красоту и истину, которых нет. Возможно, на уровне замысла они имеются, но нет коммуникативного таланта это передать. А там, где я не могу увидеть красоты или истины, там для меня их и нет, вот и все. Художник, утверждающий, будто он не понят, почти всегда плохой художник, и вот это, к его несчастью, многим как раз понятно.

– Тут мы сходимся, – сказал я и поднял бокал.

– Я извиняю большинству недостаток таланта, видимо потому, что мне самому его не так много досталось, – сказал Греве и едва смочил шампанским тонкие губы. – Но не художникам. Мы, бесталанные, работаем в поте лица своего и платим за то, чтобы они могли резвиться вместо нас. Это честно, и так должно быть. Но пусть тогда хоть резвятся хорошо.

Я уже понял и знал то, что результаты тестов и углубленного собеседования только подтвердят. Это тот, кто нужен. Имей «ИСКО» или «Меркьюри арвал» два года на поиски, им бы все равно не найти лучшего кандидата.

– Знаешь что, Клас? Нам надо потолковать. Диана мне как раз это предложила. – Я протянул ему свою визитную карточку. Без адреса, факса или веб-страницы, только имя, мобильный номер и «Альфа» в уголке крохотными буквами.

– Я ведь уже сказал… – начал Греве и взглянул на мою карточку.

– Слушай, – перебил я. – Человек не знает, что для него благо, как говорит Диана. Я не знаю, о чем мы с тобой потолкуем – давай об искусстве. Или о будущем. Или о ремонте домов – у меня есть, кстати, парочка мастеров на примете, лучшие в Осло и берут умеренно. Но потолковать нам надо. Как насчет завтра, в три?

Греве мгновение смотрел на меня, улыбаясь. Потом погладил подбородок тонкими пальцами.

– По-моему, изначальная идея визитных карточек – снабдить получателя информацией, нужной для нанесения визитов.

Я достал конклиновскую авторучку, написал офисный адрес на обороте визитки и проследил, как она скрылась в пиджачном кармане Греве.

– Надеюсь, мы потолкуем с тобой, Роджер, но теперь мне пора домой – набраться сил, чтобы ругаться с моими столярами по-польски. Мой привет твоей очаровательной жене.

Греве четко, по-военному, откланялся, повернулся на каблуках и направился к двери.

Я все еще смотрел ему вслед, когда подошла Диана:

– Ну как, любимый?

– Роскошный экземпляр. Взгляни хотя бы на походку. Хищник семейства кошачьих. Превосходно!

– Ты хочешь сказать…

– Он ухитрился даже притвориться, что эта работа его не интересует. Господи, я должен добыть эту голову, я сделаю из нее чучело с подкрашенными зубами и повешу на стенку.

Диана радостно всплеснула руками, как маленькая:

– Значит, я помогла? Что, правда помогла?

Потянувшись, я обнял ее за плечи.

Зал был уже вульгарно, великолепно набит до отказа.

– Теперь ты дипломированная охотница за головами, мой цветочек. Как с продажами?

– Мы сегодня не продаем. Я разве не говорила?

Какое-то мгновение я надеялся, что ослышался.

– Это что, просто… выставка?

– Атле не хочет расставаться с картинами. – Извиняющаяся улыбка. – Я его понимаю. Тебе ведь тоже было бы жалко лишиться такой красоты?

Я закрыл глаза и сглотнул. Ладно, мягкость против мягкости.

– Думаешь, это было глупо, Роджер? – услышал я огорченный Дианин голос и собственный ответ:

– Да нет.

А потом ощутил ее губы на щеке.

– Любимый, какой же ты милый! А продать мы сможем и позднее. Это создает нам имидж и делает эксклюзивными. Ты же сам говоришь, как это важно.

Я выдавил улыбку:

– Конечно, любимая. Эксклюзивность – это прекрасно.

Она просияла:

– А знаешь что? На фуршет я позвала диджея. Из клуба «Бло», где исполняют соул семидесятых, ты сам говорил, они лучшие в городе…

Она всплеснула руками, и я почувствовал, как моя улыбка отклеилась от губ, упала на пол и разбилась. Но у моего отражения в Дианином бокале с шампанским она по-прежнему была на месте. Снова прозвучал аккорд G11sus4 Джона Леннона, и Диана полезла за телефоном в карман брюк. Я рассматривал ее, пока она, щебеча, спроваживала каких-то незваных, норовивших пролезть без приглашения.

– Конечно приходите, Миа! Нет, только обязательно возьмите малышку. Подгузники можно менять у меня в кабинете. Конечно, детский крик – это очень кстати, он так оживляет! Только ты мне обязательно дай ее подержать, обещаешь?

Боже, как я люблю эту женщину.

Мой взгляд снова скользнул на собравшуюся публику. И застрял на маленьком бледном личике. Это могла быть она. Лотте. Те же печальные глаза, которые я впервые увидел именно тут. Это была не она. Закрытая глава. Но образ Лотте преследовал меня всю оставшуюся часть вечера, словно бездомная собака.