– Рой о птицах знает больше, чем обо всем остальном. Разве что о машинах столько же. И о заправках. – Но не про людей, – добавила Шеннон.По интонации я так и не понял, вопрос это или утверждение.– Именно, – подхватил Карл, – поэтому он и давал людям названия птиц. Папа был рогатым жаворонком. А мама – каменкой. Дядя Бернард – болотной овсянкой, потому что сперва учился на священника и лишь потом передумал и стал автомехаником, а у болотных овсянок белый воротничок.Шеннон засмеялась:– А ты, дорогой, – ты кем был?– Я был… Кем уж я был-то?– Луговым коньком, – тихо проговорил я.– Значит, луговой конек красивый, сильный и умный? – хихикнула Шеннон.– Может, и так, – поддакнул я.– Это потому, что он летает выше других, – объяснил Карл, – а еще он громкоголосый и совершает… как уж это называется?– Вокальные полеты, – подсказал я.– Вокальные полеты, – повторила Шеннон, – как красиво. А это что такое?Я вздохнул, будто мне уже осточертело объяснять каждое слово. – Взлетев как можно выше, он принимается петь, чтобы все видели, как высоко он взлетел, а потом расправляет крылья и опускается – медленно, чтобы лишний раз покрасоваться и показать, какие штуки он умеет.