– Рядовые Мамантов, Иванов и Подольский подъем! Собираемся! – разбудил подчиненных Хижняк.

– Что куда, ночь ведь? – недовольно огрызнулся Иванов.

– А, что тревога? Только согрелись! – ныл Подольский.

– Так отставить разговорчики! Одеваться и айда к складу провиантов, там получите хлеб и чай! Махорку кто курит, а через десять минут чтобы у второй хаты стояли как огурчики! – пробубнил Хижняк и добавил. – Остальным повезло. Переходите в подчинение роты капитана Селезнева. Утром придете и доложите. Все! Собрались! И оружие что б в порядке! На задание идем! Мамонтов, где мой ППШ?!

– А я почем знаю?! – зло бросил Алексей, поднимаясь с соломы. – Где положили там и лежит. Кому он нужен?!

Хижняк покрутил усы и пошарив в темном углу, нашел свое оружие и вещмешок.

– Да и что б когда хлеб получите. Не жрали его сразу! Оставьте трошки запаса! Дорога дальняя!

Но солдаты Хижняка не послушали. Вернее, почти не послушали.

Когда хмурый старшина продуктового склада выдал им черствые буханки хлеба, ребята набросились на него с животным остервенением. Они грызли всухомятку противный и пресный мякиш и чмокали от удовольствия. Через пять минут от пайки осталась лишь четверть. Просто съесть все девятьсот граммов без жидкости очень трудно. Животы приятно оттянуло и каждый почувствовал сытую усталость.

После такого раннего завтрака «идти» куда-то вообще расхотелось. Да еще и холодно. Морозец вновь пробрался под шинель. В общем настроение вновь упало.

Кроме Мамонтова «невезучими» оказались Виктор Иванов высокий парень из Свердловска и Андрей Подольский коренастый юноша призванный из Омска. Хижняк выбрал их не случайно. Эти двое были ровесниками и почти земляками. Алексей и Андрей Сибиряки. Леша из Красноярска. И главное все друг с другом находили общий язык, попросту дружили простой солдатской дружбой без всяких там лишних «слюней и соплей».

Хижняк это знал, поэтому и сделал ставку на «сибиряков – уральцев».

Разведчики встретили четверку автоматчиков высокомерно.

Старшими у них был тоже сержант. И тоже как назло хохол, по фамилии Глушко. А это сразу всем не понравилось, потому как майор Петров толи забыл назначить старшего группы, толи не захотел, а когда встречаются два хохла, ничего хорошего из этого не выйдет. «Там дэ два хохлы – там тры гэтьманы» как говорится.

Сержанты сразу повздорили, и как только группа удалилась из хутора на первые два километра, хохлы с «треугольниками» в петлицах, начали подавать совершенно противоположенные команды. Автоматчики и разведчики погон пока не носили, хотя уже зачитали приказ Верховного Главнокомандующего о введение «новых знаков различия» в рабоче-крестьянской Красной армии. Но этих самых «новых знаков» пока никто в полку не видел и не знал, как их пришивать. Многие не понимали, зачем ввели эти самые погоны, ведь теперь солдаты и офицеры будут похожи на царских солдат и офицеров?

– Привал через километр, – кричал Хижняк.

– Отставить привал! Отдых будет в полдень! – противоречил ему сержант разведчик.

Но рядовые были мудрее, не смотря юный возраст сориентировались сразу. Выполнять команды обоих значит сойти с ума. Поэтому и автоматчики, и разведчики негласно и не сговариваясь решили прислушиваться требований хохла Глушко. Он все-таки разведчик, да и дорогу к этим проклятым баранам знает.

Так что Хижняк остался в меньшинстве.

И он привык к этому уже к полудню. Оно и понятно, «отбиваться от коллектива» в таком рейде, да еще и почти на вражеской территории очень опасно. А Хижняк был хитрым и продуманным человеком.

Линия фронта. Для многих обывателей понятие очень зловещее.

Линия фронта для многих представляется как непреступная полоса из окопов, колючей проволоки и еще черт знает каких укреплений! Но многие фронтовики вам скажут: это и так, и не так. Когда одна сторона отступает, а попросту бежит, а другая ее преследует, какой-либо четкой линии фронта и нет вовсе. Более того, зачастую командиры – полковники и генералы, даже не знают: кто в какой станице стоит! Может там немцы, а может уже и наши ее захватили!

Зимой сорок третьего под Цимлянской, как таковой этой самой линии фронта как раз и не было…

Они шли уже полдня. Стараясь прижиматься к оврагам и редким перелескам. Они шли и сами не верили, что дойдут. Где искать этих чертовых баранов?

– Сколько еще будем ноги то бить, а разведка? – спросил робко Хижняк у одного из рядовых в фуфайке.

– Сколько надо столько и будем, – огрызнулся солдат.

– До отары примерно километров сорок. Так что сегодня, за день не дойдем! Ночевать где-то придется! А вот где пока не знаю, к вечеру сориентируемся! – деловито пробурчал сержант Глушко.

То, что он командир говорило еще и наличие карты в офицерской планшетке. Она висела у разведчика на шее словно талисман.

Через три часа сделали привал. Прежде чем разжечь костер из старых кустов, что торчали в овраге, осмотрелись. Кто его знает, кто контролирует эту территорию?! Немцы могут появиться внезапно, на своих мотоциклах БМВ или еще какой быстроходной технике. И тогда жди неприятностей. Хотя все понимали по таким раскисшим дорогам сейчас ездить «одно самоубийство», сам завязнешь.

«Группа по захвату отары» была вооружена прилично. У всех автоматы, по паре гранат, кроме этого у двух разведчиков были еще и винтовки СВТ (Самозарядная Винтовка Токарева, кстати, очень дрянная и от них ее обладатели старались всеми способами избавляться).

На привале разведчики сделали первую попытку примирения. Достали две банки американской тушенки и разогрев на костре, пустили их по кругу. Автоматчики в свою очередь достали свой оставшийся запас хлеба. В общем, обед получился более-менее сытный и продуктивный. Через пару часов личный состав уже сдружился.

Вечерело, солнце пряталось за полоску горизонта. Правда, само светило сквозь противные серые тучи, было не видно. И все же его кроваво красный отблеск пробиваясь сквозь облакам, зловеще разрисовывая их закатным бордовым оттенком.

– Слушай сержант, пора уже и о ночлеге думать, а впереди голое поле? Что там у тебя по карте-то? – подвывал Хижняк.

– Да нет ничего тут на карте на ближайшие двадцать километров. Разве что повезет – на какой полевой стан наткнемся… тогда и заночуем, а так придется в поле.

– Да ты що, в поле! Перемерзнем, простынем! Какие там овцы? Какие бараны? – скулил Хижняк.

Но слова Глушко оказались пророческими. Километров через пять, когда уже совсем стемнело, показались силуэты каких-то домишек.

Это был небольшой хуторок. Из труб хат сиротливо струился дымок. Настроение это всем прибавило и группа ускорила шаг.

В крайней у дороги хате дверь им открыла испуганная женщина, лет сорока. Прижимая платок к губам, она недовольно сказала:

– Здрасте, люди добрые еды нет. Все забрали. Нет, ничего. Кормить нечем. Все забрали.

– Ты, о чем тетя, нам не надо твоей еды! – обиделся Глушко. – Немцы есть? Или ушли?

– Ушли, ушли проклятые, – махнула рукой хозяйка, но в дом так и не пустила.

Но Глушко настырно вставил ногу в открытый проем и прищурив глаз, злобно спросил:

– А когда ушли?

– Так в обед и ушли. Были и на машинах своих в обед. В каком часу, не знаю, нет часов у нас, но в обед было дело. Так, что вот были и уехали. Все забрали из еды что было. Нет немцев, – бормотала тетка.

– Ну ладно, тебя как звать-то женщина? – устало спросил Глушко.

Было видно, что ему не нравится поведение хозяйки.

– Олеся, Олеся Ивановна, – смутилась женщина.

– Вот что Олеся Ивановна, пусти уж нас в дом-то переночевать. Не видишь, что устали мы с дороги, ноги разбили все. Поспим и дальше утром пойдем.

Женщина подозрительно осмотрела Глушко, потом провела взглядом по Хижняку и его молодым починенным.

– Да ты не бойся женщина, озорничать и вообще ничего такого не будет. Поспим, согреемся и уйдем. Давай пусти в дом!

Хозяйки ничего не оставалось, как растворить дверь.

Внутри хаты оказалось уютно и тепло. Посреди помещения стояла большая русская печка, в углу стол. Две кровати. По стенам лавки и два стула. Скромно и чисто. На окнах беленькие занавески.

Уставшие солдаты автоматчики рухнули у печки на пол, как подкошенные. Прижавшись спинами к теплым кирпичам, в блаженстве закрыли глаза. Разведчики деловито осмотрели весь дом, потом подозрительно выглянув во все окошки.

– Есть еще, кто в хуторе или нет? – спросил один из солдат.

– Так есть еще несколько женщин. Две в одном доме и еще одна в другом. И все. Дети у них.

– А ты, что одна?

– Да, я одна, – Олеся Ивановна была чем-то взволнована.

Солдат покосился на нее и, махнув рукой, деловито сказал:

– Ладно, пусть пехота на полу спит возле печки, а мы полезем на печку, там теплее. А сержанты на кровати пусть ложатся. Ты им застели чем-то грязным, чтоб постель не запачкали. И еще, кипяток-то есть? Мы хоть чая перед сном заварим.

– Есть-есть, – бормотала женщина и достала из печки чугунок с водой. – Только вот на печке нельзя спать! – тетка виновато опустила глаза.

– Это еще почему? – удивился солдат.

– Там занято! – совсем сникла хозяйка.

– Это еще кем? – насторожился солдат. – Ты же сказала одна в доме?!

– Так одна, одна! Только вот там я обувь грею! – выпалила женщина.

– Какую еще обувь? – солдат окончательно разозлился.

Поведение хозяйки его раздражало и пугало. Он подошел к печке потянулся и отдернул занавеску. Там наверху, стояло несколько пар сапог и бурок. Сапоги были солидные и почти новые пошиты из плотного фетра и кожи. Бурки тоже были в хорошем состоянии. Солдат достал один сапог и стал рассматривать, обувь судя по качеству, была явно немецкого производства. Рядовой решил засунуть руку внутрь голяшки и тут же ее отдернул. Пальцы испачкала темно-бардовая кровь. Солдат брезгливо бросил обувь на пол:

– Что там такое? Что? – закричал он.

– Ой, ой, там это… ноги! – зарыдала тетка.

– Какие еще ноги?! – испугался своих подозрений рядовой.

Он усердно вытирал запачканную в крови руку об штанину.

– Ой, простите, меня простите. Ноги там – ревела тетка и повалилась на колени.

– А ну, не реви, говори все толком! – вмешался в разговор Глушко.

Он деловито залез на печку и сбросил все стоящие там сапоги и бурки на дощатый пол. Внутри каждого торчал кусок человеческого мяса. Кровавые капли стекали по коже.

– Ты что это тут устроила? А?! – заревел Глушко. – А ну, говори!

От криков и ругани проснулись все. Недовольные автоматчики встали с пола и брезгливо рассматривали сапоги с человеческими обрубками. Тетка продолжала выть. Алексей Мамонтов снял со стола кружку и зачерпнув воды из бочки, что стояла в углу, плеснул на Олесю Ивановну. Той стало немного лучше.

Она, икая, стала пояснять:

– Мы с бабами, пошли,…там бой был у той вон высотки,… был бой зимой еще. И вот смотрим, лежат. Много народа лежит. Немцы лежат убитые. Бой был ох, злой, целый день. Там много убито народа было. Лежат, много! Вот мы с бабами потом как немцы ушли и пошли! Пошли и смотрим! Ой, страшно! Смотрим, там немцы лежат! Одетые. А вот когда немцы-то ушли, вот мы и пошли! Много там трупов-то! Пошли и видим, у многих-то обувь хорошая! А нам-то где обувь брать?! А там продадим на базаре, хлеба купим! Вот! И сняли!