В своём воображении я спала с каждым мужчиной, который заговаривал со мной, но в реальности я не могла даже допустить, чтобы кто-то притронулся ко мне. От каждого прикосновения я дергалась как ошпаренная. Конечно, я могла кем-то увлечься, но как только дело доходило до моего тела, мне становилось мерзко. И вся моя долгая охота на мужика рушилась в миг, расстраивая и меня и мою «добычу». Вначале мне казалось, что я берегу себя. Но со временем, я поняла, что это страх. Страх снова почувствовать себя уязвленной и беззащитной девочкой. Один мой старый друг, с которым я однажды напилась в хлам, утверждал, что у нас был секс. Поверить в это было сложно. Я ничего не помнила. И скорее всего ничего не было. А если и было, то видимо у парня проблемы.

Я не могла уснуть. Натянула одно из платьев. Оно было нежно-розовым и очень мне шло. В нем я была на свадьбе у друзей. На той же свадьбе был мой бывший парень со своей страшненькой девушкой. Уже год почти прошёл. Интересно, она до сих пор не подозревает, что он встречался с нами обеими. До тех пор пока я не увидела их в кино. Я вспомнила, как начиналась наша любовь. Я заплатила сполна за то, что связалась с женатым парнем. И если я однажды совершу ещё раз такую глупость, то так мне и надо! Дура! Почему-то все парни доводили меня до полного презрениям к ним. Хотя можно было бы просто поговорить и мирно разойтись, улыбаясь друг другу при встрече. Ах, эти уроки жизни! Как на повторе одна и та же комедия у всех подряд.

Светало. Я курила сигарету. Шепот в моей голове становился громкой песней, и я увидела ее. Она была почти голая, ее грудь и бедра были обмотаны коричневыми кожаными кусками. Я не могла вспомнить название такой одежды. Кажется, она была похожа на амазонку, на индейскую женщину, на любую дикую женщину. Ее кожа была почти красной, глаза черными, плечи были широкими и ноги такими крепкими, что казалось, будто она сейчас продавит ими землю. Она тяжело дышала и что-то шептала себе под нос. Это что-то прилетало в мою голову, затуманивая сознание как дым. Ее черты и силуэт казались мне знакомыми и родными. Но я никак не могла вспомнить ее. Догоревшая сигарета припалила мне палец, и я вздрогнула, выпустив ее из рук. Женщина исчезла. Я могла бы списать это видение на бессонницу и баловство легкими наркотиками. Но я видела ее так же явно, как и ночного незнакомца, который теперь вел за руку своего отпрыска. За ним волочилась тучная девушка. Она была похожа на пончик. Идеальная семья. Я улыбнулась. Сегодня ночью я мысленно занимались сексом с ее мужем. И она об этом не узнает никогда. Как и десятки других женщин, с мужьями которых я представляла себя.

Я позвонила сестре. Она купила мне билет в штаты. Вылет ночью.

Хотелось что-нибудь съесть, но все, о чем я могла подумать, вызывало тошноту. Нужно было поспать.

Я пыталась уснуть, читая лживые и глупые сообщения лысого друга, который позвонил не только своей маме, но и моему отцу. Ниже падать ему было некуда в моих глазах, и я заблокировала его номер.

Наступил вечер. Я съела все кексы, выкурила всю траву и выпила всю воду. Рюкзак был почти пуст. Как и моя душа.

В такси стоял запах пота, играла грустная песня, и трясло как в кузове грузовика.

Я представляла, как гуляю по Нью-Йорку, выбирая подарки на рождество своим новым друзьям. Предвкушение того, что вот-вот сбудется одно из моих заветных желаний, грело мое знобящее от усталости тело. Телефон истерично вибрировал. Но я смотрела вдаль и думала о рождестве. Мне не хотелось прерывать этот приятный момент. Но телефон продолжал вибрировать, оповещая о сообщениях. Когда я прочла то, что написала мне сестра, мне стало как-то грустно. Меня будто закрыли в комнате на ключ, от куда я никак не могла выбраться. Но в этой комнате были все мои самые любимые игрушки.

– Он в больнице. Менять тебе билет? – писала сестра.

– Конечно! – ответила я.

– Тогда пока летишь до Сеула! – тут же ответила сестра.

Я подумала о том, что весь год меня мотает по свету, лишь потому, что я влюбилась в какого-то мудака.

Я замолчала. Док смотрел в окно.

– Как насчет завтрака, док?

– Не откажусь. Это вся история?

– Почти. Я навестила его в больнице лишь раз. И то только потому, что он сам написал мне. А потом он сбежал, покрылся, исчез. Я уехала с сестрой в Москву, поменяла номер телефона, в соцсетях меня нет, не общаюсь ни с кем из тех, кто был мне знаком в том городе. Вот так!

Я встала, чтобы взять колокольчик с комода. Мне нравились эти буржуйские приколы: домработница, колокольчик, оранжерея с цветами, нарочно состаренная мебель.

Домработница пригласила нас в столовую, в которой стол и стулья ещё были наполовину в целлофане. Сестра не особо торопилась обжить свое новое жилище. На столе остывала каша, яичница, гренки и кофе. Повидло и сливки стояли немного в стороне, и меня всегда бесило, что нужно тянуться за ними. Доктор начал рассуждать о том, что мои истории являются для меня самотерапией. Когда он говорил это, подбирая умные слова, он казался мне каким-то старым. Мне хотелось ударить его, дать ему подзатыльника, чтобы каша осталась на его лице. Я отвернулась. Мне нужно было совладать с приступом ненависти к этому идиоту. Со мной порой бывало такое. Эти приступы уже не пугали меня и не внушали чувства вины как в детстве. Теперь мне нравилось это.

– Док, то что ты говоришь, не ново, – я хлебнула кофе и закурила.

– А женщина с красной кожей? Она в каждой вашей истории. Вы отождествляете её с собой?

– Какая женщина, док?

– Вы всегда так говорите, – доктор улыбнулся и приступил к яичнице.

Я нарочно игнорировала его замечания и вопросы о моих историях.

– Мне приснился сон. Странный сон.

– Ваши истории такие же странные и интересные, как и сны, так что вы меня уже ничем не удивите. Это ваш дар и подсознание с вами общается напрямую, – доктор говорил с набитым ртом, и я ненавидела его за это. Когда он хмурил лоб, на нем появлялась морщина в форме буквы «т». Из-за этого, наедине с собой, я называла его тупым гномом. Конечно, я верила в то, что доктор хороший и добрый человек. Но я ненавидела его за то, что он единственный мой слушатель и зритель, которому еще и деньги за это платили. Вообще все мои эмоции к людям всегда были крайностями. И с доктором было то же самое. Иногда я начинала представлять, как мы занимаемся с ним сексом. Но только он хмурил свой лоб в моей фантазии, я вспоминала, что я не белоснежна из порно и становилось дико смешно. И сейчас за завтраком я вспомнила эту мерзкую фантазию и засмеялась. Доктор привык к моему беспричинному смеху. Он вежливо продолжал наш разговор.

– Так и что же вам приснилось?

Я закрыла глаза, будто пытаясь снова уснуть и погрузиться в тот чудесный сон.

– Мне сняться киты. Они летят надо мной. Я с ног до головы в соленой воде. Тепло и уютно стоять посреди океана и слушать всплески воды. Белое и теплое солнце. Небо фиолетовое и две луны охлаждают мою страсть в сердце. Мое тело – вода. Я растворяюсь в океане. В этом сне нет времени, нет ветра, нет потребности – дышать или посылать телу сигналы для того, чтобы двигать конечностями. Все плывет само собой, не предпринимая никаких усилий. И воздух и вода, и я – одно и то же. В груди что-то светится теплом. Назвать это чувство каким-либо словом, никак не получается. Это то, о чем говорить нет смысла. И можно написать огромную книгу так и не объяснив в точности, что же это за чувство. Киты кружат надо мной, издавая волшебные звуки. Ни на что не похожие звуки. Я иду по воде. Я падаю в воду и снова встаю. Вокруг меня растут стены.

Я женщина, бродящая в каменных стенах, холодных как куски льда. Во сне я особенно красива. И эта красота как редкая книга среди бульварных романов, как идея ради идеи, как коллекционная монета среди стодолларовых купюр, как древние языки, на которых уже не говорят. И ищу что-то, вслушиваюсь в звуки, принюхиваюсь как зверь, но ничего не слышу. Мои волосы поднимаются, против закона гравитации, на плечи ложатся чьи-то холодные руки. А может это не руки. Может это лапы. Они больно сжимают меня и исчезают. Я оборачиваюсь и вижу океан. Вокруг меня океан. Повсюду прозрачная и прохладная вода. Океан сливается с небом так, что кажется и в небе океан. Я иду по воде в поисках чего-то, что так мне необходимо. Под моими ногами плавают киты, они что-то говорят, они о чем-то просят. Мои волосы все так же наверху. Они уходят в небо и тянут меня вверх. И уже не разобрать где верх, а где низ. Я хватаю себя за волосы и карабкаюсь по ним вверх. Я падаю в небо, я падаю в океан, и вот я уже среди китов и русалок. Они окружили меня и ласково поют мне. Они двигаются медленно и целуют мое лицо. Я кружусь и улыбаюсь.

Мое тело сливается в танце с китами и русалками, мои волосы вплетаются в волосы русалок. Танец делает нас одним целым. Мы становимся одной огромной и блестящей рыбой. Розово-зеленой, сине-фиолетовой, рыбой, которой не существует. Рыбой, которая прыгает с неба в океан, из океана в небо, и рассыпается на китов, русалок и меня. Снова закручивает в танец и все повторяется. Вновь и вновь. Затем я всплываю на поверхность воды и, смотря вниз, я вижу свои волосы, которые тянутся до самого дна. По ним поднимаются русалки, они заплетают косы на моих волосах, цепляя на них морских звезд и ракушки. Я растворяюсь в воде как порошок и становлюсь морской пеной, волна несет меня к берегу. Волна аккуратно и тихо оставляет меня на берегу. Обнаженную и окутанную своими бесконечными косами, в которых блестят звезды.

Я открыла глаза. Доктор сидел напротив меня, скрестив руки на груди.

– Я думаю, вы абсолютно здоровы, – сказал он.

– Я тоже так думаю доктор, но моя сестра наняла вас не, для того чтобы обнаружить у меня какое-то расстройство души, – подняв брови, утверждала я.

– Что насчет вашего друга? В прошлый раз вы обещали написать ему письмо, – доктор переменил тему.

Я достала листок бумаги из халата, который свисал с моего плеча. Развернула листок и в этот момент я представила себя великой актрисой на сцене старого и уважаемого театра. Но моя роль показалось мне какой-то дешевой после того, как я попыталась разобрать свои каракули, написанные рано утром. Я нормально не спала уже целую вечность. Меня бесило, что я не могу разобрать свой корявый почерк. Мне хотелось сыграть идеально. Сыграть перед своим единственным зрителем. Пробежав глазами по будто бы иноземным словам, я начала.

– Мой друг, пишу тебе на рассвете, когда мое сердце особенно оголено и чувствует тебя. Что-то чистое, дикое и живое я испытываю при мысли о тебе. Что-то горькое и сладкое одновременно. Это как дивный цветок, но в тысячи раз прекраснее. Как горные воды, но в тысячи раз прозрачнее и свежее. Это чувство, которое делает меня невероятно счастливой и глубоко несчастной. Оно заставляет меня отчаянно рыдать и восторженно смеяться. Я хочу парить в небе и выдрать свое сердце.

Слезы покатились по моим щекам. Доктор молчал.

– Мне нравится твоя душа, – продолжала я. – Она как могучее дерево. Так остро пахнет и так бессмертна внутри. Она как темный лес. Я знаю, что там сплошь и рядом только деревья и кусты, но темнота и таинственность твоего молчания сеют страх. Кажется, что там есть что-то несуществующее и призрачное, что-то неподдающееся реальности и логике. Что-то такое, что убьет и спасет одновременно. Хочется пробраться туда, обжечь руки о крапиву, порезать ноги о колючие кустарники, разбить пятки в кровь, ступая по острым камням. И даже если ничего там не найду, все равно хочется. Хочется быть растерзанной дикими животными, врасти в землю корнями и стать ядовитым грибом. Хочется заблудиться там и кричать, хочется пугаться от шорохов и звуков в ночи, хочется попасть в трясину и утопать в ней, задыхаться и взлетать как птица над тобой, над твоей душой. Улетать далеко и снова возвращаться, погружаясь в тайну. Хочу стать твоим лесным гостем, падать в твои объятия и вырываться из них с болью и радостью. Мне нравится твой страшный лес. Я могла бы умереть в нем и заново родиться. Это могла быть любовь. И пусть мое воображение рисует наши истории, которых никогда не будет. Твой лес останется картинкой в хронике моей жизни, теплом в душе и морщинкой в углу рта. И встретив меня, любой человек сможет увидеть немного твоего леса в моих глазах и немного тебя в моей улыбке.