– А ты Книгу читала, типа? – спросил Окри с сомнением.

– У меня отец был пастором, – Лилит покосилась на него насмешкой. – С пеленок слушала, заучивала, и на службу ходила каждое полнолуние. И знаю о ламбианцах достаточно, чтобы их презирать.

Окри немного помолчал, задумчиво пиная мелкие камни под своими ногами.

– Например? – спросил он.

– Например, – охотно подхватила она. – Что твое клеймо чудное обозначает, ты в курсе?

– Ну, грех, типа, – слегка неохотно ответил мальчик. – Что на мне теперь печать сатаны.

– Ага. И все?

– Бляха, не знаю. Наверное.

Услышав раздражение в его голосе, Лилит немного смягчилась.

– Не твоя вина, что не знаешь. Это в церковных школах изучают, которые нижегородским не светят. Хочешь, расскажу пока идем.

Окри кивнул.

– Тогда давай сначала. Книга описывает Катаклизм, который привел к кончине старого мира и зарождению нового. Конкретнее – падение Вавилона, крупнейшего торгового центра на тогдашнем Континенте. “Пал, пал Вавилон, город великий, потому что он яростным вином блуда своего напоил все народы.”, цитируя Книгу. Ламбианцы верят, что язычники и племена прогневали Бога, и Катаклизм был проявлением его гнева. И что он непременно повторится, если мы не будем жить по его заветам. Конкретнее – по Книге.

– А откуда взялась сама книга?

– Была написана безымянным пророком, якобы. Ламбианство возникло вскоре после Катаклизма, но по-настоящему пошло в гору только когда люди обжились в новом мире. Начали формировать государства, осваивать новые земли.

– Еще чары и печати, – добавила Дарири. – В старом мире их не было. Когда люди их открыли, началась новая эпоха.

– Ага, – кивнула Лилит. – Ламбианство очень долго было просто еще одним верованием, которых раньше было по десятку на количество стран. Это сейчас их, считай, пять, а раньше было валом, и везде верили во что-то свое. На Севере, например, жили язычники. Это еще когда говорили на древнесеверном, и поклонялись Иштар.

– А потом что?

– Ламбианство не случайно укоренилось именно на Севере. Греховный Вавилон, который они так любят поносить, это современный Пиргос.

– Эт где колдунская академия?

– Чародейская, – поправила Дарири. – Говорят, раньше он был больше. Хотя не знаю, как это вообще возможно.

– Ламбианство основано на страхе перед судным днем, и проще всего этот страх вбить в тех, кто воочию видел разрушения от Катаклизма, – пояснила Лилит. – С годами ламбианские приходы становились обширнее, идеи – все более популярными. Пятьсот лет назад, когда Север был почти таким же, как сейчас, они стали достаточно влиятельны, чтобы занять место подле Короны. Они объявили северян избранным народом, а Север – священной ламбианской землей. Якобы именно там Агнец снизойдет на землю.

Окри слушал. Лилит продолжала:

– Дальше ты должен знать. Поначалу они вели себя тихо, но с каждым десятилетием все борзели. Сначала они перестали проповедовать на древнесеверном – дескать, люди носили этот язык в языческие времена, и слова в нем отравлены дланью Зверя. С задачей выдумать свой язык они не справились, поэтому перешли на всеобщий, на котором люди худо-бедно разговаривали. Прошло около ста пятидесяти лет, прежде чем ламбианцы выбили древнесеверный даже из самых глухих деревень. Теперь почти невозможно найти того, кто все еще на нем говорит.

– “Выбили” как?

– Если в деревне живет больше двадцати человек, там будет свой пастор, которого назначает церковь. Обученный грамоте дьякон из церковной школы, который по этому праву является главой поселения. Пасторов обучали на всеобщем, а они уже распространяли его на местах. Через какое-то время особенно отпетых упрямцев, которые не желали принимать ламбианство и продолжали говорить на дренесеверном, стали публично осуждать и называть еретиками. А за еретичество, как ты знаешь, у них полагается клеймо и изгнание.

Она посмотрела на Окри, опустившего глаза в землю.

– Кроме еретичества клеймят за блуд, воровство и убийство. В городах за блуд и убийство казнят, в деревнях – как решит село.

– А это почему плохо? – не понял Окри. – Я свою марку заслужил. И виселицу тоже, наверное.

– О, чувство вины они вдалбливают отменно, – фыркнула Лилит. – “Четвертый Ангел вылил чашу свою на солнце: и дано было ему жечь людей огнем” – вот этими строчками они оправдывают клейма. Раз согрешил, так обречен искупать всю жизнь – с клеймом тебя будут презирать, у тебя ничего не купят, и продадут что-то далеко не всегда. Ты знаешь, что в любой город кроме Синепалка хер попадешь с клеймом? По крайней мере, по закону.

– Не, не знал, – ответил мальчик. – Знал всегда, что у нас дышится легче. Так заезжие говорили.

– Все благодаря Варгулу. Хоть мэтро и не обладает властью менять законы или даже иметь свою стражу, Варгул умудрился наладить в Синепалке что-то похожее на нормальную жизнь. Там слабые приходы, куча клейменных нижегородских. И в город можно войти, не берясь за меч. Что касается клейм – они и для стыда тоже. По мнению ламбианцев, только в стыде можно отыскать покаяние. Они хотят, чтобы ты стыдился и страдал. Потому что им так удобно.

Окри поднял на Лилит вопросительный взгляд. Она выдержала небольшую паузу.

– Удобство и власть – все чего они хотят, малой. И доказать это очень легко. В Книге помимо этих четырех грехов упоминается еще один, но за него не полагается ни клеймо, ни наказание. “И не раскаялись они в убийствах своих, ни в чародействах своих, ни в блудодеянии своем, ни в воровстве своем”. Глава 9, стих 21.

Окри оглянулся на Дарири. Чародейка сохраняла молчание. Мальчик озадаченно повел головой.

– В смысле… Чародеи ж не выбирают такими родиться?

– Не выбирают, – подтвердила Лилит.

– Так и че… Ты с рождения прокаженный, типа?

– Именно. По мнению ламбианцев все чародеи рождены с грехом, тронуты Сатаной. И поэтому всю жизнь они должны положить на служение Богу, и искупление этого греха. А единственный способ служить – это вставать под плети церкви в Пиргосе, а потом сражаться в священном войске за Корону и Агнца, – Лилит усмехнулась. – Не врубаешься, нет? Вера в Книгу для них кончается там, где начинается выгода. А тех, кто по каким-то причинам в Пиргосе не учился, – Лилит кивнула на Дарири, шедшую чуть сзади. – Обходят стороной и презирают. Можешь у нее спросить, как это бывает.

– Лучше не болтать о том, что ты ренегат, – подтвердила Дарири. – Слава богу, на нас нигде не написано. Большинство это скрывают, чтобы не портить отношения с соседями. Но это бывает тяжело.

Окри надолго погрузился в раздумья.

– Но это все же не Бог делает, – наконец сказал он. – Эт церковь. Кто сказал, что он их не покарает?

– Ага, – насмешливо ответила Лилит. – Покарает только так. Архиепископ воротит всем в стране, забирает земли и раздает их по щелчку пальцев. Церковные подати с деревень и архонов набивают казну, у него в подчинении все войско Севера и стража каждого из крупных городов. Такая кара божья, просто куда деваться.

– Ну, может, не щас. Потом, когда придет Агнец.

– Ну сиди жди, пока придет, – фыркнула Лилит. – Твою мать, как же крепко ламбианцы срут в голову…

– Оставь ребенка в покое, – подала голос Дарири. – Хочет верить – пускай.

– И ты туда же. Ламбианство это яд, Дарь. И его надо выбивать из башки чем раньше, тем лучше.

– Эт я сам решу, без всяких выбиваний, – подал голос Окри.

Лилит слегка закатила глаза, и издала тяжелый вздох.

– Как скажешь, малой.

Они довольно долго шли молча, переваривая этот разговор. Окри нарушил тишину первым:

– А где ты читать выучилась? Раз ты из земельников.

– Отец был грамотный, он подучивал на Книге. Но я никогда не горела – больше у нас читать было нечего.

– Мы ее учили, – сказала Дарири. – Читать и писать. Изумляюсь как преуспели, если честно.

– Это да. Меня невозможно было за стол усадить. Я в подвале пряталась, лишь бы в сотый раз не выводить алфавит.

– Ой да прям, в подвале! Не так уж все было плохо.

– Я тебе серьезно говорю. За винными полками ныкалась. Терпеть ненавидела эти уроки. Зато потом, – она дернула бровью в сторону Окри. – Начала читать то, что мне самой было интересно.

– Истории какие-нибудь, про героев?

– Держи карман. Руководства для дипломатов и переговорщиков, в основном. Истории родовых домов, если удавалось достать. Книги по следопытству тоже были интересные, но их днем с огнем было не сыскать.

– Тоска зеленая, – Окри слегка вспотел.

– А то, – кивнула Лилит. – Я вообще жутко скучная. Поэтому не будь как я, малой.

– Ты смотри не лопни от мудрости-то, – улыбнулась Дарири. – Крепко же тебя монахи воспитали. Поучать других вон начала.

– Да меня б кто поучил, когда я соплячкой была. В Аньянге не просто так детей отдают в подмастерья с пяти-шести лет. Чтоб мозгов набрались.

Дарири фыркнула.

– Идри об стену чуть не расшибся, пытаясь тебя хоть чему-то научить. Не особо помогло.

– Это потому что мне всегда плевать было, что он обо мне думает. Слишком активно в отцы набивался.

– Дура ты, Лилит, – с досадой сказала Дарири. – Он хороший старик, добрый. Пригрел тебя, выучил задарма. А ты все зубы скалишь.

– Жуткая дура, – согласно кивнула Лилит. – И злобная притом. Да еще и лицемерить не люблю.

– Это вежливость называется, – Дарири остановилась, переводя дыхание. – И уважение.

– Уважение надо заслужить, – Лилит притормозила, ожидая, пока та отдышится. – Оно не дается по умолчанию просто потому что.

– И что, ты хочешь сказать, что Идри за три года не сделал ничего, заслуживающего уважения? – Дарири возобновила медленный шаг, опираясь на палку.

– Что-то сделал. Но недостаточно. Хребта у него нет. По крайней мере, я его никогда не видела.

– Чего нет? – заинтересовался Окри.

– Хребта. Так говорят, когда человек трус и козел.

– Идри не трус и не козел, хватит уже помоями лить! О себе думай, чем других судить! – вспыхнула Дарири.

– Как скажешь, чародейка, – пожала плечами Лилит.

Вскоре они достигли снежной части гор. Дарири и Окри достали из рюкзаков купленные в городе накидки. Было зябко, дышать стало труднее, и даже видом было не насладиться; они углубились в горную гряду, и их окружали только скалы, камни, земля и редкая растительность. Но и она постепенно исчезала, вытесняемая из пейзажа снегом и камнями. Увидев, что Лилит так и осталась в легких воздушных штанах и жилетке, Окри недоверчиво спросил:

– А ты че? Закаленная?

– Я не мерзну, малой, – ответила Лилит.

– Че, совсем? – озадачился мальчик. – Заливать брось.

– Если ее в сугроб положить спать, к утру только снег вокруг растает, – подтвердила Дарири через отдышку. – Мы проверяли.

– Что не значит, что мне было приятно спать на земле, – вяло огрызнулась Лилит.

– Мне б так… – проворчал Окри вполголоса.

Они прошли ущелье, не без труда преодолев длинный веревочный мост, растянутый над пропастью. Опасаясь ступать на шаткую конструкцию, Дарири создала под собой порыв ветра, способный поддерживать ее тело, и перенесла себя на другую сторону с помощью чар. Это простое действие отняло у нее много сил: лицо осунулось, под глазами пролегли мешки, движения стали вялыми, а настроение сильно испортилось.

На выходе из ущелья Лилит указала рукой вниз. Взглянув вниз с каменного обрыва, Дарири увидела глубокую, идеально круглую пропасть, будто нарочно выбитую в скале. Внизу росли деревья, а больше с такой высоты ничего нельзя было разглядеть.

– Считается, что такие вот углубления в горах – следы ног Тапантсе.

– Больше похоже на след от червоточины – опасливо отходя от края, заметила Дарири.

– Вместо того, чтобы отпускать комментарии на тему твоего невероятного занудства, я объясню Окри, что такое червоточины, – фыркнула Лилит, двигаясь дальше по узкой тропке. – Это такая аномалия. Иногда возникают в воздухе и выжигают все вокруг. Дерево, камень, даже воздух.

– Малоизученное явление, – кивнула Дарири, держась рукой за скалу слева. – Теорий больше, чем фактов. И что их вызывает, неизвестно.

– И че… там так и остается пустота? – спросил мальчик с плохо скрываемым страхом.

– Нет конечно. Заполняется воздухом, землей, водой, в зависимости от того, где возникла. Но не сразу. Какое-то время там ничего нет.

– И че будет, если туда… ну, сунуться?

– Я почем знаю? – рассмеялась Лилит. – Как-то пока не тянуло проверять.

– Дышать будет нечем. Тепло будет уходить из тела. Пол-мины, может, протянешь, потом все, – Дарири повернула голову, стараясь не смотреть вниз.

– Иди боком, если боишься.

– Пожалуй что и пойду, – чародейка прижалась спиной к скале.

– Иди-иди. Авось даже до судного дня до храма доберемся, – усмехнулась Лилит, подмигивая Окри.

Храма они достигли вскоре после заката. Он лежал в снегах огромным спящим драконом, и шипы на спине в виде многочисленных шпилей крыш, казалось, подпирали собой небосвод.

– Здоровый какой! – восхищенно прошептал Окри.

Храм был сложной, но цельной ассиметричной конструкции; пристройки уходили вверх, повинуясь неровному гористому ландшафту, и плавно перетекали одна в другую по убыванию размера. Каждый архитектурный элемент занимал свое место. На легком ветру мягко пели бубенчики и колокольчики, на широком крыльце главного здания висело два магических фонарика.

Пока Дарири впитывала величие и самобытность внешнего вида храма, Лилит буднично поднялась на крыльцо, стаптывая снег с сапогов. Главная дверь была резной и массивной, с большими кольцами. Лилит взялась за одно из них обеими руками, и с силой потянула, упираясь ногами в землю. Створка медленно, со скрипом приоткрылась.

– Я обычно хожу через боковую, сразу в жилые, – Лилит шагнула внутрь первой. – Но для вас уж устрою полный парад, так и быть.

Главный зал был огромным и пустым; на полу лежали небольшие коврики, а на многочисленных колоннах красовались разнообразные геометрические орнаменты. Зал казался скорее функциональным, чем нарядным, и, проходя вслед за Лилит по широким коридорам, Дарири убедилась, что эта оценка применима ко всему сооружению храма.

Они дошли до длинного ряда одинаковых дверей, и Лилит принялась отсчитывать их, выискивая нужную.

– Ваши покои, кирьи, – она жестом пригласила их внутрь. – Я тоже спать. Утром тренировка.

– Погоди! А нам что делать?

– Что хотите, – пожала плечами Лилит. – Осмотритесь, познакомьтесь с кем-нибудь. Утром отведу вас на завтрак. Короткой ночи.

– Да кончится она быстро, – буркнула Дарири недовольно, закрывая дверь. Она присела на жесткую односпальную кровать в углу комнаты, положив свой рюкзак у ее изголовья. Окри так и остался стоять посреди комнаты, растерянно оглядваясь. Смятение, написанное на его лице, вызвало в Дарири сочувствие.

– Я не из нижегородских, – сказала она негромко, укладываясь на кровать. – Но я тоже рано лишилась дома. Я помню это ощущение: новое место, незнакомые лица. Все чужеродное, будто кто-то вырвал тебя из родного гнезда, и заставил лететь на неокрепших крыльях.

Окри аккуратно присел на кровать напротив.

– А легче станет? – спросил он негромко.

– Да, – кивнула чародейка. – Со временем.

Окри покивал. Дарири улыбнулась в темноте.

– Давай спать. Утром все будет лучше.

Лилит встала за час до рассвета, и долго сидела в темной комнате, настраиваясь на грядущий день. Ей потребовалось слегка размяться и умыться талой водой, чтобы стряхнуть сон. Перетянув на затылке высокий хвост и одевшись в тренировочную одежду, она покинула комнату с чувством предвкушения на сердце.

В такой час холлы еще пустовали; вопреки стереотипам, монахи ценили здоровый сон и использовали каждую выделенную на него мину. Все, кроме Чи: перед рассветом его всегда можно было застать на широком балконе второго этажа.

Увидев знакомую прямую спину пепельного цвета и спиральнозакрученные рога, Лилит ненадолго застыла на месте. Она медленно подошла и села рядом с Чи, приняв медитативную позу.

Нужное состояние пришло не сразу: в голову лезли назойливые мысли, а тело требовало движения. Но Лилит упрямо возвращала себя к пустоте, и вскоре перестала ощущать течение времени. Она продолжала медитацию, пока Чи не открыл глаза и не сказал:

– До отъезда твое дыхание было ровнее.

Лилит повернула к нему голову, и взгляды их глаз цвета аметиста встретились.

– Вы разочарованы, мастер?

– Ничуть, – легко улыбнулся Чи, и повернул голову к заснеженным горным вершинам. – Давай выпьем чаю и поговорим.

Лилит с готовностью встала и подошла к небольшому столику со вделанной в него жаровней, на которой стоял заранее подготовленный глиняный чайник. Она развела огонь искрящимся камнем, и приготовилась ждать.

– Как поживает Амелия? – спросила она.

Чи поменял позу, скрестив длинные ноги.

– Мастер Пайндо тренирует ее. Она полна живой энергии.

– Она выбрала магдэ?

– В большей степени магдэ выбрало ее, – улыбнулся Чи.

Лилит поднесла стол и поставила его рядом с монахом, взяв горячий чайник за ручку и налив воды в круглую, широкую плошку.

– Я привезла еще одного мальчика, мастер.

– Пусть присоединяется ко всем, – он медленно кивнул и взял плошку в обе руки, вдохнув пар. – У меня к тебе вопрос, каиин.

– Да, мастер? – Лилит налила себе чай.

– Я хочу, чтобы ты была честна с собой. Почему ты выбрала айдзу кагэ-рю?

– Это древнее искусство, – не задумываясь, ответила Лилит, беря в руки плошку.

Чи с улыбкой качнул головой.

– Это не ответ, каиин.

Лилит задумалась.

– Потому что против него не существует эффективных техник защиты.

Чи кивнул.

– Каждый сам волен распоряжаться своим мастерством. Ты выбираешь нести смерть, – он сделал длинную паузу, неспешно отпивая чай. – Для чего тебе кэндзюцу, каиин?

Лилит сощурилась на блестящий на солнце снег. Она чувствовала, к чему он клонит. Но лгать и притворяться не собиралась.

– Для моего пути, мастер.

Чи снова медленно кивнул.

– Ты юна, каиин. Ты еще можешь выбрать, куда пролегает твой путь. Ты используешь мастерство для земных дел. И много времени проводишь в них.

Лилит отпила чай.

– Нельзя жить в облаках, пока ты живешь на земле, – посмотрел на нее Чи. – Рано или поздно придется выбрать.

Лилит долго молчала, опустив голову и смотря на то, как в ее плошке медленно раскрываются чайные лепестки.

– Я понимаю, мастер, – наконец сказала она тихо. – Мне нужно выполнить один заказ. И я вернусь, насовсем. Или…

– Или останешься на земле, – согласно кивнул Чи и улыбнулся ей ободряюще. – Это не прощание, каиин. Куда бы не завел тебя твой путь, ты всегда будешь нести в себе частицу мудрости айдзу кагэ-рю.

Лилит сдержанно вздохнула, смутно ощущая внутри странную горечь, ей не присущую. Она посмотрела на мастера.

– Всегда ведь есть ниндзюцу, верно? – усмехнулась она с грустью.

Чи кивнул.

– Всегда есть ниндзюцу, каиин.

Все утро она проходила смурной, и даже спарринг с Амелией не поднял ей настроения. Лилит не смогла уйти от простейшей подсечки, и даже не сделала попытки перекатиться и вернуться в стойку, так и оставшись лежать в снегу.

– Да что с тобой такое? – весело спросила Амелия, проворачивая в руках магдэ – длинный деревянный шест. – Что там внизу стряслось?

– Внизу? – спросила Лилит, задумчиво глядя в небо. – Ничего. Чи больше не хочет учить меня.

Амелия удивленно вскинула брови.

– Сказал, что мне нужно выбрать, – Лилит неохотно поднялась и отряхнулась от снега. – Работа или храм.

– Так, погоди! В смысле не хочет? Просто выбери храм и учись на здоровье! – Амелия подняла с земли ее магдэ и протянула его Лилит.

Та тяжело вздохнула, задрав голову к небу.

– Да как, Ам-ам? – спросила она с горечью в голосе. – Как я откажусь от работы?.. Помнишь мое первое правило?

Амелия тоже окинула взглядом бледно-лиловый небосвод, словно ища, на что смотрит Лилит.

– Он прав, Ли-ли. Ты же сама знаешь. Нельзя принадлежать двум мирам сразу, – сказала она уже серьезнее.

Лилит взяла в руки сыпучий снег, ничего не ответив.

– Брось свою меланхолию. Давай тренироваться. Доживи сегодняшний день, а завтра…