Глава 4
«Sex Pistols»

Старый владелец гостиницы задумчиво поднес указательный палец ко лбу, прямо под чалму, и посмотрел на нее долгим оценивающим взглядом. Потом взял телефон и набрал номер. Произнес несколько слов по-арабски и положил трубку.

– Ждать, – сказал он. – Может быть, а может быть, и нет.

Кайя улыбнулась и кивнула в ответ.

Они сидели друг против друга по обе стороны узкого стола, который выполнял функции стойки администратора, и смотрели друг на друга.

Зазвонил телефон. Он поднял трубку, выслушал собеседника и снова положил трубку, не произнеся ни слова.

– Сто пятьдесят тысяч долларов, – сказал он.

– Сто пятьдесят? – переспросила она, не веря своим ушам.

– Гонконгских долларов, госпожа.

Кайя принялась считать в уме. Значит, это будет примерно сто тридцать тысяч норвежских крон. Почти в два раза больше того, что ей разрешили потратить.

Когда она его нашла, было уже за полночь, и прошло почти сорок часов с того времени, когда она спала в последний раз. Блок «H» она прочесывала в течение трех часов. Составила себе мысленную карту этого места и искала систематически, проходя ночлежки, кафе, закусочные, массажные клубы и молитвенные комнаты, пока наконец не добралась до самых дешевых ночлежек, комнат и залов для спанья, где обитала импортированная рабочая сила из Африки и Пакистана, те, у кого нет даже отдельных комнат, только угол за загородкой, без двери, без телевизора, без кондиционера и какой бы то ни было частной жизни. Черный ночной портье, впустивший Кайю, долго смотрел на фотографию и еще дольше – на протянутую ему стодолларовую купюру, прежде чем взять деньги и указать на один из углов.

Харри Холе, подумала она. Got you^[12].

Он лежал навзничь на матрасе и дышал почти беззвучно. На лбу у него залегла глубокая морщина, и сейчас, когда он спал, правая скула выпирала еще сильнее. Кайя слышала, как в других выгородках кашляют и храпят люди. С потолка капало, капли падали на каменный пол, издавая глубокие, недовольные вздохи. Занавеска была задернута не до конца, в угол проникал холодный голубоватый свет ламп дневного освещения на ресепшене. Она увидела платяной шкаф у окна, стул и пластиковую бутылку с водой рядом с матрасом, лежащим прямо на полу. Больше в комнате ничего не было. Пахло чем-то горьковато-сладким, как от жженой резины. Запах шел от непогашенного окурка, который лежал в пепельнице рядом с бутылкой на полу. Она присела на стул и заметила, что Харри держит что-то в руке. Сальный желто-коричневый комок. Кайя повидала достаточно комков гашиша в тот год, когда ездила на патрульной машине, чтобы понять, что это что-то другое.

Когда Харри проснулся, было уже почти два часа.

Она услышала, как ритм его дыхания чуть изменился, и вдруг в темноте увидела, как блестят белки его глаз.

– Ракель? – прошептал он.

И снова заснул.

Через полчаса он внезапно вновь открыл глаза, вздрогнул и запустил руку под матрас.

– Это я, – прошептала Кайя. – Кайя Сульнес.

Он замер, не успев достать то, что хотел. Потом без сил снова рухнул на матрас.

– За каким вы тут чертом? – прохрипел он наждачным голосом.

– За вами, – ответила она.

Он тихо засмеялся, не открывая глаз.

– За мной? Опять?

Она вынула конверт, наклонилась и помахала им перед его лицом. Он приоткрыл один глаз.

– Билет на самолет, – сказала она. – До Осло.

Глаз снова закрылся.

– Спасибо, но я остаюсь.

– Если я вас нашла, то они тоже вас найдут – это только вопрос времени.

Он не отвечал. Она ждала, прислушиваясь к его дыханию и каплям, которые падали и вздыхали. Наконец он снова открыл глаза, почесал шею под левым ухом и приподнялся на локтях.

– Закурить есть?

Она покачала головой. Он сбросил с себя простыню, встал с матраса и подошел к шкафу. Он был на удивление бледный для человека, который полгода провел в субтропиках, и такой тощий, что на спине ребра можно было пересчитать. Телосложение бывшего атлета – но сейчас остатки мускулов давали о себе знать только резкими тенями под белой кожей. Он открыл шкаф. Она с удивлением увидела, как аккуратно сложена одежда. Он натянул на себя майку, джинсы, те же, что были на нем днем раньше, и с некоторым усилием вытащил из кармана нечто похожее на смятую сигаретную пачку.

Потом он сунул ноги во вьетнамки и прошел мимо нее, щелкнув зажигалкой.

– Пошли, – сказал он тихо. – Самое время поужинать.

Было половина третьего ночи. Серые железные жалюзи всех магазинов и кафешек Чункинга были опущены. Открыт был только «Ли Юань».

– А как вы очутились в Гонконге? – спросила Кайя и посмотрела на Харри, который, не особо заботясь об аккуратности, но весьма эффективно втягивал в себя тонкую стеклянистую лапшу из суповой чашки.

– Прилетел. Вам холодно?

Кайя автоматически вытащила руки из-под бедер.

– Но почему здесь?

– Я собирался в Манилу. В Гонконге была просто промежуточная посадка.

– Филиппины. А туда зачем?

– Броситься в вулкан.

– Который из них?

– Ну… А какие вы можете назвать?

– Да никакие. Просто читала, что там их много. И потом, что некоторые из них находятся на… острове Лусон?

– Неплохо. Там всего восемнадцать вулканов, и три из них на Лусоне. Я собирался на Маунт-Майон. Две с половиной тысячи метров. Стратовулкан.

– Вулкан с отвесными склонами, образованными слоями лавы после извержений.

Харри оторвался от еды и взглянул на нее:

– Извержения в Новое время?

– Много. Тридцать?

– Говорят, что после тысяча шестьсот шестнадцатого года было сорок семь. Последнее в две тысячи втором. Его можно привлечь как минимум за три тысячи убийств.

– Что произошло?

– Нарастание внутреннего давления.

– Я имею в виду – с вами?

– Я про себя и говорю. – Ей показалось, или он действительно улыбнулся? – Я сорвался и стал пить уже в самолете. Меня высадили в Гонконге.

– В Манилу летают и другие самолеты.

– Я понял, что, не считая вулканов, Манила ничем не отличается от Гонконга.

– В смысле?

– В смысле, скажем, удаленности от Норвегии.

Кайя кивнула. Она читала отчеты по делу Снеговика.

– А самое главное, – произнес он и показал палочкой для еды, – здесь есть лапша Ли Юаня. Попробуйте. Одной ее достаточно, чтобы попросить местное гражданство.

– Лапша и опиум.

Такие лобовые приемы были не в ее стиле, но она знала, что надо забыть про свою природную застенчивость, что это ее единственный шанс сделать то, ради чего она сюда притащилась.

Он пожал плечами и вновь сосредоточился на лапше.

– Опиум курите регулярно?

– Нерегулярно.

– А зачем?

Он ответил с набитым ртом:

– Чтобы не пить. Я же алкаш. В этом, кстати, еще одно преимущество Гонконга перед Манилой. Здесь более либеральное наказание за наркотики. Да и тюрьмы почище.

– Про алкоголь я знала, но вы еще и наркоман?

– В каком смысле наркоман?

– Вы что, должны его принимать?

– Нет, я просто хочу его принимать.

– Ради?

– Обезболивания. Вообще-то это похоже на собеседование при приеме на работу, которую я вовсе не стремлюсь получить, Сульнес. А вы когда-нибудь курили опиум?

Кайя покачала головой. Она несколько раз пробовала марихуану, когда путешествовала по Южной Америке, но ей не особо понравилось.

– А вот китайцы попробовали. Двести лет тому назад британцы стали импортировать опиум из Индии, чтобы улучшить торговый баланс. И подсадили на это дело пол-Китая. – Он щелкнул пальцами свободной руки. – А когда китайские власти запретили опиум, британцы начали войну, отстаивая свое право накачивать Китай наркотиками под завязку. Представьте себе, что Колумбия начинает бомбить Нью-Йорк, потому что американцы конфисковали партию кокаина на границе.

– Что вы хотите этим сказать?

– Только то, что мой долг как европейца – выкурить часть той дряни, которая по нашей милости оказалась в этой стране.

Кайя услышала собственный смех. Ей явно надо бы поспать.

– Я шла за вами, когда вы его покупали, – призналась она. – Видела, как вы это проделываете. В бутылочке, которую вы поставили, были деньги. А потом опиум, да?

– Ммм, – ответил Харри, рот которого по-прежнему был набит лапшой. – Что, работали в наркоотделе?

Она покачала головой.

– А почему бутылка с соской?

Харри закинул руки за голову. Суповая чашка перед ним была пуста.

– Опиум жутко пахнет. Если у тебя в кармане или в фольге комочек опиума, собаки-ищейки тебя в любой толпе найдут. А детские бутылки с сосками к тому же нельзя сдать, поэтому нет никакого риска, что какой-нибудь бомж, охотящийся за бутылками, случайно перехватит ее прямо в разгар сделки. Такое бывало.

Кайя медленно кивнула. Он понемногу расслабляется, будем продолжать в том же духе. Все, кто не говорил на родном языке по полгода, становятся разговорчивыми, стоит им встретить земляка. Это естественно. Так и будем продолжать.

– Вы любите лошадей?

Он пожевал зубочистку.

– В принципе нет. Они слишком капризны.

– Но вы любите на них ставить?

– Мне это нравится, но игромания не относится к числу моих грехов.

Он улыбнулся, и она опять поразилась, насколько улыбка меняет его облик, делая его человечным, открытым, мальчишеским. И подумала про кусочек открытого неба, который увидела над Мелден-роу.

– По большому счету азартные игры – неважная стратегия победы. Но когда тебе больше нечего терять, эта стратегия становится единственной. Я поставил все, что у меня было, плюс то, чего у меня не было, в одном забеге.

– То есть все, что у вас было, вы поставили на одну лошадь?

– На две. Квинелла. Вы выбираете двух лошадей, которые придут первыми, независимо от того, какая из них двоих выиграет.

– А деньги одолжили у триады?

Впервые она заметила в его взгляде удивление.

– Что может заставить серьезный китайский преступный картель дать деньги в долг курящему опиум иностранцу, которому нечего терять?

– Ну… – протянул Харри и вытащил сигарету. – Будучи иностранцем, ты получаешь доступ в ВИП-ложу на ипподроме Хэппи-Вэлли в течение трех первых недель после того, как тебе поставили штамп в паспорте. – Он зажег сигарету и выдохнул дым в вентилятор на потолке, который вращался так медленно, что мухи катались на нем, как на карусели. – Там есть дресс-код, поэтому мне пришлось сшить костюм. Первых двух недель было достаточно, чтобы почувствовать вкус к этому делу. Я познакомился с Херманом Клюйтом, южноафриканцем, который в девяностых годах сколотил громадное состояние на полезных ископаемых в Африке. Он научил меня стильно проигрывать довольно приличные суммы. Мне просто-напросто понравилась концепция. Вечером перед бегами на третьей неделе я был на обеде у Клюйта, который развлекал гостей, показывая свою коллекцию африканских пыточных инструментов из Гомы^[13]. И там-то шофер Клюйта дал мне один дельный совет. Он сказал, что фаворит одного из забегов получил травму, но это скрывают, потому что он все равно будет стартовать. Поскольку лошадка – фаворит настолько явный, что на нее поставят все, то будет «минусовый пул» и можно будет не платить по ставкам. А вот если заполнить все три колонки бланка, есть шанс сорвать приличный куш. Например, на квинелле. Но для того, чтобы заработать прилично, нужен был, конечно же, кое-какой первоначальный капиталец. И Клюйт одолжил мне денег – просто так, за красивые глаза. И потом, у меня был еще сшитый у портного костюм.

Харри внимательно изучал огонек сигареты и, похоже, улыбался своим воспоминаниям.

– И что же? – спросила Кайя.

– Фаворит обошел всех на шесть корпусов. – Харри пожал плечами. – Когда я объяснил Клюйту, что у меня за душой ни гроша, он явно расстроился, но вежливо объяснил мне, что, будучи деловым человеком, вынужден придерживаться определенных принципов. Он уверил меня в том, что они вовсе не предполагают использование методов пыток из Конго, но что он просто-напросто продаст мой долг триаде с некоторой скидкой. В моем случае он был готов подождать с продажей тридцать шесть часов, давая мне шанс успеть выбраться из Гонконга.

– Но вы не успели?

– Иногда я медленно соображаю.

– А что было потом?

Харри обвел руками вокруг.

– Вот это и было. «Чункинг-мэншн».

– А планы на будущее?

Харри пожал плечами и потушил сигарету. И Кайе вспомнилась обложка диска, которую показал ей Эвен, с фотографией Сида Вишеса из «Sex Pistols». И музыка как чуть слышный фон: «No fu-ture, no fu-ture»^[14].

Он загасил сигарету.

– Вот вы и узнали, что вам было надо, Кайя Сульнес.

– Что мне было надо? – Она наморщила лоб. – Не понимаю.

– А разве не так? – Он встал. – А вы что, думали, я треплюсь про опиум и про долг, потому что я такой весь из себя одинокий норвежец, встретивший соотечественницу?

Она не ответила.

– Я рассказал все это для того, чтобы вы поняли: я не тот, кто вам нужен. И чтобы вы могли возвращаться домой с чувством исполненного долга. Чтобы у вас не было больше проблем на лестницах, а я мог спать спокойно, не боясь, что вы приведете моих кредиторов прямо ко мне.

Она посмотрела на него. Лицо жесткое и аскетичное, а глаза смеются: не стоит, мол, воспринимать все так уж всерьез. Или, точнее сказать: плевать, мол, он на все хотел.

– Подождите.

Кайя открыла сумку, извлекла оттуда маленькую красную книжечку и протянула ему. Ей было интересно посмотреть, какой эффект это произведет. Его лицо становилось все удивленнее по мере того, как он ее листал.

– Черт, до чего же похоже на мой настоящий паспорт.

– Он и есть.

– Удивительно, что убойному отделу хватило на него денег.

– Ваш долг слегка упал в цене, – улыбнулась она. – Мне сделали скидку.

– Рад за вас. Но я в Осло не собирался.

Кайя пристально посмотрела на него. Ей не хотелось это говорить. Но выхода не было. Придется использовать последний козырь, тот, который Гуннар Хаген рекомендовал ей беречь до последнего, если упрямец окажется совсем уж невозможным.

– Есть еще кое-что, – сказала Кайя и призвала на помощь все свое мужество.

Харри приподнял одну бровь, может быть, почувствовал что-то в ее интонации.

– Речь идет о твоем отце, Харри.

Она слышала, как профессионально переходит на «ты», и тут же уверила сама себя, что говорит искренне, а не только ради того, чтобы произвести впечатление на собеседника.

– Моем отце? – Он произнес это, будто удивляясь, что тот у него есть.

– Да. Мы связались с ним, чтобы выяснить, не знает ли он, где ты. Оказалось, он болен.

Она сидела, опустив глаза в стол.

Слышала его дыхание.

В голосе его опять появился наждак.

– Болен серьезно?

– Да. И мне жаль, что именно я вынуждена сообщить это тебе.

Она по-прежнему не смела поднять на него глаза. Ей было стыдно. Она ждала. Слушала похожие на кряканье звуки кантонского диалекта из телевизора, висевшего за стойкой Ли Юаня. Сидела и ждала. Ей обязательно надо поспать.

– Когда самолет?

– В восемь, – ответила она. – Я заеду за тобой сюда через три часа.

– Сам доберусь, мне до этого еще парочку дел надо уладить.

Он протянул к ней руку. Она вопросительно посмотрела на него.

– Мне для этого нужен паспорт. А тебе надо поесть. А то совсем отощаешь.

Она колебалась. Потом протянула ему паспорт и билет на самолет.

– Я на тебя надеюсь, – произнесла она.

Он посмотрел на нее ничего не выражающим взглядом.

И ушел.

Часы над выходом на посадку С-4 в аэропорту Чхеклапкок показывали без четверти восемь, и Кайя была на грани отчаяния. Разумеется, он не пришел. Это же естественный рефлекс и у животных, и у людей – прятаться, когда тебя ранили. А Харри Холе ранен, сомневаться не приходится. В отчетах по делу Снеговика в деталях описывались все убийства женщин. Но Гуннар Хаген рассказал ей то, чего в отчетах не было. Что бывшая возлюбленная Харри Холе – Ракель – и ее сын Олег оказались в лапах безумного убийцы. И что она вместе с сыном сразу же покинула страну, как только дело было закончено. И что Харри подал рапорт об увольнении и тоже уехал. Он просто был ранен сильнее, чем ей казалось.

Кайя отдала свой посадочный талон и направилась в «рукав», уже думая, что ей писать в рапорте о невыполненном задании, когда увидела его. Он бежал по зданию терминала, освещенному солнцем. На плече у него висела сумка, в руках пакет из дьюти-фри, и он лихорадочно пыхтел сигаретой. Он остановился у стойки. Но вместо того чтобы отдать свой посадочный талон на контроле, отставил в сторону сумку и посмотрел на Кайю полными отчаяния глазами.

Она вернулась к стойке.

– Что-то случилось?

– Сорри, – сказал он. – Я не могу лететь.

– Почему?

Он указал на пакет из дьюти-фри:

– Только что вспомнил, что в Норвегию беспошлинно разрешается ввозить лишь по одному блоку сигарет на рыло. А у меня два. Так что, если… – Лицо его оставалось невозмутимым.

Она поморгала, стараясь не выглядеть чересчур радостной:

– Давай сюда.

– Огромное спасибо, – сказал он, открыл пакет, в котором, как она успела заметить, не было бутылок, и протянул ей блок «Кэмела», в котором уже не хватало одной пачки.

На посадку она шла перед ним, чтобы он не видел, как она улыбается.

Кайя не засыпала довольно долго, так что запомнила и взлет, и Гонконг, исчезающий под ними, и взгляд Харри, прикованный к приближающейся тележке стюардессы, в которой соблазнительно звенели бутылки. И увидела, как он закрыл глаза, и услышала, как он еле слышно отвечает стюардессе:

– No, thank you^[15].

Она размышляла, прав ли Гуннар Хаген и неужели сидящий рядом с ней человек – действительно тот, кто им нужен.

А потом отключилась, как будто куда-то провалилась. Ей привиделось, что она стоит перед закрытой дверью и слышит одинокий, холодный крик птицы в лесу, и он казался таким странным, потому что солнце светило и светило… И что она открыла дверь…

Она проснулась и обнаружила, что уткнулась головой ему в плечо. Во рту пересохло. Голос командира экипажа сообщил, что они заходят на посадку в Лондоне.