@2

Лопасти вентилятора едва шевелились, будто им не под силу было разрезать сгущающуюся духоту. Металлическим скрежетом вентилятор высказал недовольство своей судьбой и остановился. У Якуба оставалось единственное спасение – вода. Из щели в деревянных поддонах он извлек бутылку минералки, встал, подошел к письменному столу и некоторое время листал лежавшую рядом с клавиатурой книгу. На полях виднелись сделанные карандашом пометки. Одни были по-польски, другие по-немецки, а еще была строчка каких-то непонятных символов. Но, видимо, все эти пометки были важны, потому что каждая из них заканчивалась восклицательным знаком или многоточием. Он наклонился и поднял лежащую на полу фотографию в рамке. Стекло, за которым находилось черно-белые фото, раскололось ровно по диагонали. На фото старушка в пестром платке наливала половником суп в тарелку, стоявшую перед мужчиной в черной водолазке. В одной руке мужчина держал газету, а другой гладил по голове светловолосую девочку с ангельскими глазками. Все трое улыбались. Обычная сценка, а сколько радости и счастья.

Он взял фотографию и спустился по винтовой лестнице в каморку. Вспомнил, что Надя хранила там стекло, на котором рисовала. В металлическом ящике для инструментов нашел стеклорез и из найденного в каморке большого куска разбитого стекла вырезал прямоугольник, как раз под рамку. Возвращаясь на чердак, остановился на кухне у холодильника. Высокий стакан наполнил наполовину льдом, выжал целый лимон и залил водой из чайника. Вернулся наверх, поставил рамку с фотографией на стол и вышел на балкон. А там, укрытая в тенистом уголке от солнца, опершись о стену, сидела Надя в расстегнутой рубашке, с лэптопом на коленях, в наушниках. Пол вокруг был усыпан листками с заметками. Якуб поставил стакан на перевернутый вверх дном дубовый ящик для цветов. Надя оторвалась от экрана, подняла голову, сняла наушники и долго смотрела ему в глаза. Задумчиво, пронзительно, с какой-то необычной, странной серьезностью.

– Куба, я должна тебе сказать что-то очень важное.

Он нервно взъерошил пятерней волосы и подсел к ней. Она обхватила его голову, притянула к себе, потом так же внезапно оторвалась от него и прошептала:

– Я люблю тебя, очень, ты знаешь?

Потом взяла принесенный им бокал, жадно выпила до дна и, не произнеся больше ни слова, вернулась к своей работе. Он все еще стоял перед ней на коленях, ошеломленный, смотрел на ее грудь. Должно быть, она это заметила. Она прервала работу, улыбнулась, застегнула рубашку и, покачав головой, сказала:

– Не сейчас.

Он сел рядом и молча смотрел на бумаги, лежащие на полу. В основном рисунки и фотографии, на которых были запечатлены фрагменты стен, полов или потолков какого-то здания. Под ними были сделанные от руки подписи по-немецки, иногда по-английски.

– Как только я закончу с документами для Карины, перекусим. Я приготовлю томатный суп с макаронами. Можешь уже начинать радоваться, – сказала она. – Это не займет много времени. Я обещала ей сдать эту работу сегодня. Она очень ждет. Хотя на самом деле, Алекс ждет еще больше.

«Карина, Карина, опять она, – подумал Якуб, наблюдая за маленьким забавным терьером, который пробрался под сеткой и бегал, как сумасшедший по саду, гоняясь за голубями. – Не слишком ли много ее в нашей жизни в последнее время?»

Он познакомился с ней несколько недель назад при довольно экзотических обстоятельствах… Поздняя ночь, они с Надей сидят на кухне, и вдруг раздается громкий стук. Перед дверью, спрятанная за огромным букетом роз, стояла улыбающаяся стройная брюнетка. Ровесница его матери и чем-то даже на нее похожая. Он помнит, что она бросила на него испытующий взгляд и, громко смеясь, сказала:

– Я-то думала, что буду первая, а здесь, нате вам, кто-то меня уже опередил. Надеюсь, я не вытащила вас из постели? – Она сунула ему в руки большой букет и обняла Надю. – Я бы не простила себе такого, – добавила она.

Она не собиралась заходить в дом, хотела лишь поздравить Надю и сразу уйти. Надя чуть не силой затащила ее в прихожую. Якуб ничего не понимал. Он не знал ни эту женщину, ни по какому случаю букет, и понятия не имел, о чем идет речь.

Они вошли в кухню. Он положил букет на стол. Женщина протянула ему руку:

– Карина, – представилась она и, не дожидаясь ответа, добавила с улыбкой, – А вы, наверное, Якуб, не так ли? Я уверена, что видела вас где-то раньше.

Он посмотрел на нее внимательно, напряг память. Никаких ассоциаций.

– Вам повезло, – сказала она Якубу и повернулась к Наде. – Налей-ка мне водки, да похолоднее, а потом я убегу. Алекс ждет в машине. Решил не заходить, потому что до Цюриха путь неблизкий. Боялся, что из гостеприимного польского дома не удастся легко вырваться, во-первых, быстро, не обидев хозяев, а во-вторых, на трезвую голову. Поэтому остался в машине. А вот я не побоялась и имею право выйти пьяной. Я говорила ему, что до Цюриха из Польши давно уже летают самолеты, причем несколько раз в день, но он настоял на автомобиле. Наверняка, есть какая-то причина, а если она у него есть, то он делается сварливым. В такой ситуации лучше всего помогает водка. От нее я становлюсь трепетной, как лань, и всегда поддакиваю ему. А что еще мужчинам надо? Так что плесни-ка мне от души.

Надя достала из морозилки бутылку русской водки, подошла к Карине, крепко обняла ее и сказала:

– Не забыла. Спасибо тебе.

Разлила водку по двум стопкам. Одну подала Карине, с другой подошла к нему.

– Много-много тебе счастливых лет, Наденька! – сказала Карина, салютуя поднятой стопкой.

Выпила до дна, наполнила рот горстью черешни из чаши на столе, обняла их обоих и направилась к двери. Когда они выбежали за ней на крыльцо, она уже садилась в «мерседес». Надя вышла на улицу, встала посреди дороги и махала, пока машина не исчезла за поворотом. Якуб в это время в спешке сорвал несколько ромашек, и когда Надя вернулась домой, поздравил ее с днем рождения. Как он мог забыть об этом?! Именно тогда, сжимая букетик и целуя Надю, он впервые почувствовал благодарность к ворвавшейся, словно метеор, в этот дом и в его жизнь Карине.

На кухне Надя снова налила водку и начала понемногу рассказывать, кто такая Карина. Окончила архитектурный факультет в знаменитой Эколь Политекник в Палезо под Парижем, этой альма-матер двух французских нобелевских лауреатов, нескольких президентов и десятка руководителей крупнейших французских компаний, а потом – аспирантуру Женевского университета, специализируясь по реставрации памятников архитектуры. В университете, куда она ходила на занятия каждую пятницу, субботу и воскресенье, она и встретила Александра фон Липпена, богатого банкира из Цюриха, на двадцать лет старше ее. О том, что носивший аристократическую фамилию Александр руководит одним из крупнейших банков Швейцарии, она тогда понятия не имела. Для нее он был однокурсником, хоть и старше других, но все равно студентом. К тому же, тихим, отзывчивым и невероятно интеллигентным. Алекс, как она его называла, начал подсаживаться к ней в столовой, он был очарователен, говорил по-французски без немецкого акцента, всегда после обеда относил ее поднос на стойку, утром ждал с кофе, в течение некоторого времени приветствовал ее польским „dzień dobry”, а вечером провожал до метро. На вопрос, что он делает в колледже, отвечал, что его интересуют старинные строения и что он любит учиться. Но, думается, одной лишь любви к старине и ученью было бы недостаточно для того, чтобы выучить фразу на незнакомом языке и сказать: «Плагодар Богу я полюбит памьятник и поснакомица с топой». И только когда они уже стали парой, Карина обнаружила, что Александр фон Липпен настолько богат, что может купить не только столовую, но и весь университет. После двух лет жизни в Женеве, где она продержалась лишь благодаря работе – по утрам почтальоном, а по вечерам официанткой – она вернулась в Познань. Алекс регулярно навещал ее. Случалось, что он прилетал утром в десять, ловил такси, ехал к ней, говорил, как сильно по ней скучал, а потом спешил на обратный самолет в два и обязательно забывал что-нибудь из своих вещей.

Впрочем, чаще всего, он оставался дольше. Однажды Карина забрала его на выходные в Гданьск, откуда они должны были на несколько дней поехать в Калининград, где давным-давно, когда этот город еще был немецким Кенигсбергом, родился, жил и умер прадед Алекса, профессор философии, преподававший в том же университете, где ректором в свое время был Иммануил Кант. Конечно, Алекс хотел посмотреть Университет, но еще больше хотел он сходить на кладбище и найти могилу еврейской прабабушки, которую его швейцарская семья непременно хотела вымарать из своей аристократической истории.

По дороге в Гданьск они в очередной раз остановились на кофе. Если автомобиль нуждается в бензине, то Алексу в поездке нужен был кофе в среднем каждые сто километров, особенно когда он не за рулем. Пили тогда кофе из бумажных стаканчиков, облокотившись о высокий столик в переполненном «Макдоналдсе», Карина рассказывала о Гданьске, Сопоте, Гдыне и тогда Алекс по-польски спросил ее, выйдет ли она за него замуж. Ни с того ни с сего, вот так, прервав ее рассказ о Сопоте. В первый момент она думала, что ослышалась, что, может быть, неправильно поняла его все еще далекий от совершенства польский, но, когда он повторил свой вопрос сначала по-французски, потом по-немецки, а в конце начал целовать ее руки, она поняла, что «девочки, это серьезно». В принципе ей было неважно, что объяснение в любви произошло за бумажным стаканчиком кофе в «Макдоналдсе». Она часто подчеркивала, что это идеально вписывалось в его жизненную философию: не тянуть ни с чем, сразу брать быка за рога, когда чувствуешь, что вот он, этот бык. «Разве имеет значение, где просят твоей руки – в «Макдоналдсе», или в отеле «Ритц»? И там, и там у тебя та же самая рука», – сказала она Наде. Кроме того, аристократ Александр фон Липпен считает, что кофе в «МакКафе» на автомагистрали А1 в Польше гораздо лучше, чем тот, который он пил во всех «Ритцах» по всему миру. Что вовсе не означает, что Алекс страдает алекситимией^[13] или что он бесчувственный мужлан. Когда в тот день в «Макдоналдсе» на A1, вытирая слезы умиления, она обещала ему, что станет его женой, она еще не была до конца уверена в этом. Но все сомнения отступили, когда они добрались до Гранд-отеля в Сопоте и она увидела в гостиничном номере свои любимые фрезии, плавающие в фарфоровых блюдах, а потом на пляже перед отелем, когда они сидели, обнявшись, Алекс вдруг начал ковырять песок у ее ног и «случайно» нашел платиновое колечко с черной жемчужиной, которое сразу же надел ей на палец.

Она вышла за него, и они вместе основали реставрационную фирму. По налоговым причинам ее штаб-квартира с самого начала была в Монако. Алекс стал главой наблюдательного совета, потому что именно он выложил свои деньги, а Карина – исполнительным директором, потому что именно она приумножала этот стартовый капитал. Алекс, если не считать учебу в колледже, о памятниках знал не больше обычного туриста, но хорошего, опытного туриста, потому что много путешествовал, Карину по той же самой причине знали кураторы памятников, которые посещал Алекс.

Семейное предприятие фон Липпенов добилось успехов, выиграло множество конкурсов и тендеров. Фирма реставрировала объекты по всей Европе, от Норвегии до Кипра, а также в США, Вьетнаме, Сингапуре, а в последнее время и в Китае. Если кто-то в этом бизнесе не знал Карину, это значило только одно – он новичок. Раньше Алекс через свои контакты выполнял ее поручения, теперь все хотели иметь дело с Кариной напрямую, знать адрес ее электронной почты.

Она жила в Познани, он – все еще в Цюрихе, что, по словам Карины, было рецептом удачного брака. Общую квартиру они купили в жилом районе Франкфурта-на-Майне, до которого каждому из них было одинаково далеко или одинаково близко – оценка зависела от настроения. С Алексом Карина говорила по-французски, чтобы он не слишком зазнавался, что его немецкий лучше, ну и чтобы не подчеркивать свой безукоризненный на его фоне английский. Детей у них не было, но они компенсировали их отсутствие тем, что приютили в Руанде около сотни сирот. Там они построили и годами содержали приют. Четыре года назад Надя столкнулась с Кариной именно там, в приюте, в пригороде Кигали. Так они познакомились и подружились.

Карина всегда считала, что в смысле реставрации памятников полякам нет равных. В особенности, когда дело касается реставрации бумаги или камня. И она утверждала это не как патриотка, а как ответственный профессионал, к тому же глава корпорации, умеющий считать деньги. В течение нескольких лет она преподавала в трех университетах в Польше. В университете у Нади она читала курс «Виды и масштабы вмешательства в памятники архитектуры». Звучит, может, не слишком привлекательно, но на самом деле тема интереснейшая. К тому же каждая лекция Карины была увлекательным рассказом о выбранном объекте, который она сама довела до идеального состояния. Лекции выглядели как мультимедийное шоу, в котором история, теология, этика, искусство, архитектура, химия, политология, криминалистика смешивались в идеальных пропорциях. По мнению Нади, если бы Карина составила из этих лекций сериал, National Geographic купил бы его не задумываясь. А может быть, даже и «Нетфликс».

Карина была блестящим лектором, студенты восхищались ей, в опросах она безоговорочно лидировала на протяжении нескольких лет. Может быть, поэтому ее недолюбливали в преподавательской среде. Она не входила ни в один из кланов. Даже если ее не было в университете, она всегда была доступна по скайпу для студентов и коллег-преподавателей, а все свои премии и награды она в полном объеме переводила на счета студенческого научного общества. По словам Нади, такая практика закладывала прочные основы для осуществления пока непонятного, но в сущности очень благородного долгосрочного плана. Карина использовала работу в вузах Польши для того, что сейчас называют хедхантингом, то есть постоянной охотой за талантами, умами. Сначала она привлекала студентов своей харизмой, потом отбирала лучших и проверяла на небольших проектах в Польше, а если проверка проходила успешно, принимала на работу в свою фирму. Ведь в жизни как: никогда ничего заранее знать нельзя, и не исключено, что когда-нибудь они высадятся с ней на объекте, являющемся вершиной мечтаний и ее, и всех, кто любит камень – в храме Ангкор-Ват у Сиемреапа в Камбодже.

Такому же испытанию она подвергла и Надю. Их дружба и общие впечатления от Руанды не имели при этом никакого значения: для Карины профессиональные вопросы и личные симпатии или антипатии – это были два отдельных мира. Она поручила Наде одну «деликатненькую работенку» в монастыре на Мазурах, рядом с озером, которого даже не было на карте, в густом бору, на полном безлюдье, в месте, где не берет GPS. Вдобавок монастырь был не совсем обычный. У настоятельницы, кроме ее истинного призвания молиться Богу, была докторская степень по физике. Да и монахини не отставали: свои усердные моления о «благоволении в человецех» они дополнили организацией для пожилых жителей окрестных деревень «курсов цифрового образования, дабы противодействовать их цифровому отчуждению». В том районе вопрос стоял особенно остро, потому что, когда молодежь уехала из тех мест искать лучшей жизни в Германии и Англии, деревни практически обезлюдели. Интернет позволял их родителям и дедушкам с бабушками не только поддерживать с ними контакт, но и, прежде всего, облегчить тоску разлуки, познакомиться с женихами и невестами своих детей, увидеть внучат. Именно с этой целью монахини внедряли цифровое образование среди крестьян.

Для Карины заказ в монастыре был лишь мелким проектом, одним из многих, а для Нади – первым серьезным экзаменом. Во всяком случае именно так она воспринимала его. Как уникальный шанс, который судьба дает раз в жизни.

– Но так было только в начале, – шептала она, прижимаясь к Якубу. – Потом появился ты, на уходящем в озеро помосте, и выскабливание стен превратилось в коротание времени до вечера, в ожидание следующего свидания. Я влюбилась в тебя. Может, поэтому так хорошо у меня пошло.

Без Карины Надя не попала бы на тот помост. Если бы не Карина, они, скорее всего, никогда бы не встретились. Но был в этом и Божий промысел, распорядившийся так, что образованная, упрямая настоятельница выбила из курии деньги на новые компьютеры для монахинь и интернет, работающий за толстыми стенами. Вот так и пересеклись их пути.