Цитаты из книг автора «Ярослав Гашек»

говорил. – Осел ты, и больше ничего! Что ты думаешь, я с тобой дурачиться буду? Примешь ты телефонограмму или нет? Есть у тебя карандаш и бумага? Что?.. Нет?.. Скотина! Мне ждать, пока ты найдешь? Ну и солдаты пошли!.. Ну так как же? Может, ты еще не подготовился? Наконец-то раскачался! Так слушай: 11. Marschkumpanie.[163] Повтори! – 11. Marschkumpanie. – Kumpaniekommandant…[164] Есть?.. Повтори! – Kumpaniekommandant… – Zur Besprechung morgen…[165] Готов? Повтори! – Zur Besprechung morgen… – Um neun Uhr. Unterschrift.[166] Понимаешь, что такое Unterschrift, обезьяна? Это подпись! Повтори это! – Um neun Uhr. Unterschrift. Понимаешь… что… такое Unterschrift, обезьяна, это – подпись. – Дурак! Подпись: Oberst Schröder,[167] скотина! Есть? Повтори! – Oberst Schröde

А один даже выдавал себя за святых Кирилла и Мефодия, чтобы получать двойную порцию.

Для обстоятельного историографа, как я, главное – это прежде всего составить план наших побед. Например, вот здесь я описываю, как наш батальон (это произойдет примерно месяца через два) чуть не переходит русскую границу, занятую сильными отрядами неприятеля, скажем, донскими полками.

Война требовала храбрости и в краже.

Затем впавший в детство генерал потребовал, чтобы капитан Сагнер продемонстрировал, как солдаты выполняют команду: «На первый, второй – рас-считайсь!» И через минуту раздалось: – Первый-второй, первый-второй, первый-второй. Генерал-дохлятинка это страшно любил. Дома у него было два денщика. Он выстраивал их перед собой, и они кричали: – Первый-второй, первый-второй.

Проехали мимо группы солдат, где рыжий капрал-ангел муштровал растяпу рекрута-ангела в полной форме, бил его кулаком в живот и орал: «Шире раскрывай глотку, грязная вифлеемская свинья! Разве так кричат «аллилуйя»? Словно кнедлик застрял у тебя во рту. Хотел бы я знать, какой осел впустил тебя, скотину, сюда, в рай? Попробуй еще раз…» – «Гла-гли-гля!» – «Ты что, бестия, и в раю у нас будешь гнусить? Еще раз попробуй, ты, кедр ливанский!»

Самым буйным был господин, выдававший себя за шестнадцатый том Научного энциклопедического словаря издания Отто и просивший каждого, чтобы его раскрыли и нашли слово «переплетное шило», – иначе он погиб. Успокоился он только после того, как на него надели смирительную рубашку. Тогда он начал хвалиться, что попал в переплет, и просить, чтобы ему сделали модный обрез. Вообще жилось там, как в раю. Можете себе кричать, реветь, петь, плакать, блеять, визжать, прыгать, молиться, кувыркаться, ходить на четвереньках, скакать на одной ноге, бегать кругом, танцевать, мчаться галопом, по целым дням сидеть на корточках или лезть на стену, и никто к вам не подойдет и не скажет: «Послушайте, этого делать нельзя, это неприлично, стыдно, ведь вы культурный человек». Но, по правде сказать, там были только тихие помешанные. Например, сидел там один ученый-изобретатель, который все время ковырял в носу и лишь раз в день произносил: «Я только что открыл электричество». Повторяю, очень хорошо там было, и те несколько дней, что я провел в сумасшедшем доме, были лучшими днями моей жизни

Радий тяжелее олова? – Я его, извиняюсь, не вешал, – со своей милой улыбкой ответил Швейк. – Верите вы в конец света? – Прежде я должен увидеть этот конец. Но, во всяком случае, завтра его еще не будет, – небрежно бросил Швейк. – А вы могли бы вычислить диаметр земного шара? – Извиняюсь, не смог бы, – сказал Швейк. – Однако мне тоже хочется, господа, задать вам одну загадку, – продолжал он. – Стоит четырехэтажный дом, в каждом этаже по восьми окон, на крыше два слуховых окна и две трубы, в каждом этаже по два квартиранта. А теперь скажите, господа, в каком году умерла у швейцара его бабушка? Судебные врачи многозначительно переглянулись. Тем не менее один из них задал еще такой вопрос: – Не знаете ли вы, какова наибольшая глубина в Тихом океане? – Этого, извините, не знаю, – послышался ответ, – но думаю, что там наверняка будет глубже, чем под Вышеградской скалой на Влтаве. – Достаточно? – лаконически спросил председатель комиссии. Но один из членов попросил разрешения задать еще следующий вопрос: – Сколько будет, если умножить двенадцать тысяч восемьсот девяносто семь на тринадцать тысяч восемьсот шестьдесят три? – Семьсот двадцать девять, – не моргнув глазом, ответил Швейк. – Я думаю, вполне достаточно, – сказал председатель комиссии. – Можете отвести обвиняемого на прежнее место. – Благодарю вас, господа, – вежливо сказал Швейк, – с меня тоже вполне достаточно. После ухода Швейка коллегия трех пришла к единому выводу: Швейк – круглый дурак и идиот согласно всем законам природы, открытым знаменитыми учеными-психиатрами. В заключении, переданном судебному следователю, между прочим, стояло: «Нижеподписавшиеся судебные врачи сошлись в определении полной психической отупелости и врожденного кретинизма представшего перед вышеуказанной комиссией Швейка Йозефа, кретинизм которого явствует из заявления «Да здравствует император Франц Иосиф Первый», какового вполне достаточно, чтобы определить психическое состояние Йозефа Швейка как явного идиота. Исходя из этого нижеподписавшаяся комиссия предлагает: 1. Судебное следствие по делу Йозефа Швейка прекратить и 2. Направить Йозефа Швейка в психиатрическую клинику на исследование с целью выяснения, в какой мере его психическое состояние является опасным для окружающих». В то время как состоялось это заключение, Швейк рассказывал своим товарищам по тюрьме: – На Фердинанда наплевали, а болтали со мной о большой чепухе. Под конец мы сказали друг другу, что достаточно поговорили, и разошлись.

Не прикидывайтесь идиотом. – Ничего не поделаешь, – серьезно ответил Швейк. – Меня освободили от военной службы за идиотизм. Особой комиссией я официально признан идиотом. Я – официальный идиот.

Все-таки надо признать – не все люди такие мерзавцы, как о них можно подумать. Но как нынче отличишь порядочного человека от прохвоста, особенно в такое серьезное время, когда вот даже ухлопали Фердинанда?