Цитаты из книги «Прости меня, если сможешь»

Если бы старый друг мне сказал что-то вроде «слушай, она язва и девица со стальным стержнем, но она не виновата в том, какую кашу заварил ее братишка», я бы просто отказался ее взять – девушка со сталью в характере не пропадет и без моей помощи… Мисс Миллс, если уж на то, с первого же вопроса – «Вы меня отпустите?» – дала понять, что робость и смущение не для нее. Не сомневаюсь: если бы тогда, в первую ночь возле ванной, я действительно воспользовался бы ситуацией – через пару дней споткнулся и сломал бы шею при падении с лестницы, а все улики неоспоримо указали бы на несчастный случай. Моя подопечная же, вместе с ее боевой статуэткой, осталась бы не при чем. Я ни минуты не жалел о том, что уступил Тому. Я ни минуты не жалел о том, что перешел грань в отношениях между смотрителем и условно-освобожденной темной ведьмой. Она меня бесила. Она меня возбуждала. Она возвращала меня к жизни. Тогда, стоя между взбудораженными соседями и темной ведьмой, я понял, что я всё еще в строю. Впервые за долгое время ощутил себя не обломком мага, не инвалидом – а мужчиной. Защитником. Я орал на нее, опекал ее и занимался с ней любовью.

Ах, как билась жилка на виске! Как сжимались руки! В целом, состояние больного мне нравилось, и динамика выглядела очень приятно – за последнее время Тернер ощутимо ожил. Если раньше он мои провокации игнорировал, то теперь выдавал здоровую реакцию мужского организма на раздражитель. Я умилялась и испытывала желание сделать еще что-нибудь подобное. «Хотя, возможно, влезать в его деньги было все же перебором», – подумала я, пятясь к кабинету, когда Мэтт медленно и угрожающе двинулся в мою сторону, поняв, что раскаяния от меня не дождется. Странное дело, но вид надвигающегося на меня, взбешенного Мэтта будил во мне совсем не те чувства, которых, совершенно очевидно, ожидал от меня светлый. Осторожно отступая в сторону кабинета, я думала не о том, что этот мужчина может запросто свернуть мне шею, и ему за это, по большому счету, ничего не будет. О нет, я думала совсем о другом! Светлый рывком бросился ко мне, и я лишь в последний момент успела юркнуть в кабинет – щелчок замка совпал со звуком удара по двери. Светлый, кажется, приложился к ней от души. Я сползла спиной по стене. Прижала ладони к лицу. Дура ты, Лизка. Ду-у-ура! Щеки горели, ноги дрожали, а сердце колотилось, как сумасшедшее. И виной тому был совсем не страх. Светлый еще раз грохнул кулаком по двери. Если выломает – я его убью, и чинить эту дверь он будет сам, без всяких плотников. Немного подумав, я озвучила эту мысль – всё же надежные старинные замки изрядно придали слабой девушке смелости… Буйство за дверь прекратилось. А потом, после непродолжительного молчания, Мэтт вдруг сказал: – Лиза, пожалуйста, не делай так больше. Ты понимаешь, что однажды уважения к моему имени и моему дому может и не хватить? На следующий день Тернер, ничего не объясняя, взял меня под локоток и отвез в город, в торговую галерею. Там мы поцапались еще разок – хотя из-за присутствия посторонних, так некстати явившихся в ту же самую галерею, обошлись без размаха. После продолжительного шипения и ядовитого фырканья с обеих сторон, я уступила и сделала то, чего мне самой хотелось до дрожи – обзавелась добротным осенним гардеробом.

е – всё же я очень за него, дурака толстошкурого, испугалась. Там он меня и нашел, зареванную и злую, когда пришел извиняться через полчаса. Извинения с утешениями закончились полным примирением и разоренной постелью – а также сладкой усталостью во всех мышцах и красноватыми потертостями от Мэттовской щетины на самых нежных местах.

Лиза тихо ахнула, приоткрыв рот, и я не выдержал – впился в него поцелуем жадно и напористо. «Вот о чем!» – билось в голове. – «Вот о чем я говорю!» Она отозвалась мгновенно. Запрокинула голову, ловя мои губы, и руки взметнулись – но вместо того, чтобы оттолкнуть, вцепились ноготками в грудь, сминая футболку. Моя ладонь скользнула с шеи на затылок, зарылась пальцами во влажные черные волосы, стискивая их, заставляя ее выгнуться еще сильнее. Сумасшествие. Помутнение рассудка. Я был зверски зол на нее – она не должна была этого делать! Не должна была приходить, и уж тем более – не должна была под меня ложиться! И утаивать. И устраивать это представление. Потому что теперь, сейчас, я хочу ее. Хочу настолько, что не способен соображать. И я целую сладкие губы и шею, в которой частит пульс. Срываю махровый халат и стягиваю бретельки сорочки, лишь бы только жадно обхватить губами этот тугой розовый сосок, втянуть его в рот, услышать тихий стон над головой, почувствовать, как она снова выгибается навстречу этой ласке. И ногти царапают спину, торопясь стиснуть, зацепить, сдернуть с меня футболку. Я послушно вынырнул из ворота и снова прижался к ней.

А значит… Мне вдруг стало весело. Очень-очень весело. Поздравляю тебя, Лизка, ты изнасиловала бессознательного мужика! Я спрятала рвущийся наружу смех в чашке с чаем. Мэтт смерил взглядом сестру, занявшую его место и его чашку, но ничего не сказал на эту вопиющую демонстрацию. – Ну? – напомнил он о своем вопросе, усаживаясь рядом и вытягивая длинные ноги. Камилла посмотрела на меня, утопившуюся в кружке, кажется, не нашла протеста, а потому выдала: – Да нет, ради разнообразия – не тебе. Мы обсуждаем тут Лизину личную жизнь между нами, девочками. Так что кыш! – И что там в личной жизни? – заинтересовался Мэтт. Давиться чаем и не ржать становилось все сложнее. Прости меня, Эзра! Я знаю, что ты бы простил! – Эзра Абернати, оказывается, был Лизиным женихом, и она утверждает, что все те слухи, что ходили про него и Джесси-Тихий-Омут – наглая ложь! Ну-с, что ты думаешь по этому поводу? – в голосе целительницы звучал вызов – влез в чужой

лошадей. – А лошадей-то каким образом? – удивилась я, даже не особенно оскорбившись на то, что меня так легко рассекретили. – Они любят слизывать кристаллы соли и пот с лошадиных шкур, поэтому забираются в гривы, щекочут, устраивают бедолагам нервный срыв и бессонницу, – светлый ухмыльнулся. – Может, слышала – домовой лошадям косы заплетает. Так вот этот домовой – ласка. Знаешь, как принято было спасаться? В конюшню заводили козла. То ли от нечисти, то ли от ласки – с ним ни те, ни эти не дружат. – Наш человек, – пробормотала я в сторону. – Любит потных жеребцов и на дух не переносит козлов.

…У той девочки были голубые глаза и три пасти клыков и первого из тех, кто к ней приблизился, чтобы помочь, она разорвала за долю секунды… Я тряхнул головой, упрямо отгоняя ненужное. Кухня. Чай. Сон. Все. Никаких девочек. Никаких темных. Никаких темных девочек. Проходя мимо ванной, я зацепился взглядом за случайный блеск и замер. Дверь, как и все в этом доме, была старой. Старой, покосившейся, с трудом закрывающейся на ржавый замок. И петли скрипели. А еще между косяком и ссохшимся полотном двери зияла огромная щель. – Баю-баюшки-баю, – негромко тек сквозь плеск воды знакомый с детства напев. В коридоре пахло ванилью. И чем-то еще, таким же женским, капризным и томным. Немного – чистящим средством. Влажным мелом. Неистребимым запахом долго пустовавшего старого особняка. Сыростью. Ваниль доминировала. Контур двери, обведенный узкой полоской желтого света – и длинная щель вдоль косяка. Чай. Кухня. Мэтт, ты хотел пить. – Спи мой маленький малыш… Тихо-тихо, аккуратно-аккуратно, чтобы не потревожить певучих досок пола, я сделал шаг… …назад. Длинная щель перед глазами, и ванная комната залита маслянистым светом, и обзор не слишком обширный – но если есть опыт наблюдения из укрытия, то можно увидеть… – Тебе песенку пою… …можно увидеть всё. Белые плечи в мыльной пене. Изгиб спины. Округлая попа. – С неба опускайся, тишь… Узкие ладони медленно двигались по телу, темные пряди прилипли к коже. Плавное движение кистей вниз, размазывая мыло. Медленное, неторопливое – вверх.

Темная приглушенно ойкнула, почти налетев на меня, тут же отшатнулась назад, и мы уставились друг на друга, как два барана на узком мосту. Черные волосы – мокрые, всклокоченные, рассыпались крупными локонами по наброшенному на плечи полотенцу. Капли воды с них стекали и на полотенце, и на льнущую к еще влажному телу сорочку, облепившую высокую полную грудь и темнеющие сквозь светлую тонкую ткань соски. Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, куда я пялюсь, но как только это осознание пришло, взгляд тренированно метнулся вверх, чтобы уставиться в широко распахнутые голубые глаза. Девушка тоже опомнилась и нервно стянула края полотенца, чтобы прикрыться. – Простите, мистер Тернер, – произнесла она, и севший, хрипловатый голос вызвал мимолетную дрожь вдоль позвоночника. – Я думала, все спят. Я не хотела… – Вы имеете полное право пользоваться ванной в ваше свободное время, мисс Миллс, – отозвался я, остро ощущая, что и мой голос звучит как-то иначе. Официальное обращение, цель которого была создать прямо сейчас между нами невидимую дистанцию, кажется, немного успокоило темную. Напряженные плечи, дрогнув, опустились. – Даже хорошо, что я вас встретил, – продолжил я, будто мы столкнулись не посреди ночи в дверях ванной, а среди бела дня на кишащей прохожими улице. – Планы поменялись. Не разбирайте ваш чемодан – мы уезжаем завтра утром. – Куд… – она осеклась и торопливо исправилась. – Мне нельзя покидать пределы столицы без получения разрешения в полиции. – Пределы столицы мы не покинем. Взгляд неумолимо стремился вниз —туда, где бледные пальцы сжимали края полотенца, где влажно поблескивала в льющемся из ванной свете чистая нежная кожа шеи – поэтому разговор я предпочел стремительно свернуть. – Доброй ночи, – кивнув, я повернулся к темной спиной.

если бы мир прислушивался к его мнению, мы бы давно уже жили в утопии

– Я не собираюсь сбегать, – отчеканила я, оскорбленно поджав губы. Что я, дура что ли, так сразу?!