Морген не сразу решилась слезть с подоконника, но звонок пиликал и пиликал. Держась спиной к стене, чувствуя себя слишком незащищенной, она прошла мимо распахнутой двери ванной. Везде было пусто – и осторожное прощупывание сканированием тоже показало, что она одна в квартире.

– Что у тебя там творится? – с любопытством спросил Каролус.

Старая поганка, даже не обеспокоился.

– Я… опоздаю, – сказала Морген. – Уже выезжаю, буду через сорок минут. Я все объясню.

В холле больницы она первым делом зашла в магазинчик и купила два оберега для дома.

Ненастоящий      

– Ты уясни одно, – сказал однажды куратор. – Ты думаешь, что ты сейчас крутой и видишь всех насквозь. И ни фига это не так. Есть ребятки, которые умеют болтать так, что ты и не поймешь, что тебя дурят. Они будут коверкать факты, недоговаривать, из кусков правды склепают тебе большую ложь. И ты – даже со своей суперспособностью – ничего не уловишь. Чтоб понятно было, вечером погляди новости по телеку, а еще лучше какие-нибудь политическую болтологию. Я тебе заранее скажу, что они все как есть врут, а ты попробуй это увидеть своими внутренними глазами.

Сова был прав: Лейтэ попробовал и совсем ничего не понял и не увидел. Ведущий что-то эдакое порой выдавал, что было неправдой, а вот остальные – нет. Даже заранее зная, что выступающие в передаче люди лгут, Лейтэ не смог этого увидеть.

И в фильмах, где играли по-настоящему крутые актеры, этого тоже не было. Они верили в то, что говорили и что делали, и потому превращали придуманные кем-то слова в истину.

Лейтэ не хотелось во всем этом разбираться: чем больше он узнавал, тем хуже ему становилось, и все сильнее было желание накрыть голову подушкой и не вылезать долго-долго.

Мелькали трусливые мысли, что можно попросить маму что-нибудь сделать, вытащить его из этой кривой неправильной школы, где на уроках физкультуры после отжиманий и пробежек отрабатывали сабельные удары и метание кинжалов. А на уроках биологии наизусть заучивали список сущностей, которых нельзя убивать, несмотря на их опасность, и изучали разницу между горбанами и русалками. А эта парафизика, которая должна была начаться на следующей ступени… и еще начерталка, от названия которой плевались все однокурсники…

Но каждый раз, когда он возвращался домой, Лейтэ пытался выглядеть спокойным и говорил, что хоть трудновато, но он как-нибудь разберется.

Ему уже объяснили, в первую очередь объяснили, что теперь его родители – только номинально, по старым бумажкам, родители, а настоящую ответственность за него несут государство и Институт.

Вот таким образом, быстрее, чем он думал, исполнились его мечты о самостоятельности.

Сова все-таки изредка тоже врал и совсем не смущался, когда Лейтэ говорил ему об этом.

Лейтэ уже привык к нему, и, наверно, сейчас это был единственный человек, которого Лейтэ без стеснения уличал во лжи. Остальных не решался. И без того ребята в новой школе лишний раз старались не подходить. Лейтэ изо всех сил притворялся, что его это ни капли не волнует.

Один пацан немного подкалывал его по поводу того, что Лейтэ первое время часто рвало, но Лейтэ пару раз насовал ему в морду, и тот успокоился.

Зато насчет старых друзей его сразу предупредили, что они «отвалятся» – так и вышло. Игорь не перезвонил, а когда Лейтэ поймал его после школы, наврал про телефон.

Легче всего было с Гепом – пес ничуть не изменился. Он был истинным от носа и до кончика хвоста.

Со временем Лейтэ перестал видеть золотой дым, когда люди врали, он просто различал правду и ложь, как люди различают оттенки цветов или ноты в музыке. Иногда ему казалось удивительным, что остальные этого не понимают.

С учебой у него не очень клеилось. В подготовительном отделении не было таких классов, как он привык, – просто потому, что все ребята были разные, кто старше, кто младше. Учеников старались объединять в небольшие группы, чтобы на общие предметы вроде тех, что в обычной школе, ходили вместе. По истории магии Лейтэ пришлось догонять: выдали планшетник с учебниками и сказали, до какого параграфа зубрить, чтобы уложиться со всеми. По парабиологии и практическим занятиям у него была индивидуальная программа, по которой он катастрофически не успевал. Преподаватель практики, молодой чернявый парень, врал, что все в порядке, потом вспоминал, что Лейтэ понимает, и смущался.

Но у Лейтэ в голове не укладывалось: как, ну как это все можно сделать? Какие плетения, что плести? Узлы заклинаний? Из чего? Из воздуха, что ли?

– Это блок, – говорил преподаватель практики. – Такое бывает. Его нужно преодолеть, и…

– Ты, блин, не усложняй, – в свою очередь говорил куратор. – Делай, что говорят, и когда-нибудь получится. Ты думаешь, я прям сильно в этой парафизике разбираюсь? Нафига мне это нужно? Работает – и ладно.

Однажды куратор приехал не в обычное время, снял его с занятий и повез в госпиталь. Директриса подготовительного отделения, нервно заламывая длинные худые пальцы, говорила им в дорогу:

– Сова, головой отвечаете! Мальчик только-только начинает входить в сообщество… он еще нестабилен. Вы должны обращаться с ним крайне аккуратно!

«Угу, – подумал Лейтэ. – Ну, квочка. Ничего, что я тоже тут стою и все слышу?»

Ее узкое смуглое лицо кривилось, собираясь морщинами, она действительно волновалась. Лейтэ вежливо кивнул на прощание и донельзя радостный, что сбежал с занятий, даже не спросил Сову, куда они едут.

Тот сказал сам, резко выруливая на набережную:

– Помнишь ту бабу, которая тебя хотела забрать?

Лейтэ неуверенно кивнул: образ той женщины в его сознании уже давно превратился в кашу из кусков воспоминаний.

– Один из пацанов, которых она до тебя похитила, сбежал, – сказал Сова. Он был непривычно серьезен. – Только он не разговаривает. Вроде бы узнает близких, но разговаривать не хочет.

– А я… чего?

– А ты постоишь рядом, когда я с ним попробую поговорить. Может, в этот раз что-то выйдет.

Лейтэ шагал вслед за Совой, едва поспевая за широкими шагами куратора. Тот бурчал под нос, потом хватался за телефон, ругался с кем-то. В просторном холле больницы их сторонились.

– Чего-то случилось? – деланно небрежным тоном спросил мальчик, когда они зашли в лифт больницы.

Сова покосился на него сверху, прищурив лисьи глаза, потом вздохнул.

– Есть такое.

Но пояснять не стал.

Они вышли на третьем этаже. Детское отделение госпиталя было повеселее серого холла. Тут и мультяшные герои на стенах, и даже игровой уголок был. На большом мягком кубе сидели две девчонки и шушукались. Сутулый мальчишка рисовал за столом. Фломастеры он попутно мусолил во рту, и вокруг губ весело расплывались разноцветные полоски.

Тот мальчик был в отдельной палате. Плотные шторы были закрыты, а свет выключен. Горел только ночник на тумбочке. Рядом с кроватью на стульях сидели двое мужчин.

– Здоро́во, Сова, – сказал один из них, плавно вставая, чтобы пожать руку Сове.

Лежащий в кровати мальчик встревоженно повернул лохматую голову в их сторону. Тощий, с серым отекшим лицом и забинтованными руками.

Его звали Саней, как и Лейтэ когда-то.

От его вида Лейтэ замутило, и он шагнул назад, чтобы между ними стоял Сова.

– Ну как?

– Да никак. Мамаша сейчас пошла обедать. Она ревет не переставая, пацан расстраивается. Но рта не открывает.

Мужчина с досадой пожал плечами и заглянул Сове за спину.

– А это кто?

– А это мой подопечный, – с неожиданной гордостью сказал Сова, и Лейтэ удивленно посмотрел на него.

– Тот самый? Ну-ну. Ладно, мы тоже на обед, оставляем пока на вас. Если без нас будете уходить, дежурного на этаже оповестите.

Сова только кивнул.

– Это кто, следователи? – тихо спросил Лейтэ, когда мужчины ушли. – А где те два высоченных дядьки? Ну, который один в очках, другой с бородой.

– Один в больнице, другой… тоже в больнице, – с непонятной досадой ответил Сова.

Следующие минут десять Сова терпеливо и мягко пытался разговорить тощего и равнодушного Саньку Жукина.

Тот сначала смотрел внимательно, потом отвел глаза и перестал даже слушать.

Сова вздохнул.

– Слушай, – вдруг сказал Лейтэ. – Привет.

Мальчишка вздрогнул и вскинул глаза, приглядываясь.

– Меня раньше так же, как тебя звали, – заторопился Лейтэ. – И одна тетка хотела меня забрать. Обманула, что собаку надо придержать, пока она в машину садится. Такая толстая рыжая тетка с короткими волосами.

Мальчишка слушал его, не отвечал, но внимательно смотрел, и Лейтэ, сбиваясь, рассказал всю историю целиком.

Они помолчали.

– Пацан, там ведь еще ребята были, – сказал Сова. – Мы же их следы нашли. Хоть что-нибудь выдай.

И снова тишина плотной ватой укрыла их.

Мальчишка опустил голову, соединил забинтованные ладони.

– Придурковатая, – сипло и едва слышно сказал он. Исподлобья глянул на Лейтэ. – Тебя хотела забрать. Она приходила через день и через два, приносила еду. Я не знаю, как их зовут.

Потом он лег на койку, завернувшись с головой в одеяло, и больше не отвечал.

Сова некоторое время ждал, но без толку.

– Постой здесь, – сказал он Лейтэ. – Я вызову дежурного и пойдем.

Когда он вышел, Лейтэ встал в дверях, поглядывая то в палату, то в коридор. В полумраке блеснули белки глаз: мальчишка извернулся под одеялом и поглядел на Лейтэ.

– Ты ненастоящий, – прошелестел он. – Тебя она бы не забрала.

В его словах не было лжи. Ни капли, ни тени.

Мерзкий холодок пополз по спине, и Лейтэ торопливо отступил в коридор, на свет, в шум человеческих голосов. Он себе напоминал, что пацан много чего повидал страшенного, и украли его, и сбежать он смог, но это не успокаивало. Санька Жукин не лгал – и пугал так же, как та тетка на набережной.

Когда они ехали обратно, Лейтэ решился рассказать о том, что выдал мальчишка напоследок.

– Ведь он не врал, – растерянно сказал Лейтэ. – Я-то знаю. Но почему – «ненастоящий»? Разве я ненастоящий?

Сова послушал, но отмахнулся:

– Да ну, не бери в голову. Пацан, наверно, почуял, что ты маг. В себя еще не пришел, вот и понял все криво. Хотя… нет, не сходится. Как он мог почуять?

– Он обычный человек, – сказал Лейтэ. – Они не умеют читать ауры. И даже не видят их.

– Н-да. Придется его еще через одну медкомиссию прогнать.

Когда наступит весна

«Ну что ж, температурный рекорд побит, хотя вряд ли кто-то из жителей города этому рад. За прошедшие две недели апреля столбик термометра не поднялся ни на одно деление. Мартовской оттепели будто бы и не было. Снег, не успевший растаять, так и лежит повсюду, словно весне забыли рассказать о том, что ей пора приходить.

В погодном центре нас уверили, что это лирика и все будет в порядке – таком, как оно должно быть. Впрочем, они с марта обещают нам теплую погоду, но отчего-то их предсказания никак не сбудутся.

Эта аномально холодная весна мало того что неприятна сама по себе, так еще и наводит на подозрения: а все ли так «в порядке», как нас пытаются уверить?

Для того, чтобы это выяснить, мы обратились к собственному источнику в руководстве Института парасвязей. Мы узнали, что в начале весны сотрудники Института запустили старинное заклинание, якобы для поиска пропавших детей (см. статью «Слезы и надежды матерей Гражина», стр. 5). Последствия и побочные эффекты этого заклинания, как сказал наш источник, до конца неизвестны…

Здесь мы не станем делать абсолютно логичный вывод – он и так ясен. Мы только спросим: сколько нам еще терпеть подобное?

Хотелось бы обратиться к городским властям: что они собираются с этим делать? Или мнение простых граждан уже никого не интересует?..»

Копеч Павел. Когда наступит весна?

// Вечернее слово Гражина, №2(15) 13 апр. 20.. г.,

«Мы настоятельно рекомендуем гражданам не прислушиваться к откровенно бредовым и безосновательным заявлениям неспециалистов. Разумеется, мы все понимаем, что сенсации и прочее – хлеб журналистов, и из любого события они готовы создать скандал. Но в данном случае они попали пальцем в небо. Плохая погода – всего лишь плохая погода. По прогнозам метеослужб уже к концу апреля антициклон с Западного океана принесет нам тепло и солнечные дни, остается только немного потерпеть.

Для справки приводим некоторые данные (их можно с легкостью проверить в любой библиотеке и на специализированных ресурсах глобальной сети): в 1889 году температура не поднималась выше точки замерзания до начала мая, а в 1903 году 17 апреля был зафиксирован температурный рекорд: мороз стоял зимний, столбик термометра упал на девятнадцать делений ниже точки замерзания. И это только два случайно выбранных года, а статистика куда обширнее (просмотреть сводную таблицу >>).

Мы надеемся на ваше благоразумие. Не стоит поддаваться пустой панике».

Из открытого письма

Эферу, начальника отдела по связям

с общественностью,

(опубликовано на портале

Института парасвязей (гражинский филиал))

Последствия ошибки

Почему Донно продолжал ходить на работу?

Это было мучительно, и скулы сводило от тоски, но он продолжал ходить.

Знал абсолютно точно: как только он перестанет это делать, то закончится совсем.

Как вообще может закончиться человек.

Он разорвал в одностороннем порядке партнерский договор с Робертом. Морген сказала, что тот слишком много вкладывался последнее время в стабилизацию Донно, и это ускорило ход болезни.

Морген умела быть равнодушно-жестокой. Она даже не понимала, насколько это ранит. Просто выдавала информацию, считая, что она в любом случае полезна.

Заместитель шефа каждый раз недоуменно смотрел на Донно, будто бы удивляясь, что он забыл в коридорах Чайного домика. Артемиус не разговаривал вовсе.

Сова… вот тому было наплевать. Будто бы ничего не случилось. Нет, он спросил, как так это все вышло, крепко выругался, потом еще раз выругался и пошел по своим делам.

К ним в кабинет временно перевели парня из другого отдела – и наудачу как раз того, что вел дело сына Морген. Донно подозревал, что это Сова поспособствовал, но спрашивать не стал.

Мирон был достаточно молод – лет двадцати семи. «Угрюмый ублюдок», – вскоре сокрушался Сова, но сделанного было не воротить. Длиннолицый, с вечными темными мешками под глазами, Мирон работал как лошадь, и его побаивался даже заместитель шефа.

Донно познакомил его с Морген, и Сова потом сказал, что на это представление нужно было билеты продавать. Взаимная яростная неприязнь возникла практически мгновенно и сквозила в каждом движении и слове – несмотря на то, что на поверхности оба вели себя практически безупречно вежливо. «Ну что вы, М-морген, – цедил Мирон, криво улыбаясь. – Мы работаем над делом вашего сына со всем усердием». «Не сомневаюсь, – щурилась Морген, нависая над невысоким следователем. – Я и не хотела вас обижать».