– Вы, наверное, что-то путаете. Вы и так ошиблись, пришли в мой дом по ошибке. А насчет оружия… так вообще бред какой-то. Нет, у меня и не было никакого оружия. И мне нечего вам выдавать!

Старлей пыхнул папиросой и пожал плечами:

– Хорошо. Мое дело спросить. Литературу выдайте. Мы не будем тут все обыскивать, – энкавэдэшник кивнул на напарника.

Лейтенант рылся в бумагах, которые нашел в ящиках письменного стола. Офицер вчитывался в строчки и разочарованно рвал листы пополам.

– Вы рвете мои личные письма. Я требую прекратить это! – с ненавистью в голосе произнес Павел.

Но тон на старлея не подействовал. Напротив, энкавэдэшник, довольный раздражением Клюфта, весело сказал:

– А вот требовать вы теперь уже ничего не можете. Кстати, одевайтесь. Одевайтесь. Не пойдете же вы по снегу босиком? И можете взять с собой чистое белье. Но прежде я должен его осмотреть.

Клюфт тяжело вздохнул:

– Я еще раз повторю свой вопрос: в чем меня обвиняют?

Старлей затушил папиросу. Его взгляд привлек окурок, который лежал в чугунной пепельнице. Энкавэдэшник спросил подозрительным тоном:

– Объяснять вам, за что вас арестовали, будет следователь. Мое дело вас доставить в камеру. И все. Так что вопросами себя не утруждайте. А вот я вас буду спрашивать. И отвечайте правду. Запирательство вам не поможет. Какие папиросы вы курите?

Клюфт брезгливо ответил:

– Вы что, в окурках еще копаться будете?!

– Я еще раз повторяю вопрос, какие вы курите папиросы?

– Хм, «Беломорканал», а что? – буркнул Павел.

– Так, понятые. Слышали?! Ваш сосед курит «Беломорканал». И еще, понятые, вопрос к вам: вы не видели, ходят ли к вашему соседу, гражданину Клюфту, подозрительные люди?

Мария Ивановна замотала головой из стороны в сторону, словно тюлень. Но вымолвить и слова пожилая женщина не смогла. Была так напугана. Руки тряслись. Рот перекосило в страшной гримасе. Ее муж, Василий Петрович, видя, что супруга вот-вот упадет в обморок, схватил Марию Петровну за руку и нервно забормотал:

– Нет, товарищ сотрудник, нет, не видели. Никто к нему не ходит. Никто. Не видели. Нет, товарищ сотрудник. Никто не ходит. Вроде все спокойно было.

Старлей разочарованно мотнул головой. Он тяжело вздохнул:

– Плохо. Плохо, товарищи. Нет у вас бдительности. Рядом с вами, так сказать, враг народа живет, а вы даже не интересуетесь, кто к нему ходит. Кто ходит к вашему соседу. Непорядок. Вот сейчас вы слышали: этот гражданин заявил – курит папиросы «Беломорканал». А в пепельнице лежит окурок от дорогих сортов. А точнее, от папиросы «Герцеговина Флор». Как вы можете объяснить этот факт, гражданин Клюфт? – зло спросил старлей.

Он буквально испепелял подозрительным взглядом Павла. Тот обомлел. Какие еще папиросы «Герцеговина Флор»? Он никогда не курил их! И тут Клюфт вспомнил,… он вспомнил богослова. Вспомнил этот странный сон с приходом Иоиля. И папиросы в зеленой твердой пачке. В том сне! Во сне, в котором приходил богослов. Он давал ему папиросы! И Павел их курил! «Но ведь это было во сне! Как тут оказался окурок? Значит, богослов действительно тут был, и это не сон! Он был и разговаривал со мной! Он угощал меня папиросами!» – свои собственные мысли напугали Павла больше, чем эта суета людей, пришедших арестовать его.

«Как страшно! Господи, я, наверное, начинаю сходить с ума!» – Павел непроизвольно зажмурился и застонал.

– Что с вами, гражданин Клюфт? Вы поняли, что вас взяли с поличным? Вы поняли, что вы разоблачены, так выдайте нам оружие и литературу! – радостно воскликнул старлей. – А вот окурочек-то этот, как я вижу, вас очень даже подкосил! И это надо обязательно сказать следователю! И я возьму окурок в качестве вещественного доказательства! – энкавэдэшник радовался как ребенок, который разгадал головоломку.

Старший лейтенант вскочил и подошел к Клюфту. Он втянул ноздрями воздух, словно пытаясь определить по запаху, какие папиросы Павел курил.

Клюфт открыл глаза и ухмыльнулся. Ему было противно смотреть на этого молодого человека – чуть старше его самого. Павлу так хотелось схватить энкавэдэшника за грудки, развернуть и вытолкнуть из своей комнаты.

– Что вы меня нюхаете? Как ищейка? Скажите лучше – в чем меня обвиняют? На каком основании вы тут устроили обыск? – Клюфт говорил это спокойно.

Он понимал – сорваться – значит, окончательно признать себя виновным в том, чего не делал. А эти двое в форме сотрудников НКВД только и ждут от него истерики или скандала.

– Слушайте, вы! Гражданин Клюфт, вы тут перестаньте свои права качать! Перестаньте! – старлей разозлился.

Лицо его побелело. Чекист вытянул руку и, указав на ботинки Павла, которые стояли возле двери, приказал:

– А ну надевай обувь, мразь троцкистская! А ну взял одежду! И быстро тут! Я тебе сейчас разъясню твои права! – чекист ткнул Павла в плечо.

Клюфт понял: все, теперь с ним церемониться не будут. Второй энкавэдэшник – высокий лейтенант – совсем рассвирепел. Офицер ничего не нашел. И это его выводило из себя. Он все крушил – бросил со стола скатерть и начал на нее сваливать все, что было в ящиках. На письма и тетради упали пожелтевшие фотографии родителей. Павел кинулся и хотел поднять снимки, но тут, же получил сильный удар сапогом в бок. Он застонал и согнулся пополам. Боль была невыносимой. Старлей грубо прикрикнул:

– А ну стоять на месте! Ничего руками не трогать! Ни к чему не прикасаться! Это будет расценено, как попытка скрыть улики! У меня приказ: в случае сопротивления – стрелять на смете! И тебя, гнида, мы тут же пристрелим!

Павел хватал ртом воздух. В глазах темно от боли и обиды. Где-то за спиной он услышал тихий плач Марии Ивановны. Старушка рыдала на плече у своего мужа.

– А ну, понятые, хватит тут слюни распускать! Стоять и смотреть! Мы вас для этого сюда позвали, а не для того, чтобы вы тут сочувствовали всяким заговорщикам и шпионам! – старлей орал во всю глотку.

Павел выпрямился и покосился на него. Энкавэдэшник еще раз толкнул в спину:

– Одеваться и быстро! Быстро! С собой взять все необходимое на три дня! И быстро!

Клюфт, не узнавая себя, повиновался грубым окрикам офицера. Лейтенант завязал в скатерть все, что смог скинуть в кучу. Получился огромный узел. Энкавэдэшник, пыхтя, склонился над этим узлом, как Кощей Бессмертный над сундуком со златом. Выпрямившись во весь рост, лейтенант бросил своему напарнику:

– Вот, готово! Пусть берет!

Старлей, наблюдая, как Павел надевает полушубок и шапку, рявкнул:

– Клюфт, ко мне!

Павел обреченно подошел. Офицер грубо обшарил его карманы, провел руками по ногам и, сняв с Клюфта шапку, смял что было силы. Удовлетворенный обыском, офицер достал из кармана наручники и гаркнул:

– Руки!

Павел безропотно протянул ему ладони. Старлей защелкнул на запястьях стальные браслеты и, толкнув Клюфта в спину, прикрикнул:

– Ну, бери этот узел! Не мы же потащим за тебя твои пожитки!

Клюфт, склонился над скатертью. Он услышал, как старлей шепнул лейтенанту:

– Документы-то его нашел?

– Да, вот паспорт, вот какое-то удостоверение. Вот карточки. Все тут.

– Молодец. Ладно, будем выводить. А то у нас еще один адрес сегодня. Надо быстро отвезти этого и вновь выезжать. К семи утра надо управиться.

Павел поднял сверток. Скатерть с бумагами и книгами смотрелась в руках нелепо. Скворцовы топтались у порога. Испуганные глаза и одно желание – поскорее уйти и не видеть этого кошмара. Мария Ивановна плакать перестала. Лишь что-то бормотала. Губы шевелились быстро, словно старушка торопилась сказать самой себе что-то главное, перед тем как уйти в мир иной. Василий Петрович дергал супругу за локоть.

Старлей внимательно окинул взглядом комнату. Бардак, наведенный его напарником, удовлетворил. Он застегнул шинель и, повернувшись к Клюфту, ехидно улыбнулся:

– Последний раз спрашиваю, гражданин Клюфт, нет у вас желания что-нибудь нам выдать? Пока не поздно?

Но тут на напарника обиделся лейтенант, учинивший обыск. Высокий энкавэдэшник зашипел, как змея:

– Я что, плохо искал, по-твоему? Ты же знаешь, я ничего не упущу! А вот вскрывать полы у нас просто времени нет. Пусть придут из следственного управления и вскрывают! А нам нужно арестованного доставить! Опечатаем комнату и все! Что ты, в самом деле?! Пошли, давай!

Старлей похлопал товарища по плечу:

– Да ладно тебе, Рожков, ладно. Я так. Положено. Сам знаешь, по инструкции!

– Да какая там инструкция? – обидел лейтенант. – Вон посмотри на его рожу? – офицер кивнул на Павла. – Такой, разве что-то добровольно выдаст? Я бы вообще таких вон без суда и следствия выводил во двор и расстреливал! Только время на них тратить! Время и деньги. В тюрьме баландой кормить! – лейтенант разошелся не на шутку.

Он двинулся к двери и толкнул Василия Петровича. Старик скукожился и зажмурил глаза. Мария Петровна в испуге втянула голову в плечи. Энкавэдэшник протянул бумаги и крикнул:

– А ну, понятые, подписывайте протокол и живо! Вот тут!

Супруги Скворцовы бочком попятились к столу. На нем лежал белый лист протокола. Старлей ткнул в бумагу пальцем и положил рядом перо. Достал из кармана железный цилиндрик. Деловито открутил крышку. Металлической капсулой оказалась переносная чернильница. Энкавэдэшник обмакнул перо и сказал:

– Вот тут подписи ставить! И чтобы никаких клякс! А то сами с нами поедете! В одну камеру!

От этой угрозы Марии Ивановне стало совсем плохо. Старушка с трудом расписалась в протоколе, ее всю трясло. Василий Петрович, поддерживая жену под локоть, вывел женщину из комнаты.

Энкавэдэшник убрал протокол в кожаную офицерскую планшетку. Зло посмотрел на Павла. Тот стоял в нерешительности, сжимая в руках скатерть, связанную узлом.

– Рожков, выводи! Ехать нужно!

Лейтенант грубо толкнул Павла в спину. Клюфт чуть не упал, споткнувшись о порог.

– Иди вперед! Иди! – рявкнул лейтенант.

Старлей закрыл дверь. В коридоре было холодно. Павел на секунду остановился и, обернувшись, посмотрел через плечо на вход в свое жилище. Энкавэдэшник усердно клеил на дверь и косяк бумагу с печатью.

– Вы бы хоть комнату на ключ закрыли. Есть же ключ, он там, у входа, возле вешалки на гвозде весит! – попытался уговорить лейтенанта Павел.

Но конвоир его не послушал, лишь вновь толкнул.

– Иди, давай! Нечего твои хоромы закрывать! Сюда еще с обыском приедут. А пока вон опечатаем и все! Никто не зайдет! Да и что там у тебя брать? Иди, давай! – тяжелая рука вновь подтолкнула под лопатку.

Павел семенил по коридору. Поднялся по маленькой деревянной лестнице. Четыре ступеньки, всего четыре ступеньки! Сколько раз он ходил по этой лестнице! Каждая дощечка ему знакома! Эти четыре ступеньки – по ним ступали ноги отца и матери. Они видели многое… И вот теперь их топчут ноги конвоиров. Людей, которые пришли забрать его свободу. Попросту выгнать его не только из его жилья, из его комнаты, но и из его жизни. Прежней жизни. Павел на секунду замешкался. Он уперся в косяк двери плечом. Лейтенант вновь толкнул его. Но Клюфт не двинулся с места.

– Ты что там? А ну пошел!

– Слушай! Будь человеком! Не толкай! – взмолился Павел. – Ты что такой нервный?

– А ну пошел! – еще более сильный удар пришелся меж лопаток.

Павел скривился от боли и вылетел на улицу, словно пробка от бутылки с шампанским. Под ногами заскрипел снег. В одну секунду холод остудил лицо. Клюфт глубоко вздохнул. Шаг, еще один, и опять злой окрик:

– Стоять! Теперь стоять! – завопил лейтенант.

Павел обернулся. Энкавэдэшник, озираясь, смотрел по сторонам. Было видно, что он чего-то боится.

– Что ты испугался-то? А?

Лейтенант зло посмотрел на Павла и буркнул:

– А кто тебя знает? Может, у тебя помощники тут?! Вон прошлый раз забирать стали одного мужика, так братья налетели! Еле отбились! Сволочи! Всех вас надо к стенке! Вон отвел бы к тому сараю и шлепнул! – лейтенант кивнул головой в сторону покосившегося от времени дровяника.

Старая постройка уныло темнела в углу двора. И тут Павел увидел силуэт человека! Высокий, с непокрытой головой незнакомец стоял в проеме между сараем и забором и смотрел на них с конвоиром. Длинный плащ развевался на ветру. Это был он! Богослов! Павел узнал Иоиля. Но, как, ни странно, лейтенант не насторожился. Он лишь толкнул Павла в плечо, заставляя идти к углу дома. Клюфт повиновался. Павел на ходу обернулся и посмотрел еще раз в сторону дровяника. Но богослова уже не было.

«Нет, я определенно схожу с ума. Мне уже мерещится приведение. Мне уже мерещится черт знает что! Нет! Этого человека нет! Почему я его вижу? Но папироса в пепельнице? Откуда взялся тот окурок?» – мысли терзали Павла.

За углом возле обочины стояла черная «Эмка». Машина попыхивала выхлопными газами из глушителя. Водитель, чтобы не замерзнуть, не глушил двигатель.

Павел в нерешительности подошел к автомобилю. Лейтенант опустил на его плечо руку:

– Стой! Ждать!

Послышался скрип сапог. Павел обернулся и увидел – к ним спешит старлей. Он курил на ходу. Его вид был озабоченным. Клюфт тяжело вздохнул и покосился на свой дом. Где-то на втором этаже в окне мелькнули лица. Из глубины комнаты из темноты на них смотрели соседи. Любопытство, перемешанное со страхом. Кто знает, что будет следующей ночью? Скрип тормозов. Черная машина. За кем приедут эти люди?

Клюфт вдруг поймал себя на мысли: он желает, чтобы за этими людьми обязательно приехали, вот так же, под утро! Обязательно! И забрали их тепленькими! Не одному же Павлу мучаться! Странное чувство желания горя другим! Раньше такого с Клюфтом не было. Но сейчас! Ему очень захотелось, чтобы тех людей за окнами на втором этаже тоже арестовали ночью! Тоже пришли и схватили! За то, что они вот так молча, смотрят, как уводят невиновного человека! Стоят и ничего не делают! Смотрят и потворствуют этим наглым людям в форме! Павлу очень хотелось, чтобы горе пришло в дом соседей! Он тяжело вздохнул.

Еще мгновение – и силуэты исчезли за стеклом. Старлей заметил, что Клюфт рассматривает окна. Офицер остановился:

– Что ты там высматриваешь? Сообщников? А? Куда смотришь? – угрожающе спросил он у Павла.

– Ни куда. Просто на дом… – хмыкнул Павел.

– На дом, говоришь? Знаю, на какой дом! Может, у тебя там сообщники? А? А ну говори! – Старлей схватил Павла за шиворот и начал его трясти.

– А ну отпусти меня! – Павел выронил из рук сверток и оттолкнул плечом старлея.

Тот, словно ожидая такого поворота событий, ударил наотмашь Павла по уху. Второй удар сапогом пришелся по почкам. Третий сбил Павла с ног. Клюфт закрывал голову руками как мог. Но мешали наручники. На тело обрушился град ударов. Пинал и старлей, и его помощник. Они били равномерно, со знанием дела. Четкие удары, словно марш по плацу. Раз-два. Раз-два! Бац! Бац!

Из уст конвоиров неслась брань. Но она была негромкой. Энкавэдэшники боялись шуметь. Не разбудить жителей! Не разбудить зевак! Лишние свидетели не нужны!

Павел лишь слышал, как их тяжелое дыхание перемешивалось с шипеньем:

– Шшш… сука… шшш… сука… мразь…

– Шшш… Я тебе покажу, как родину не любить… сука… шшш… пион…

– Шшш… Сука… троцкистская… шшш…